Несказанного вслух в наших отношениях было гораздо больше, чем нужно, а ебли – гораздо меньше, чем хотелось бы. Была общая работа, общие друзья и общие пьянки. Были долгие взгляды исподтишка и быстрые, неловкие – глаза в глаза. А может быть, мне всё только казалось.
Примерно полтора года, может, чуть меньше. Потом всё кончилось. За одну неделю весь тщательно выстроенный и бережно хранимый замок из сигаретного дыма, дешёвого пива и безостановочного ржача накрылся медной пиздой. Первый раз за два года я плакала, первый раз за девять лет до истерики. Были блестящие глаза друзей, охрипшие, взволнованные голоса, обещающие, что всё будет по-прежнему, что уж нас-то ничто не разделит после всего… Были судорожно сжатые руки, сплетённые пальцы, горячие и мокрые ладони. Несказанное, невозможное, невыносимое, без слов понятное двоим.
Частые встречи, возбуждённые рассказы, первые успехи на новых работах, радость друг за друга и острая боль памяти.
Встречи реже – дела, обиды, объяснения, снова ночь, сигареты одна за одной.
Встречи по инерции, дурацкие мысли об обязаловке, сомнения, гордость, обида. Другие мужчины, лихорадочная радость от того, что хоть тело ещё может жить без него, даже если душа умирает каждый день заново.
Случайная встреча через несколько месяцев:
-Ты изменился.
-Тебе кажется.
Скомканная темнота в изножье кровати, прерывистое дыхание, руки, сжимающие мои плечи почти до боли:
-Я люблю тебя.
Я прячу глаза, я молчу. Слишком много осталось за дверью этой комнаты: моя семья, твоя жена, наши новые работы, наши старые друзья и моё чересчур хорошее знание нас обоих. Мои слова ничего не изменят в твоей жизни, моя после них станет невыносимой.
Утренняя похмельная, до слёз пронзительная нежность – и до свиданья, запираю дверь.
Не реветь, не ныть, не жалеть себя. Заполнить голову ерундой, забить до отказа жизнь бытовухой. Жить на поверхности, подчиняться правилам, думать о себе. Сначала трудно, хочется плеваться, потом втягиваешься.
Неделя без тебя, месяц. Два. Все сны, о которых я тебе не рассказала, всё завтраки, которые я приготовила не тебе, звёзды, сосчитанные не с тобой. Неприятности и утраты, о которых ты уже ничего не знаешь. Проблемы, которые я снова умею решать сама. Боль, которую ты со мной не разделишь. Я учусь дышать заново, и весь этот воздух – только для меня. Мир был двумя половинами, сошедшимися вдруг на перекрёстке наших жизней. Теперь это только мой мир.
Три месяца. Ещё две недели.
Ещё одна встреча. Несколько часов разговоров не о чём, я удивляюсь, слушая тебя. Неужели когда-то всё, что ты говорил, казалось мне потрясающе умным или невъебенно смешным? Неужели нам хватало полуслова, чтоб понять друг друга? Мне кажется, мы говорим на разных языках.
И так странно-неожиданно мы снова в одной постели. Ты по-прежнему действуешь на меня, как коктейль из электричества с безумием. Сегодняшняя ночь – горячечная торопливость ласк, упоённая свобода узнавания, воспоминания о всех наших прошлых разах, мечты и фантазии друг о друге, сны, которым выпал вдруг шанс сбыться. Я теряю над собой контроль, ты можешь делать со мной всё, что захочешь. Я не могу больше, я задыхаюсь от наслаждения, я умоляю тебя остановиться.
Ты прижимаешь меня к себе и тихо смеёшься:
-Одиннадцать раз, это твой рекорд, детка. Да и мой тоже…
-Иди ко мне. Я хочу почувствовать тебя в себе…
Я проснулась от того, что со всей дури шлёпнулась жопой на пол. Мой любимый развалясь, лежал на кровати. Ничего себе дела! Я забираюсь обратно на кровать – и через минуту оказываюсь прижата к стене. Ворочаясь во сне, ты бормочешь имя своей жены.
А дело ведь даже не в этом. Такое бывало и раньше, мы вместе смеялись над этим. Дело в том, что вот я лежу, смотрю на твои тронутые летнем загаром плечи, на светлые волосы на руках, на длинные пальцы, которые, наверное, всё ещё пахнут мною. И ничего. Ничего, кроме лёгкой ностальгии, да ещё и обида за синяк, расплывающийся на жопе.
Мы чужие друг другу. Придётся смириться. Но сейчас я ненавижу нас обоих за это. За то, что у нас было, за то, что я знаю, достаётся немногим, за то, что мы смогли это уберечь. Проебали, милый мой, мы проебали друг друга и самих себя.
Я вскакиваю, старясь почувствительнее толкнуть тебя, грохоча дверями иду в ванную, одеваюсь нарочито-тщательно. Я крашу глаза, а тушь растекается – это не слёзы, просто от недосыпа они покраснели и опухли.
Возвращаюсь в комнату, аккуратно подбираю с пола твою одежду, складываю аккуратной стопкой на кресле.
Некоторое время сижу, смотрю на чужого мужчину, который был когда-то моим. Он молодой, кому-то, наверное, кажется симпатичным.
-Просыпайся, тебе пора на работу.
Я бужу его специально громко и зло, насмешливо смотрю, как он неловко спросонья натягивает брюки, путаясь в штанинах. Он избегает моего взгляда, ворча, ползёт умываться.
-Ну, я пошёл.
-Ну иди.
-Ну пока.
-Увидимся.
Хлопает дверь, щёлкает замок. Я стою на балконе и смотрю сверху, как уходят прочь макушка и ноги.
Вот и всё. Во рту – вкус нашей сгнившей любви. И ничего уже не вернёшь, как себя не обманывай.
Ваша,
ego mudachka.