-    Я вижу один и тот же сон уже около года, - сказавший это человек обхватил руками голову и присел в кресло.
-    Что за сон, Ваше величество? – личный исповедник короля Наварры Генриха отец Гийом присел у камина и ворошил кочергой едва тлеющие угли.
-    Сон этот, отец мой, настолько похож на реальность, что теперь я уже с трудом различаю, где грань между ночной и дневной действительностью. Я каждую ночь обнаруживаю себя, лежащим на холодном песке пустыни. В небе светят огромные неподвижные звезды, они иногда мигают, будто подают мне какой-то знак. Когда сны только начались, на горизонте я заметил пирамиды – огромные строения без окон, уставившиеся в небо своими вершинами. Пирамид было три. Рядом находилось странное здание – просто лачуга, наподобие тех, в коих ютятся отшельники-монахи, давшие Господу свои обеты. Меня тянет к этим сооружениям, каждую ночь я прохожу дюжину и один шаг, а затем падаю без сил. Я просыпаюсь, когда за окном уже рассветает – встаю с постели обессиленный, как крестьянин после тяжелого труда на пашне.

-    И почему же Вы решили обратиться ко мне, Ваше величество? Я всего лишь священник, хотя и даровал Господь мне возможность исповедовать Вас. – теперь отец Гийом подошел к распятию на стене и пристально вглядывался в лик Иисуса, словно надеялся услышать ответ из его уст. Но слова, произнесенные далее, исходили не из мертвых серебряных уст изваяния, а из уст короля.
-    Я боюсь, отец мой. Боюсь, потому что не хочу приближаться к этим пирамидам. Но каждую ночь я все ближе и ближе к ним, теперь они уже совсем рядом. Каждую ночь я прохожу тринадцать шагов, и чувствую, что когда-нибудь я сделаю свои последние шаги.

-    Я понял Вас, Ваше величество. Ощущаете ли Вы силу, манящую Вас к этим странным сооружениям, или ноги Ваши во сне идут, хотите Вы того или нет?
-    Да, отец мой. Я чувствую, что там, в лачуге, нечто  или некто очень желает, чтобы я приблизился к нему. И боюсь, что ничего хорошего мне это не принесет…
-    Все понятно. – Исповедник подошел к окну и вгляделся в ночное небо – черное, усыпанное такими знакомыми созвездиями. – Я не могу Вам ничего приказать, Ваше величество. Я могу всего лишь просить Вас – не приближайтесь к этим строениям. Делайте, что угодно, во сне возможно все, ибо сон – лишь иная грань реальности, на шаг приближающая нас к тому, чего мы боимся…

-    Я боюсь смерти, отец мой… - побледневший король теперь едва шевелил губами.  – Боюсь, что не доведу до конца то, ради чего я поставил на кон все – корону, земли, людей… Теперь я не уверен, что доживу до Рождества…
-    Я буду молиться за Вас, - Священник коснулся четок на поясе.
Генрих поднялся с кресла. Подходя к двери, он вдруг обернулся.
-    Святой отец, я боюсь, что эта ночь будет для меня последней…До строений остался один переход.

Скрипнула дверь, и Гийом остался один. Некоторое время он задумчиво стоял у окна, вслушиваясь, как перекликается ночная стража. Потом он сел в кресло, и задремал, уронив голову на грудь…
… Исповедника разбудил топот множества ног по коридору. «Лекаря, лекаря!» – надрывался голос одного из братьев короля. В дверь забарабанили.
-    В чем дело? – спросил Гийом у стоящего за дверью.
-    Его величество только что преставился… - голос дрожал.
Святой отец выбежал в коридор. Со скоростью, неподобающей священнослужителю, он помчался в сторону покоев короля, где уже собралась кучка дворян. Они все отшатнулись, когда черный вихрь в рясе пронесся мимо них и вбежал в королевскую опочивальню.
Король лежал на ложе, на его побледневшем лице ясно читалась умиротворенность и безмятежность. Гийом преклонил колени, не замечая, что рядом топчется уже бесполезный лекарь.

-    Requiem aeterna – начал читать молитву священник. И хотя уста его заученно шептали слова, произнесенные им уже десятки раз, голова была занята совсем другим. Окончив молитву он встал, зябко повел плечами, и направился к выходу из королевских покоев. Вскоре Гийом уже лежал в постели, засыпая после этого безумного дня…
… обнаруживая себя лежащим на холодном песке, в небе светили огромные звезды, изредка подмигивающие, а на горизонте виднелись четыре пирамиды…
«Странно… Генрих говорил, что пирамид было три» - подумал священник, и вдруг понял – скоро пирамид станет пять… Теперь уже совсем скоро…

Личный исповедник короля Наварры Генриха отец Гийом поднялся с песчаного ложа, привычно коснулся четок на поясе, и сделал первые шаги к пирамидам на горизонте. А огромные равнодушные звезды глядели с небес на фигуру в рясе, двигающуюся по песку навстречу финальной точке бездарной пьесы под названием «Жизнь»…