Намеченной жертвы распростёртый клюв,
Затраченных усилий захудалый гнев.
Очередь за солнцем на холодном углу.
Я сяду на колёса, ты сядешь на иглу!

«Система»
Гражданская Оборона


И словно кинопленка вдруг развернулась в обратную сторону, замелькав целлулоидом, цвета поползли амёбообразными пятнами, и всё окружающее аккуратно расплескалось по кадрам, словно гороховый суп из половника наполнил солдатские котелки, и глаза сонно щелкали, фиксируя смену картинки, и зубы блестели от слюны, и губы изгибались, открывая их всё больше. Сидя за малюсенькой, не больше тартинки, партой, посреди большой-большой аудитории, сбоку от кафедры, перпендикулярно доске, Кот улыбался, разглядывая листок с экзаменационными вопросами и болтая ногами под стулом. В голове стальным прессом компостировал мозги драм-н-басс, извивались какие-то черви сомнения и зубы прыгали в голове, словно dices для игры в кости. Oh, yeah, в Кости, подумал Кот. По мере того, как мелодии в плеере менялись, листок с вопросами то начинал трепетать в его руках, то вдруг менял цвет, то буквы вдруг начинали наползать друг на друга, словно дохлые букашки, скатывающиеся по наклонному стеклу, и потому листок приходилось держать ровно. В данный момент Кот развлекался, представив невидимого ди-джея громадной волосатой обезьяной, вместо вертушки для винилов вооруженной серебряным ножом. Нож опускался на него 24 раза в секунду, сноровисто и энергично кромсая изрытый извилинами кочан мозговой капусты, и скоро черепная коробка кота была заполнена мыслящей лапшой. Это было приятно. Музыка вырастала из его мозгов ветвистым деревом, и вопросы на листке вдруг снова распались на буквы, а буквы раскатились по ветвям музыкального дерева и запели каждая свою ноту.
Вот так колбаса, подумал Кот. Вот так колбаса.
Дверь скрипнула, и в аудиторию заглянул затянутый в пиджак остроглазый и узколицый Демон. Аудитория примолкла, изображая негласно регламентированную пятисекундную покорность. Демон был деканом – не хуй собачий…
«Наверняка за мной…» — Кота вдруг будто окатили холодной водой. — «Наверняка он знает». Если он кого-то и боялся, то только его — великого и ужасного представителя племени злобных грамотеев, безжалостного убийцу, у которого, должно быть, дома плётки и ремни из человеческой кожи висят, а также наручники и прочий садистский хлам. Заглушив громкость сидюшника, Кот попытался целиком залезть под парту: в данный момент это казалось ему жизненно необходимым. Но съехать со стула на пол ему помешали ноги. Вонючие ходули, попенял их Кот, вечно им места нигде не хватает. Кивнув преподу и беззвучно шевельнув губами, Демон скрылся за дверью так же быстро, как и появился. К Коту вернулось частично утраченное самообладание — он выпрямился и принял прежнюю позу. Теперь ему было даже немного совестно за своё паникерство, хотя другая, скептическая часть рассудка продолжала ему визгливо доказывать, что он чудом избежал страшной опасности. «Спокойно, — сказал он себе, — это ганджа. Просто ганджа. Ты слишком много высосал сегодня, тупица…»
Подозрительно зыркнув на свои часы, преподаватель взгромоздился на кафедру. Обернув к нему голову, Кот с неудовольствием сдвинул поролоновые пятаки наушников на затылок. Музыка перестала вытекать из ушей, и он на всякий случай заткнул их пальцами — мало ли что...
— Начнем, ребятки, — лектор щелкнул подвижным жабьим ртом и прихлопнул рукой по кафедре, на которой спереди кто-то коряво написал мелом «бесплатный писсуар». — На партах перед вами лежит только проштампованный листок и ручка, никаких конспектов или шпаргалок. Всё слышали?
Группа пришла в движение, на мгновение Кот даже потерялся в этом энтропичном гуле и поспешил надвинуть наушники обратно на стриженую голову.
«Напрасно я дунул перед экзаменом» — прорвалась сквозь обволакивающе-успокаивающую музыку грустная и мутная в своей здравости мысль. Глаза заволокло стыдом: когда дело касалось экзаменов, он ничего не мог с собой поделать — или гандж для храбрости, или «черный» — чтобы снять стресс. Но сейчас выбора особого не имелось: так или иначе, раскрывать в одиночку полученный от Факира пакет он не имел права, поэтому пришлось спрятаться от любопытных людских глаз в тёмном пустом зеве правого крыла, запереться в кабинке полузатопленного мужского туалета и, читая настенную роспись, скурить чуть ли не целый коробок шмали. Самая длинная надпись даже заставила его напряженно захихикать. «Пацаны, дайте совет — я встречался с бабой две недели, всё для неё делал, но разошлись, так и не переспали. Что мне делать??» Внизу каким-то доброхотом было нацарапано: «Не грусти. Она сука». Когда Кот выходил наружу, чавкая ногами по дерьму, то дым шел даже от его волос.
Устраиваясь поудобнее, Кот потрогал пальцами боковой карман пиджака. Внутри в целлофане неслышно хрустнул пакет с героином. Сегодня до экзаменов Кот прошвырнулся на пустырь за корпусами и вытащил его из тайника, положив кое-что взамен. Ощущая на себе по меньшей мере два дула, Кот замаскировал тайник мусором и заглянул в пакет. Коричневый, значит не разбодяженный всяким гавном. Бодяженый хорош для америкосов — эти придурки настолько озабочены своим здоровьем, что пьют мочу, не едят мяса и колют себе только вайтик… А у нас прокатит и коричневый. Вечером они с Испанцем съездят на метро к Политеху, отдадут этот пакет кому надо и получат взамен свои зеленые — а это уже кое-что. Идя обратно в корпус, Кот попытался представить, сколько может реально стоить содержимое пакета, но потом понял, что такие мысли подталкивают его к пропасти, и погромче врубил музыку.
Цок-цок. До конца экзамена осталось полтора часа. А ему ещё нужно зайти к француженке — вот он, где подводный камень сегодняшнего маршрута. Кот поёжился. Подлинная опасность текущей сессии заключалась не в гребаном никому не нужном экзамене по «охране труда», а именно в ней — низенькой женщине с лицом школьницы, кривыми зубками, приятной улыбкой, красивой грудью и толстыми бедрами. Бывая под кайфом, Кот любил рассуждать, как было бы прикольно обгрызть сало с её лампасов, чавкая и запивая апельсиновым соком. Почему-то именно обгрызть, а не обрезать. Кот любил шкварки. Ну, да сегодня ему не до сала — сегодня он заключает с училкой пакт о ненападении. Так уж вышло, что за прошедший семестр Кот ни разу не бывал на её занятиях. Для других студентов — он знал — это смерть: за неуважение к своему предмету француженка карала сурово и беспощадно, а в свете последнего ректорского постановления, согласно которому студенты-должники без разговоров вышвыривались из университета, её зачет для многих в этом семестре стал палкой в колесо, сломавшей обе ноги и шею... Но у каждого смертного есть своя ахиллесова пята, и у Виктории Васильевны она обнаружилась в лице сына-дебила с опухолью мозга, доходящего последние месяцы своей короткой жизни на сильных наркотиках. Несмотря на шаткость и рискованность их соглашения, француженка вроде бы будет довольна общением с ним. За своё и чужое здоровье Кот был готов бороться до последней капли денег, лишь бы навар был, — и теперь в заднем кармане его брюк лежал пакетик с обезболивающим — действительно хорошим обезболивающим для Тарика. Кот предпочел бы не уточнять, откуда он, этот пакаванчик взялся. Здоровье — дело стрёмное, но уж если кому обещано — надо выполнять. Тем более, если дело касается идолов вроде Виктории Васильевны. Надо сказать, на сделку она пошла с большой неохотой. Кот для себя объяснял это тем, что сыну, как ни крути, жить всё равно недолго осталось, а работу по специальности в наше нелегкое время хрен отыщешь… Тем более, если пятно на её рабочую биографию ляжет из-за него, Кота.
О своей репутации на кафедре Кот предпочитал не вспоминать. Он уговорил её, напоив валерьянкой, объясняя, как сильно он хочет ей помочь, и как важна для него эта сессия. И в итоге, хоть и с огромной неохотой, она всё же согласилась — отчасти из-за душераздирающих криков маленького Тараса, которые вот уже год не давали ей спать, отчасти потому, что в армии бледный и тщедушный Костя по всем признакам долго бы не протянул, отчасти из-за растолченного в пыль аминазина, которого щедрый Кот незаметно сыпанул ей в стакан с валерьяновыми каплями. Всё дело в том, чтобы и сегодня застать застать её в хорошем настроении: второй раз транквилизаторами Кот училку накачивать не собирался — слишком рискованное дело… Да и вообще — он в последнее время слишком сильно напоминал самому себе ходячую лабораторию. Всё эти колёсики, промокашки с ЛСД, экстези — штуки дельные, но ни хрена не помогают в учебе — разве что мозги разогреть. А засыпаться с ними – как два пальца об асфальт. Кот ещё раз взглянул на настенные часы. Скорей бы спихнуть этот экзамен…
Внезапно его одолел приступ паранойи. Сидишь тут, бля, рассуждаешь. Планы строишь... А в кармане небось дырка. Мысль о дырке была абсолютно абсурдной, но, тем не менее, его успел прошибить пот. А вдруг… Делая вид, что лезет за носовым платком, Кот пощупал пакетик и тут же успокоился. Словно ставя точку, его рука взяла с исчерканной парты ручку, и, выбрав пустое место между двумя корявыми карандашными фаллосами, вывела формулу: S + Виктория Васильевна = хуй вам всем. Кот засмеялся.
На него зашикали, препод сверкнул очками от своего стола, и он поспешно затер буквы рукавом. Ну что ж, пакаван на месте, всё в порядке. Виктория Васильевна ждёт его – может быть, нервно кусая ногти, может, снова глотая валерьянку, может, куря, да мало ли что… Но всё будет хорошо. И этот пакетик перекочует в её карман ещё до обеда, а он отправится на флэт к Таракану и Испанцу и вместо ватки будет выбирать себе дозу через зачетку, в которой будет на один долг меньше, а значит, и исключение превратится всего лишь в страшный сон...
Бравые мысли носились в голове мальками, но лишь одна бултыхалась где-то сверху, не опускаясь на дно. Кот знал, на что похожа эта мысль. Мысль была похож на кусок дерьма и пахла точно так же. Она пахла страхом. Даже сейчас, нахлебавшись дыма по самые уши, Кот отдавал себе отчет, что идёт на подсудное дело. Он знал, что всё это незаконно. И наверное он бы никогда не решился на эту аптечную аферу, если бы в голове не всплывала постоянно та самая картинка с салом — Кот верил, что после обгрызания сала ноги Виктории Васильевны станут стройными и привлекательными… Он даже попытался бы приложиться к ним, если бы ему дали возможность… Рассуждая подобным образом, Кот почти почти поверил, что и накурился-то сегодня единственно из-за этого сала.
— Не тряси парту, — цыкнули сзади.
Кот понял, что у него дрожат ноги. Наверное, это из-за сала. Впрочем, при чем тут сало? Сало — это как раз посторонний фактор, — так сказать, побочный продукт. Он даже рассердился на себя и мысленно прикрикнул: «Отставить сало!»
И правда — подумал Кот, немного очухавшись, — хватит искать благородные причины собственному раздолбайству, пора посмотреть правде в глаза. Обкурка в зассаном сортире никогда не соседствует с возвышенными целями; Кот знал это на своём опыте. Какая в жопу нирвана? Он бздел гавёлым духом с самого утра — потому и накурился, вот и всё.
Когда возбуждение однокашников немного примялось и аудитория потонула в тихом гуле незаметного списывания, Кот решил, что пора действовать. Для начала он снял наушники, стягивавшие разваливающийся череп, будто огромный зажим. Музыка лениво потекла из ушей, но вся не вылилась, продолжая извиваться где-то на уровне носоглотки. Кот вытянул сунул палец в ноздрю, вытащил из носа длинную музыкальную ленту и аккуратно повесил на спинку стула, стараясь чтобы она не зазвенела. В голове стало абсолютно пусто, глаза беспокойно запрыгали по сторонам, ища хоть что-то, на чем можно задержаться — мозги Кота были готовы к приему знаний. Опустив голову и приподняв зад, он тихо-тихо полез в задний карман.
По аудитории зеленой жабой переползал туда-сюда преподаватель «охраны труда». Лектора звали Алим Гаврилович, он носил очки с толстенными стеклами и любил хватать чужих бабцов за задницу. Одни обижались, другие визгливо хихикали и настраивались на флирт, но все без исключения настороженно примолкали, когда получивший своё Алим с замаслившимися глазками плотоядно забирался на кафедру и, очевидно, вообразив себя Никитой Хрущевым, обещал устроить всем на экзамене «кузькину мать». Лектором он был из рук вон плохим, и конспектов на его занятиях почти никто не вел, что позволяло Алиму требовать от самых красивых студенток «индивидуальных отработок пропущенного» под страхом потери полуавтомата на экзамене. Мужская часть группы, а их было абсолютное меньшинство, вяло терпела нарушение своих прав, успокаивая личную гордость «крепленым» — к пятому курсу факультетские девки их уже не интересовали. Оставалась водка и гандж, а «охрана труда» пускай этих идиоток хоть в рабство заберет… Пока остальные честно корпели, отрабатывая свои долги, должки, полуавтоматы и со страхом поглядывая на шестидесятилетнего Алима, Кот шарил в кармане и широко улыбался всем неполной челюстью — он на этого говнюка плевал с высокой горы и сейчас не собирался напрягаться ни единой минуты.
Алим Гаврилович молодцевато перемещался в секторе, где концентрация декольте и прозрачных блузок была максимальной, делая вид, что следит за порядком. Коту его глаза показались похожими на двух жирных головастиков, бегающим по двум маленьким аквариумам в роговой оправе. В рот те ноги, гадюка, подумал он со злостью. Чтоб ты обосрался жидко. Словно в подтверждение его слов, в животе у препода вдруг ожил миниатюрный гобой. Кто-то прыснул в кулак. Алим приглушенно выпустил газы и поспешно сел на своё место, опустив глаза.
Отлично.
Кот сунул руку в задний карман джинсов и вытащил оттуда пару листочков площадью не больше спичечного коробка. Бумажные полоски были исписаны мельчайшими буковками. Кот огляделся по сторонам, подмигнул замечтавшемуся Мишке Семенову и, незаметно оттянув рукав, сковырнул крышку от часов. Там на стекле змейкой свернулась тончайшая «дорога» кокаина. Кот быстро втянул её и, скривившись, зверски почесал нос. Крышка со щелчком стала на место. Мир набух и стал четче. Кот без труда запомнил расположение букв на шпаргалке и быстро перенес всю картинку на листок с ответом. Алим скучал, прилипнув к стулу. Настороженно глянув в его сторону, Кот достал ещё один листок. Не то. Ещё один. Да.
Алим поднял голову — Кот уже дописывал второй лист. Оставалось запомнить ещё один листок, и можно выбрасывать шпоры от греха подальше — под соседнюю парту.
Кот привстал и снова сунул руку в карман. Шпоры провалились в самый низ и теперь были где-то под его задницей. Сцепив зубы, Кот кончиками пальцев выудил из кармана несколько смятых листочков. Куда он сунул последний вопрос?
«Пф-ф-ф… буфф....» — раздалось где-то совсем близко. Алим подкрадывался. Кот быстро поднял взгляд и успел увидеть, как цепко блеснули его глазки за толстенными стеклами. Алим выскочил из-за столов как пружина. Так королевская кобра прыгает из укрытия, шипя: «Молодой человек, что у вас за листочки в правой руке?»
Не соображая что делает, Кот смял шпоры в кулаке и сунул в рот. Зубы с громким визгливым треском принялись перемалывать листки в кашу. Подбежавший Алим успел заметить лишь глотательное движение.
— Я полагаю, вы уже ответили на все вопросы, — ядовито прищурился он, забирая у Кота листок с ответами. Глаза у Алима вдруг пожелтели, седые космы стали розовыми, нос вздрагивал и шевелилися, как у кролика, изо рта вылез язык и облизал запотевшие очки. Кот нажал на кнопку «off», выключая плеер. Воспользовавшись случаем, кто-то из «женского сектора» зашуршал доставаемой из бюстгальтера шпорой. Алим сурово глянул туда и снова перевел взгляд на Кота, теребя паучьими пальцами свою декольтированную грудь 4-го размера и нервно дергая ушами. Кот лишь пожал плечами — ему было очень странно тут находиться. Странно и как-то… вообще странно.
— Я пойду? — спросил он, будто утверждая.
— Да, конечно. — Алим снова устроился в засаду под сенью кафедры, и через секунду его клейкий лягушачий язык вырвал тетрадь с конспектом из-под юбки зазевавшейся Марины Грач.
Не обращая внимания на её жалобные крики, Кот прошагал по аудитории и вывалился в коридор. Ему было плохо. Перед глазами вертелись концентрические спирали — причем вертелись в разные стороны. Они то приближались, то отдалялись. В горле пересохло. Вновь включившаяся музыка ударила по глазам. В уши затек свет. Коту захотелось кричать и прыгать. Прислонившись к стене, Кот сорвал наушники и обхватил руками пылающую голову. Когда он отнял ладони от лба, они тоже были в огне. Огонь был коричневого цвета. С зелеными прожилками.
Кот потрясенно икнул. Deja vu… где-то он это уже видел.
Внезапно он понял, что произошло. Ну конечно же! На упругих, заплетающихся словно шланги ногах Кот заскочил в ближайшую пустую аудиторию и стал поспешно выворачивать карманы. На пол посыпалась мелочь, несколько шпаргалок… и больше ничего. У Кота отвисла челюсть и неприятно зажурчало в желудке. Ему показалось, что он сейчас сам обосрётся.
«Кислота… боже... я сожрал кислоту. ВСЮ кислоту. Все свои марочки».
Подвывая от страха, Кот стал отплевываться, но было поздно – во рту обнаружились лишь жалкие бумажные комочки.
«Я пропал, блядь… — подумал Кот — Пропал. Грёбаные шпоры».
Оставив деньги на полу, он тяжело зашаркал к выходу с кафедры. Ноги словно удлинились и обросли крючками, каждый шаг отдавался в ушах стуком глупых козлиных копыт, пол надсадно скрипел. По стенами разбегались голубые сполохи – казалось, будто воздух расступался перед ним. Возможно, подумал он, ещё не всё потеряно. Возможно, у меня ещё достаточно осмысленные глаза. Возможно, я ещё успею поговорить с ней, прежде чем меня окончательно накроет. Возможно, она даже ничего не заметит. Возможно. Всё возможно в этом мире.

Лестница была пустыней под жарким небом. Один раз мимо прошел чувак с сигаретой во рту, вставленной в зубы не тем концом. В руках у него были конспекты.
Кот решил, что сессия многих людей делает идиотами.

Подъем на два этажа был хуже полета на Луну – дважды Кот чуть не слетел с лестницы, один раз долго стоял и смотрел на двух мух, совокупляющихся на подоконнике. Потом пришиб кулаком обоих и, подняв мокрую крылатую лепешечку, зачем-то её съел. «У нааас не едяяяят червееей» — пропел в голове хитрый солист группы «НОМ».
— Кул, — сказал ему вслух Кот. — Я съел три марки кислоты. После травы! — добавил он скулящим шепотом. — А только что проглотил двух мух. Вот же долбоёб…
«Правильно, — согласился певец, — у нас не едят червей».
— А иди ты в задницу, — обиделся Кот, сворачивая в коридор. Навстречу ему шла она. Виктория Васильевна. Её лицо сырым мазком белого света отпочковалось от страшно-липкого коридорного сумрака словно знак вопроса, и глаза испуганно скакнули за стеклами очков двумя шариками для пинг-понга.
— Мммм? — она попыталась переварить услышанное. — Болотников, это…
— Это не вам, — заверил он её, неуверенно оглянувшись на совершенно пустой коридор. — Это я тут одному… Э… Виктория Васильевна… — Кот заговорил жарким шепотом. — Я вам принес. Принес, да.
Он полез в карман. «Вика» отшатнулась.
— Тише! — Она схватила его за руку. — Вы с ума сошли?
Виктория Васильевна ко всем обращалась исключительно на Вы. Что, впрочем, не мешало ей разевать пасть на первокурсников, желавших сдеать первую сессию без обламывания рогов. Кот вовремя понял стратегию училки, и потому был одним из немногих счастливчиков, чей череп после экзаменов оставался не вскрытым, а лишь слегка поцарапанным. Кот вообще умел находить подход к людям. Просто в этот раз ему не повезло. Жизнь — она ж как зебра. Этот курс с самого начала не задался. Сначала — передоза, потом эта дрянь, подцепленная от Светки, теперь долги, аптеки, левые дилеры… Впрочем, с долгами он рассчитается сегодня же вечером. А с «Викой» — прямо сейчас.
— Пойдёмте в помещение… — казалось, училка вот-вот заплачет. Очки прыгали на её носу.
Виктория Васильевна схватила его за рукав и потащила за собой в учительскую. На её щеках пылали розы. Кот не сопротивлялся. Словно зачарованный, он смотрел, как при каждом шаге болтается на её плече белая сумочка. «Она собиралась уйти, не дождавшись меня. Нет… Она собиралась убежать, — тупо подумал он. — Зачем?»
Внезапно Кот понял, что она боится. Боится предстоящего ещё сильней, чем он сам. В другое время этот обоюдный страх позабавил бы его, но сейчас он вдруг отчетливо понял, что его колотит нервная дрожь. Это всё глюки, глюки… — успокоил он себя. Дробный стук училкиных каблучков выводил его из себя. Да ещё эти его ноги-ходули с крючками. Кот сцепил зубы.
— Стойте тут! — она внезапно оставила его и юркнула в женский туалет. Коту стало страшно оставаться тут в одиночестве. И ещё ему было холодно. Кот ошарашено огляделся — прямо перед ним из пола росла дверь учительской. Судя по тишине, внутри пусто. Впрочем, нет, что это за звук? По его перепонкам неприятно забарабанил отдаленный стук мочи, словно он лежал где-то в сортире, приложив голову к унитазу. Нет, не то…
Позади кто-то глухо произнёс его имя. Брызгая холодным потом на пол, Кот с ужасом развернулся. В самом сумрачном углу к стене прислонился Козлов, или просто Козёл — самый зачуханный из его одногруппников. Козлов был толст, противен и почти лыс в свои двадцать три. Кот ненавидел Козла — тот был вечным плакальщиком, скрягой и тормозом. В то время, как другие честно отрабатывали зачеты, — кто собственными мозгами, а кто деньгами, цветами, конфетами и коньяком, — Козёл валялся в ногах у всей кафедры, каждый раз придумывая новые и новые несчастья, постигшие его и его семью. Если бы кто-то задумался сопоставить причины, по которым Козёл пропустил большую часть занятий за последние три года, то оказалось бы, что он круглый сирота, бомж и постоянно болеющий калека, раз в неделю стабильно переезжаемый автомобилем и каждые два месяца болеющий туберкулёзом. Однажды он и правда сломал ногу — но это уже ему наваляли свои же собутыльники, у которых он притырил сдачу, будучи посланным за водкой. За исключением того скорбного периода, когда толсторожий демонстративно являлся в университет на костылях и жалобно вздыхал перед деканом, вымаливая индульгенции и показывая взглядами, что только изогнутая кочергой нога мешает ему пасть на колени, других видимых болячек у него не наблюдалось. Обладая таким козырем, как любимый дядя, бывший главным врачом одной из городских больниц, Козёл всегда имел в кармане пачку липовых справок и никогда не упускал возможность ими воспользоваться. Однажды Кот поднял Козла на смех, задрав ему на физкультуре майку, под которой все желающие вместо обещанных синяков, набитых «неизвестными грабителями», увидели свежую татуировку в виде патлатой ряхи Че Гевары. Отсмеявшись и покачав головой, физкультурник прописал «моднику» брусья и пресс, после чего Козёл не мог подняться с кровати два дня. Кажется, этой выходки мордатая сволочь не забыла и по сей день… С «жирным ленивым калекой» вообще все вели себя как с душевнобольным: помимо плаксивого характера Козел был ещё и редким склочником унд скандалистом. В разговор с ним вступали неохотно, как в дерьмо. Он это чувствовал и ходил по факультету с таким видом, будто клал на всех. Однажды Козёл даже заявился на кафедру в маске с соответствующей надписью, за что и был удален из оного места на две недели. В свободное от актов неповиновения время Козёл кирял с технарями из 12-го корпуса на пустыре или, одолжив глаза у Бобика, мучительно выяснял у замдекана, «когда можно сдать долги за второй курс». Он плевал на всех, но стелился перед теми, кто мог быть ему полезен. Неудивительно, что одногруппники относились к нему с плохо скрываемым презрением, на всех совместных пьянках старательно обходя грушевидную тварь вниманием. Кот плохо разбирался в университетской жизни, поскольку и сам бывал в лоне родной альма-матер не редко, а очень редко, но если он правильно понимал, Козла с собой никогда и никуда не звали.
Сейчас Козёл выглял обрадованным. Его лунообразная морда выплыла из темноты, и, переливаясь в воздухе, как прыщавый мыльный пузырь, приветственно разинула рот. Почесав щетину, Козёл нерешительно сунул Коту в лицо бегунок.
— Котяра… Ты Бурцеву пришел сдавать?
— Да, — Кот угрюмо отодвинулся.
«Чего эта тварь приебалась?»
— Смотри, Костян. — Козёл ткнул в бумажку толстым коротким пальцем. — Тут на меня и на тебя.
— Ну?.. — Кот почувствовал, что закипает.
«Только этого урода мне тут не хватало. Чего он мне парит?»
— А иначе хрен сдашь. Ну, я сходил и специально выписал. И тебе заодно, чтоб ты лишний раз не бегал. Ты ведь тоже не ходил…
До Кота наконец дошло.
— Ты мне выписал бегунок??? Ты???
— Ну да… Нас же всего двое осталось. — Залепетал тот. — Я и решил оказать, так сказать… услугу… другу. Вместе сдавать ей будем. Я сам боюсь.
— Тварь… Сука… А когда ты не боялся? Я тебе что — спасательный круг? — Коту захотелось треснуть его по яйцам.
— Но… я же тебе выписал! — в непонимающих глазах Козла отразился страх паразита, которого пинцетом тянут из прямой кишки и уже почти вытянули. Кажется, до него стало доходить, что Кот собирается показать ему прямую дорогу к фаллосу.
— Как нога — не болит? — неожиданно даже для самого себя ковырнул его Кот. Козёл весь вжался в стену — трусливая злоба превратила его морду в африканскую маску зебры. У зебры выросли ослиные уши, а изо рта выпал и пополз в угол звук «иа». Ноги у него и правда были кривые.
— А при чем нога? — раздув ноздри, Козёл выпустил из носа золотую рыбку, и та взмыла под потолок вместе с огромным ворохом гнилых водорослей.
— А при том. Если надо для статистики, могу тебе по блату руку сломать. Чтобы ты дрочил поменьше. — Это был ещё один намек на сексуальную непривлекательность Козла. Тот дернулся было что-то зашипеть в ответ, махнул бегунком, но лишь нарвался на добивающий выстрел.
— Да чего ты мне своё говно в рожу суешь! — С неожиданной злобой Кот вырвал у него из рук бегунок и швырнул его на пол. — Каззёл, бля…
На последних словах Козёл не выдержал — обидное прозвище, произнесенное вслух, окончательно сожгло мосты между ним и «ссаным нариком», как Козёл любил называть Кота в разговорах. Козёл поднял с пола бегунок и пошел прочь.
Кот почувствовал легкое облегчение. Пока эта тварь здесь, ни на что хорошее можно не надеяться.
«Вовремя я его».
Из женской уборной вышла Виктория Васильевна. От неё шел еле заметный запах сигарет.
Ментоловые, определил Кот своим истерзанным запахами носом. Кроме того, он уловил запах мочи и духов «Черути», а также мыла, зубной пасты, жевательной резинки, пота и...
«Прекрати. Возьми себя в руки».
Он знал, что это нелегко. Его снова начало колбасить. Глядя узкими как бойницы глазами на училкин зад, он вырастил на нём толпу мухоморов и представил как по одному срывает их оттуда языком. Длинным, клейким… Как у хамелеона. Или как у Алима.
— Входите…
«Вика» дважды повернула ключ в замке и толкнула дверь. Кот тупо вошел.
— Садитесь, — она нервно уронила со стола карандаш. Поднимать не стала. Кот тупо сел на предложенный стул.
— Козлов тоже с вами? — Она настороженно посмотрела куда-то мимо него.
— Нет.
— А куда он вообще делся, не знаете? Я уже давно закрыла ведомость. Если он ещё думает вымолить себе бегунок…
Несмотря на озабоченный вид, в голосе училки звучало облегчение. Козла на кафедре не любил никто. И мало кто это скрывал.
Кот пожал плечами. Мозги булькали в его голове, словно в бойлере, мысли текли из носа и рассыпались по столу разноцветными драже. Руки висели до пола. Он тупо моргнул стеклянными глазами.
— Ушел, да. Вроде бы.
Виктория Васильевна села за стол. По стене позади неё бежали стройными рядами пауки и тараканы — по двое в шеренге. Каждый третий был помечен красным крестиком.
«Наверное, это санитары.»
Кот заставил себя смотреть на свои руки.
— Что мы с Вами делаем? — спросила она очень тихо.
— Мы… — Кот сделал над собой усилие. — Сдаём зачет.
— Тогда давайте зачетку. Я сейчас ухожу.
Медленно, очень медленно Кот выволок из складок одежды зачетку. Так же медленно положил её на стол.
— Об этом никто не узнает, — зачем-то сказал он.
Она подняла голову от раскрытой зачетки. Проведя взглядом по его губам, внезапно нырнула в глазницы, проскользнула в душу и удовлетворенно вылезла оттуда, перепачканная в желудочном соке.
— Запомните, Константин… Я делаю это лишь потому… потому, что…
Он молча достал пакетик, побуждая её замолчать и взяться за ручку. Какая ему разница, во имя чего она ставит ему свой сраный зачет… Какая разница, что было раньше, что будет после… Больше всего на свете Коту сейчас хотелось забиться куда-то угол и заснуть. Ему было жутко неуютно И ещё эти крючья на ногах…
Дверь скрипнула. В проёме показался Козёл.
«Вика» поперхнулась словами. Кот дернулся так, что чуть не полетел со стула.
Козёл сунул голову внутрь.
— Сдаёте? — скрипнул он фальцетом. Его губищи плаксиво скривились, приготовившись просить. Глаза быстро обшаривали кабинет.
Кот спрятал пакетик и, кашлянув, чтобы привлечь его внимание, сделал страшные глаза. Но Козёл сделал вид, что ничего не заметил.
— Сдаёте? — повторил он, глядя на училку.
— Нет, — твёрдо сказала Виктория Васильевна, с отвращением глядя на проклятого жирного идиота. Её рука медленно опускала руку с ручкой. У Кота перехватило дыхание.
— Как это нет. Я же вижу — вы ему в зачетку пишете.
Кот сжал кулаки. Стул под ним скрипнул.
— Выйди отсюда! — Кот понял, что это гаркнул он сам.
Козёл снова проигнорировал его.
Кот представил, как берет со стола ручку и втыкает ему в пах. Конечно, рассуждал он, тут всё дело в характере. Рано или поздно Козёл должен был настолько охаметь, чтобы начать ставить палки в колёса своим же собратьям… Но почему именно в этот раз? Почему именно ему? Какая тварь так распорядилась?
«Уйди. Уйди отсюда, говнюк. Уйди!».
Козёл торжествующе улыбался.
— Я тоже хочу зачет! — заявил он, вдвигаясь внутрь. В бегающих глазках Козла застрял немой вопрос: «чем вы тут занимаетесь, а, голубки?»
Кот приподнялся со стула и метнул синюю молнию. Она попала Козлу в глаз. Но тот ничего не заметил. Держа в лапах бегунок, Козёл неотрывно смотрел на училку, словно гипнотизируя её.
Кот попытался удавить его вытянутыми руками, но они внезапно отсохли. На месте отсохших рук вытянулись новые — такие же беспомощные и бесполезные. Даже молнии уже не запускались. Он осел, словно приклеившись к своему стулу. Кислота вместе с потом потекла из всех его пор.
— Нет! — «Вика» нервно повысила голос. — Вы зачет не получите.
Козёл почесал щеку.
— Но…
— Вы ни-че-го не делали. — Перебила она его. — С какой стати?
— А ему с какой стати?? — Козёл затрепетал от наглости. — Мы с ним вместе пропускали. Он же даже не знает, как по-французски спросить «можно выйти в туалет?»
— Да неужели?
— Неправда, я знаю! — Кот беспомощно посмотрел на училку.
— Ну что это такое… — Внезапно стал канючить Козёл. — Почему всегда так? Почему всякие уроды получают зачеты, а я… старался… я… я хочу учиться! Поставьте мне! — почти взвизгнул он.
«Дурдом» — успел подумать обалдевший от ненависти Кот, поднимаясь с места.
Одновременно с ним поднялась и побледневшая «Вика».
— Ну, вот что! — Она заговорила с таким видом, будто сбросила с плеч огромный груз. — Убирайтесь-ка вы отсюда оба! Оба! Сдавать! По полной! Программе! Как вы меня достали! Это хамство! Это!..
Она захлебнулась собственным криком и пошатнулась, как статуя на постаменте. Козёл испарился, словно просочившись сквозь дверь. В воздухе запахло солью. Кот понял, что всё кончено.
— Идите, Константин… — простонала Виктория Васильевна в нос, не глядя на Кота.
— Но… Викторь-Василь…
— Не надо… — Она закрыла глаза. — Идите! Это всё большая ошибка. Я не желаю ничего слушать…
Медленно, очень медленно он встал.
Всё, пиздец. Пиздец. Эта сука… Этот сука…
Ах ты, сука…
— Зачетку возьмите. — Училка отвернулась к окну. Пережитый страх убил между ними тонкий нерв понимания. Звеня крючьями на ногах, Кот повернулся. Не глядя он нашарил на столе синий прямоугольник и покачал головой.
Словно почувствовав его взгляд, она дернула плечами.
— Идите же…

Он догнал Козла в южном крыле, где тот пытался укрыться. С рычанием оттащил орущего благим матом одногруппника от лестницы и долго бил ногами в закутке возле неработающего лифта. Он что-то говорил при этом. Кажется, повторял «у нас не едят червей». А может и нет, кто знает. Козёл тоже в основном молчал. Последние внятные слова — «я на тебя…» — Кот вбил в жирдяя кастетом, после чего его рот порвался и на пол высыпалось не меньше сотни кривых желтых зубов. Кажется, на этом месте Кот злобно заплакал. Потом в ход пошел нож. Первый удар пришелся в глаз – как раз туда, куда попала синяя молния. Остальные он тыкал не глядя. В голове Кота играл оркестр. Наушники слетели с шеи, и он раздавил их ногой. Кровь брызгала из Козла разноцветными струями, изо рта вылетали рои ос. Звуки его приглушенных вскриков напоминали давленые лимоны — такие же кислые и сочные. Сталь хрустела, словно шинкуя солёные огурцы. Наконец под ним всё замерло. Зарыв клинок в кишках, Кот остановился. Рукоятка выскользнула из мокрой руки.
Он откинулся назад и, растопырив руки, некоторое время сидел без движения. Потом неловко встал.
«Пиздец. Пиздец».
Он уже не сомневался, что его выгонят из университета. Теперь-то уж непременно выгонят. И из-за чего! Из-за какого-то сраного зачета…
Захотелось курить. Пятная паркет кровавыми отпечатками, он пошел в туалет. За поворотом, где он оставил тело, раздался стук каблучков, вскрик и шорох оседающего на пол тела. Кот не стал оглядываться.
Сортир на седьмом этаже пустовал. Даже в дальней кабинке за углом никто не курил и не пытался запихнуть в трусы шпаргалки. Кот сразу догадался, почему тут никого нет: в нос ему сразу же ударил целый ворох запахов, и дерьмо было не самым худшим из них. Хуже дерьма, конечно, был только запах крови. Он был таким густым, что Кота затошнило. Перед глазами стало всё расплываться. К счастью, в торцевой стене было открыто окно. Кот увидел, и ему нестерпимо захотелось глотнуть свежего воздуха: высунувшись по пояс наружу, он закурил «Мальборо» и плюнул вниз.
Теперь всё — армия, побои… Ломка, побеги, тюряга. Он не Прыгун, в зоне долго не выдержит. Да и вообще — где он долго выдержит? Хуже, наверное, только Козёл — уж этого везде и всегда давить будут. Кстати, надо будет ему за бегунок в харю дать…
Сигарета быстро пропитывалась кровью с мокрых пальцев. Кот не замечал, что измазан. Безысходность зажгла огонь в его животе – зачет внезапно вырос до размеров самой большой потери в его кошачьей жизни. О Козле он даже не вспоминал — так, мелочь… Он вообще ничего не помнил кроме того, что теперь ему будет плохо, очень плохо. Это игра без правил — не важны способы и причины — важен результат. Или ты — или тебя.

Цилиндрики рыжего от крови пепла отламывались от сигареты и падали вниз, на парковочную стоянку для машинок детей богатых папиков. В основном там гнездились иномарки, но была и парочка «москвичей», стояла даже парочка мотоциклов.
У меня никогда не будет такой машины, решил Кот, следя за пеплом, который падал вопреки всем законам перспективы — совсем маленькие в начале полёта, цилиндрики росли прямо в воздухе и хлопались об землю громко и вязко, словно мешки для трупов.
«У меня не будет ни машины, ни диплома, ни детей, — Кот спокойно и внимательно следил за тем, как пепел разбивается оземь. — Потому что я никогда не спрыгну с иглы. Жаль».
Он представил себе, как сигарета догорает до пальцев и огонь перекидывается на руку, чтобы пойти дальше — до самого конца. Не пройдёт и получаса, как он весь станет пеплом. Всего лишь горсткой пепла, не считая серьги в ухе.
Вылезая в окно, Кот пожалел, что оставил плащ в раздевалке: на улице было довольно холодно.
Рукой он взялся за створку и стекло испачкалось в полузасохшей крови. Ноги-ходули зацепились крючками за батарею, и перед глазами качнулась панорама студгородка с серым овалом стадиона на заднем плане. В глаз затек дождь.
Какой-то чёртов ссаный зачет, подумал Кот, вывинчиваясь из окна наружу.
Один из «Мерседесов» на стоянке заорал протяжным клаксоном; от удара крыша прогнулась и дробленое стекло со всхлипом хлынуло на асфальт. Пакет с героином лопнул в порванном кармане, засыпая капот коричневым.
Кот спрыгнул.

2002 г.