С ужасом замечаю, что почти ни у кого нет особого желания читать то, что я с такими мучениями создаю. Можно с уверенностью сказать, что мои тексты – самые вымученные во всей русской литературе.
Я согласен запустить Вас на минутку в святая святых, то есть в свою творческую лабораторию:
Я пишу свои креативы на пределе возможностей. Одна из главных составляющих моего метода – воздержание. Порой я целыми неделями не общаюсь с приятными дамами, чем довожу себя до исступления. Вместе с тем я включаю в рацион сметану, сельдерей и иные провокационные продукты, заставляющие меня агрессивно смотреть на все женские ракурсы в километре от меня. Я часами ловлю вдохновение, пью пиво и коньяк вперемежку, вставляю затычки в уши, чтобы не отвлекали малейшие звуки и шорохи, выгоняю всех из дому, обкладываюсь словарями и справочной литературой, с недавних пор даже стал ставить ноги в тазик с горячей водой, чтоб легче думалось, после каждого абзаца отжимаюсь несколько раз и смотрюсь в зеркало... Я меряю шагами комнату: это упражнение я позаимствовал у Адольфа Гитлера. Я пытаюсь разработать систему упражнений для писателя с тем, чтобы заполнять пустоты в голове: иногда у меня даже получается, мне кажется, я стою на пороге разгадки проблемы вдохновения и одухотворенности. Мне нужно от силы еще лет семьдесят и я смогу вызывать у себя приступы гениальности регулярно как месячные.
Каждую фразу я проверяю по несколько раз: сначала зачитываю её своим голосом, затем басом, пытаюсь ее выкрикнуть или наоборот прочитать еле слышным шепотом. Я словно взвешиваю каждое слово, проверяю на вкус каждую валентность. После этого я проверяю сочетаемость предложения с другими фразами в абзаце. Вдобавок я распечатываю черновую страницу и встаю на руки у стены, пытаясь представить себе йога, принимающего внутрь мои сочинения. На всякий случай я делаю перевод текста на все европейские языки, для чего мне приходится обзванивать старых инязовских друзей: я представляю себя в переводе, а книжки с моими откровениями смотрят на меня с залитых светом витрин букинистических магазинов Quartier Latin в Париже.
Я так долго работаю с текстом, что он начинает прорастать сквозь меня и звучит сильнее, чем «Песня о Соколе», которую в школе заставляли прочесть с выражением не одну сотню раз.
Иногда, во время работы я могу себе позволить стакан молока и кусок черного хлеба, посыпанного крупно молотой солью.
Если тело напоминает о том, что настало время справить нужду, я отказываю ему в этом. Я ношу в себе ядовитые шлаки несколько лишних часов, я заметил, что это придает дополнительный импульс творчеству.
Я никогда не пишу натощак. Одна мысль об этом мне омерзительна. Очень тяжело даются мне тексты в холодном не топленном помещении.
Я никогда не писал «на одном дыхании». Отсутствие таланта не позволяет мне сделать этого. Каждая фраза исправлялась и выверялась тысячу раз, а плюрализм мнений в одной голове не позволял остановиться ни на одном варианте…
Вот и сейчас я чувствую, как в голове начинают образовываться пустоты, я пытаюсь их чем-то заполнить, но ничего не выходит, я начинаю судорожно массировать лоб, но все тщетно. Возможно я чересчур переусердствовал с упражнениями и начинаю путать свои состояния.  Я понимаю, что стою на пороге разгадки проблемы вдохновения…Что-то творится в нижней части моего туловища…. А-А-А          Пустоты в голове заполняются гениальными мыслями: я неудержимо хочу срать.  И это состояние приходит ко мне регулярно. Осталось только перенести это состояние в верхнюю часть туловища, то есть в голову. Я уверен, что механизм творчества понят мной правильно. Осталось лишь отшлифовать это упражнение. Но на это, как я указывал, потребуется немного времени и вашего внимания, лет семьдесят, и похвалы, которая так нужна молодому аффтару.

Евгений Михайлович Ласкай-Переда.