Жопа была ещё молода, когда ей всё остопиздело. Она была гладкой и пышущей здоровьем, но черные мысли о своей бренности стали закрадываться в оба её полушария. Через какое-то время от этих дум жопа стала волосатой. Она была волосатой, но имела право на существование. Вокруг этого не понимали, и поэтому под жопу постоянно пинали.
- Черт, - думала жопа, - Как так, почему меня никто не понимает? Может, все дураки?
Жопа начала много курить. Потом пить. Её всё равно пинали. Правда к тому времени она думала так:
- Блядь, - думала жопа, - Ёбаный в рот, почему никто не вкупается? Наверна, все пидары ебаные, и мозгов нихуя нет.
Как-то раз, за такие мысли, высказанные вслух, жопа реально огреблась. После этого жопа начала усилено думать и бухать, бухать и курить, курить и опять думать. Научилась извлекать из себя немудреные мелодии. Стала считать себя развитой жопой, с претензиями. Жопой, соприкоснувшейся с искусством. Жопа взрослела.
У жопы появились друзья. Такие же жопы, собственно. Кто-то волосатый, кто-то с серьгой в анусе.
На работу жопа устроилась по блату. Не пыльная, сидячая работенка в офисе. Для жоп, откосивших от армии, закончивших никому не нужный институт – самое то.
К нему подходили другие жопы, давали бумаги, вначале с важными подтирками кала и круглыми отпечатками анусов. Через пару лет некоторые бумаги несли уже отпечаток ануса самой жопы. Так жопа карьерно росла.
От частых попоек с друзьями, постоянного сидения и использования для отпечатков и завитков жесткой офисной бумаги с жопой случился геморрой. Помогла мазь. Но вид у жопы всё равно стал обрюзгший, уставший, волосы по бокам поддернула седина.
Однажды утром, удобно устроившись в кожаном кресле своего кабинета, жопа почувствовала себя плохо.
Хоронили жопу не то, чтобы роскошно, но и не бедно. Стоящие вокруг круглой дыры на кладбище жоп жопы скорбно попукивали, попёрдывали и морщили дыры.
Уходя, одна из жоп, работающая под началом жопы, наклонилась к другой такой же, и тихонько пропердела: «Жил как пизда, и помер как пизда.»