(автор заранее просит прощения у дам за возможные допущенные психофизиологические неточности, ибо на момент написания вышеприведенного текста был до неприличия пьян; а впрочем — мир столь богат и многообразен в своих проявлениях, что какие-либо споры здесь вряд ли уместны; о как!)

Мне 25 лет, звать Наташей. Работаю бухгалтером в частной фирме. Не уродина, замужем уже два года, детей нет. Курю.
Вчера с вечера приняла ванну а потом сидела за компьютером, болтала в чате с каким-то раздолбаем. Раздолбаю было 16, прыщавый обсос, судя по всему, девки не дают, посему он уже третий день делал спорадические попытки меня склеить. Анкета всех этих малолеток практически ничем не отличается: двухкомнатная квартира, вонючая псина в коридоре, родители бедные и строгие, мать вообще стерва, братья и сестры — отрыжка дворовой культуры. На 16-летие сыночку дарится компьютер... и пошло-поехало. Люблю таким малолеткам яйца вправлять: никнейм «Девственница», по сценарию мне 13 лет и трахаюсь я как кошка. Насчет последнего — это правда, ну а о возрасте вы уже осведомлены. И несмотря на то, что настоящая девственница при всем желании не может трахаться как кошка, на это мало кто обращает внимание.
Между прочим, я под этим именем, наверное, всех педофилов городских успела вычислить, прям хоть в милицию иди за наградой… За окнами ночь, муж уже два раза звал спать, видать, потискаться приспичило, но мне принципиально идти не хотелось — авось заснет, тогда подольше посижу. В носу чего-то зачесалось, ну я ковырнула, сопля с хрустом в пальцы выпала. Обычная такая сопля — с одной стороны черная от копоти, потому что я курю много, а с другой стороны — красивая, молочно-белая, с тенденцией к прозрачности, как пластмасса застывающая. И вот из этой пластмассы волосок торчал черный. Будто ресница. Но ощупь жесткий. Тут меня будто током ударило — даже про раздолбая в чате позабыла. Подушечкой большого пальца снизу по ноздрям провела — так и есть, торчат волоски. И небось выдают всему миру, что я не натуральная блондинка.
Ах ты, думаю, сволочь такая! Растешь и паскудишь! Сунула я в нос кончики пальцев, ногтями увенчанные, зажмурилась заранее, нащупала волосок и дерг его! Остался волосок в моих пальцах. Даже не больно почти. Ну, то есть, больно конечно, но боль не такая, как когда брови выщипываешь.
Нос — штука нежная, и волосков в нем видимо-невидимо. Функция у них такая — сопли на себя наматывать. Чтоб когда мороз, у слизистой заслонка от холода была всегда в виде сопли зеленой. Ну а мне волоски ни к чему. Я ноги брею с 14 лет, и лобок эпилирую раз в месяц, в форме листка клевера, между прочим, под мышками вообще чисто, — так в цивилизованном обществе принято. Да и то сказать, какая мужу радость каждый день полный рот волос иметь? Я ведь люблю оралыцину, что ни говори. Его по этой же причине научила яйца брить, чтоб сексуально… Скоро, надеюсь, уговорю еще и задницу эпилировать, чтоб как у меня была — давно охота анальное отверстие лизнуть. Он и так подмывается регулярно, ну да всё ж оно как-то неприятно, когда с волосами. Муж, конечно, потом пожалеет, — мол, волосы отросли и прям в жопу колют, — ну так то ж потом будет!
Кстати, о соплях. Козюлю из носа вынуть — это, если задуматься, целое искусство. Сначала ты ее от стенки носовой отковырни, ногтем поддень, подцепи, тяни на себя. А если она твердая? Тянуть приходится так, чтобы не травмировать острыми краями козюли свой нос. За твердым всегда тянется бело-дрожащее, целый шлейф полужидкий из носовых глубин. Когда же козюля вытащена, от нее пора избавляться: можно всю конструкцию об стол снизу вытереть, можно носовым платком, можно съесть, а можно и просто пальцем махнуть — улетит козюля с попутным ветром. В жизни человек выполняет все эти манипуляции, ковыряя в носу зачастую на полном автоматизме. Это возведено в многоступенчатый рефлекс. Но скажи ему, что он ковыряет в носу — и он сначала удивится, а потом уже поймет, что ты прав... А что? Люди и в заднице запросто чешут, а мужики ширинку периодически мацают — все ли в порядке? И ведь тоже на полном автоматизме. Мда... Подумать только! Похоже, общество на 100% состоит из зомби.
Думаю я всю эту херовину, а сама как-то незаметно еще один волосок выдернула и прикладываю его то к груди, то к прическе, то к ноге, то трусики оттяну и на лобок примерю, — нет, нигде таких волосков больше нету. На голове волос гладкий, длинный; под мышкою хоть и нет его, а все ж известно, что там он торчащее-волнистый; на груди отдельные волоски не считаются, под носом тоже — там они светлые и мягкие, почти как пух, которым, между прочим, все тело покрыто, кроме ладоней и пяток. На ногах жесток волос, потому брить его гладко приходится, а вот на лобке — там совершенно замечательный волос колосится — упругий, густой, шапочкой такой аккуратною топорщится, — правда, оттого что трусами постоянно примят, на мочалку у всех похож. Особливо приятно щупать его, когда после эпиляции чуток отрастет — колкий, а приятный. А если рукой туда ниже, по губам, значит, там он совсем мягкий, хотя и темней, чем на голове. Всякие волосы на теле растут, даже анальных я отрицать не стану, но такого наглого да скрытного, как носовой, больше нигде нету.
Беру я двумя пальцами сразу три волоска — дёрг! Уже больно. Ну, иголочкой будто ширнули легонько. А в пальцах все трое уже лежат. И боль такая умеренная, почти приятная. Тут я смекнула, что с пальцев прок небольшой, сунула руку в ящик стола и пинцет оттуда хирургический достаю — муж у меня доктор, детишек лечит. И вот этот пинцет пихаю в нос, смыкаю... ах! Целый пучок меж губок пинцетных остался. Концы у волосков черные, а возле корешка они совсем светлые — прямо как ресницы, только короче.
Я клавиатуру в сторону отодвинула, губу закусила — странное такое чувство, будто... не знаю что. Но точно понимаю, что надо продолжать. Хоть и больно. Странно так вообще — ощущение интересное. Я салфетку расстелила, туда волоски в ряд, как погибших солдат, выложила. Вытерла пинцет и опять сую его туда же, — в правую, то есть, ноздрю. А ноздря уже трепещет — шутка ли, родные волосья железяками с корнем рвут! Пинцетом оно и правда несподручно, довольно больно получается. У мужа, помню, где-то нож лежит швейцарский на тридцать лезвий, так там специальные щипчики на этот случай имеются — даже, значит, волоски из носа дергать, да кто ж его, тот нож, среди ночи искать станет?
Сжала пинцет и дерг! — тут прямо аж хрустнуло что-то в носу. Пучок волосков на салфетку, ого сколько их тут, пальцем в носу быстренько пошуровала и отмечаю — заметно свободней там стало.
Но это только правая ноздря. А еще есть и левая. Там палец сразу путается, потому как заросли еще нетронуты, не то что, скажем, правая ноздря! Я с правой обычно начинаю в носу ковырять, хотя, в принципе, могла бы и с левой начать. Это от нервов зависит. Совсем как ногти грызть. Я раньше ногти грызла, пока меня глисты окончательно не достали. И у мужа тоже глисты были, потому что он мои пальцы сосать любил под конец полового акта, и даже кусал их. Вот тоже загадка — для чего мужики пальцы сосут? А если ему елду под нос вместо пальца сунуть — он и ее ухватит? Интересно было бы проверить. Тут по идее что-то с Фрейдом замешано.
Гляжу на монитор случайно, а задрот в своем чате уже весь извелся, ряз пять «ау» написал, смайликов тупых набросал, как говна. Зовет, значит, обратно. Ну я ему огромными буквами отвечаю: «опиши, как бы ты меня трахнул». Сама на цыпочках дверь прикрыла — пускай муж спит себе тихонько, без волнений ненужных. Вернулась в кресло, халат на спинку кинула, полотенце с головы сняла — все равно давно высохло все, а рука уже сама к пинцету тянется. Захват! С треском вышли волоски из луковичек своих, аж тепло по телу пошло. Тут я уже не выдержала, ладонью себя за грудь, за вторую, трусики стянула, да пальцем через клитор прям в дырочку заветную въехала. Будто шар в лузу. Накрыло. Аж в руку брызнуло. А у кресла ножки скрипнули осуждающе.
Утром очнулась — семь часов, муж еще дрыхнет, сама в кресле скрючилась голая как русалка, под носом кровь запеклась. На столе пинцет — тоже в чем-то красном. И кучка шерстинок носовых на салфетке. Волоски на лобке уже высохли, слиплись, склеились. Я их пальцами расчесала, пригладила, сама херню какую-то бессмысленную шепчу. Потом прекратила.
Достала сигареты, пепельницу на стол, дым коромыслом в монитор. Глаза уже более-менее разлепились, но еще как у котенка двухнедельного, да еще китайского, судя по всему.
«Йюй», думаю, а про хмыря-то я и забыла. Читаю его поебень на экране, а самой хочется заржать как лошадь: «Сую чьлен тебе в ротик... кусаю саски осторожно, ты уже вся мокрая... ты кричиш абворажительно!.. и коньчил на животик чтобы ты не забеременнела».
Вот уебок-то! Внизу робкое признание: «я кончил... А ты?».
Потом еще несколько безнадежных «ау». И телефон. Надо думать, настоящий.
Что за бесстыдство. В наше время девушки первыми никогда не звонили. Стряхиваю пепел и, затянувшись по-новой, записываю телефон на салфетке. Надо не забыть, чтобы сегодня вечером все желающие педофилы вне зависимости от возраста и пола получили эти фицирки от меня в подарок. Возможно, после этого его мама с папой пересмотрят свои взгляды на прогрессивные качества интернета.
Сигарета дотлевает до фильтра, пепел отламывается и падает на клавиатуру. По телу расползается приятная истома, голова легонько чумеет. Вообще-то я курю «Мальборо», но утром больше подходит «LM» — от него не начинается депрессия. Я специально покупаю «LM» поштучно — чтобы утром не грузиться, не падать апатично на кушетку, не давиться завтраком, словно плохо переваренными кусками говна.
Дым выходит из чуть побаливающих ноздрей двумя тугими струйками, волоски вместе с пеплом веером разлетаются по салфетке. Я смотрю на пинцет, и внезапно в голову приходит интересная мысль, но я ее тут же отгоняю. Нельзя, нельзя, твержу себе успокаивающе. Потому что если сунуть окурок в ноздрю, то волоски, конечно, сгорят, но будет сильный ожог. Такой сильный, что можно напрочь убить обонятельные рецепторы и потерять нюх. Не исключено также, что со мной навечно останется фантомный запах горелых волос. С ума сойти.
Заходит заспанный муж с оттянутыми утренней эрекцией трусами, зевает и смотрит остолбенело. Я, все еще голая, толкаю его на кушетку и, совершив несколько замысловатых движений руками и языком, заставляю выплеснуться со сдавленным криком. Часть попадает мне на грудь, остальное стекает по стене. Я довольна. Подавшись вперед, я сажусь на его лицо, промурлыкав: «Сделай это быстро». Может, рассказать ему про пинцет? Но нет, я еще сама не вдоволь наигралась с ним...
Ополоснувшись под душем и проглотив пару тостов с чаем, я иду по проспекту, чувствуя, как врезаются в плачущую от удовольствия промежность свежие трусики. Прислонившись к стене, незаметно поправляю их, потом на всякий случай подношу пальцы к носу. Нет, дерьмом не пахнет, все класс. Трогаю нос. Нос саднит. Крылья его с обидой подрагивают, словно кто-то харкнул на красивую бабочку и теперь она сотрясается в рыданиях. Воздух приятно щекочет ноздри. Кайф — дышать как будто и впрямь стало намного легче. Сколько же там этих волос? Оттого и насморки, что сопли липнут к волосам и забивают весь нос. Ничего, теперь у меня такого не будет. Забитый нос — это нонсенс. Правда, сопли теперь будет литься свободно и без всякой задержки, ну да ведь красота дороже! Соплю можно, в случае чего, и платочком вытереть.
Я сощуриваю глаза на солнце — вон оно, мое здание, осталось два квартала. На перекрестке меня окружает толпа тинейджеров в школьной форме, все зевают, у многих круги под глазами. Который из них сегодня ночью на меня дрочил? А может, все они на кого-то дрочат? Ну конечно, дрочат. С такими-то ебальниками...
Два или три противных старика на трамвайной остановке с ненавистью наблюдают шествие молодежи, их худые шейки со скрипом поворачиваются на истлевших от времени шарнирах. Старики не любят молодых. Хотя, конечно, и среди них есть педофилы. Как это говорят? И про старуху бывает порнуха. Хахаха...
Я шагаю дальше, и новый день светит мне прямо в ноздри. Смешно так дышится — правая ноздря аж свистит, от воздуха щекотно, а левая посапывает — там еще есть волоски. Значит, сегодня можно будет продолжить. Внизу у меня вдруг всё непроизвольно сжимается — мышцы дрожат в предвкушении... Я улыбаюсь и незаметно дергаю из носа волосок за волоском, размышляя о том, что это занятие в принципе столь же бессмысленное, сколь и бесконечное — ведь через месяц они снова отрастут, и все повторится.
Я вхожу в вестибюль и прячусь за створками лифта. Девятый. Рука выдергивает из носа волосок. И еще. И еще. Это — непередаваемо. Жаль, пинцет остался дома. Когда я постарею, волосы наверняка полезут у меня из ушей, как у моего сельского деда. Деда звали Ефим, и волосы действительно росли у него просто отовсюду. Из носа и ушей вообще будто вата торчала. Помню, я свешивалась утром с печки и выдергивала у него из уха длинные седые волосины. Бабка на это обычно качала головой и говорила: «Ой, дытына! Та хиба ж можна в людэй волосы рвать?» А дед Ефим даже не просыпался. Только улыбался сквозь сон. Теперь я знаю, почему. Волоски в носу — это так... так... это просто... я не знаю что.
Перед тем как выйти из лифта, я рву еще один волосок. Больно и приятно. А вдруг я мазохистка? Помню, что я отвечала бабке: «А хиба дид — люды?» У него были чудесные длинные волосы в ушах, и руками он брал меня так, что дух захватывало.
Входя в офис, я тру нос — он свербит. Закрываю кабинет изнутри, показываю себе в зеркале язык. Щупаю уши — они гладкие и чистые. Сажусь за компьютер, врубаю интернет, роняю голову на руки и с нетерпением жду старости...

11.05.02