Самоходная баржа, на которую погрузился наш отряд вместе с запасом продуктов и инструментами, свернула с главной реки в правый приток – довольно полноводную реку с названием из трех букв ( название главной реки тоже состоит из трех букв и эта река по рейтингу величавости занимает где-то пятое место в мире) и, поднявшись километров на сто вверх по течению, доставила нас к окончательному месту назначения, которое оказалось почти в центре Нарымского края, где раньше отбывали наказание разные бандиты типа большевиков, в том числе и товарищ Сталин. Наша стоянка располагалась почти на берегу в остатках бывшего зековского лагеря, от которого сохранился большой барак со шконками, домик-сторожка, летняя кухня и здоровенный сортир. Контингент поселился в бараке, два старших геолога в сторожке, а мы с молодым геологом в своих индивидуальных палатках, так как нам предстояла почти кочевая жизнь.
Из транспортных средств отряд располагал старым теплоходиком типа речного трамвая и дюралевой лодкой «Казанка» с подвесным мотором «Москва 12», которая поступила в наше с молодым геологом распоряжение.

    Битье шурфов оказалось тривиальным копанием ям метра по два глубиной, но вот  битье трассы представляло собой довольно увлекательное, хотя и утомительное дело. Я, как заведенный, носился целый день по тайге с кучей деревянных колышков в рюкзаке за спиной, огромной линейкой на плече и топором в руке. Топор нужен был для вырубания  мешающей растительности и забивания колышков. Еще у меня была рулетка, величиной с противотанковую мину и длиной метров сто пятьдесят, по крайней мере мне так и не удалось растянуть ее на всю длину. Геолог тащил треногу с каким-то оптическим прибором и полевую сумку с секретными документами, которые ему выдавал под расписку старший геолог из большого железного ящика с замком. Для охраны этого ящика у старшего геолога имелся наган. По моим наблюдениям, этим его функции и ограничивались. Средний геолог лазил в шурфы, что-то записывал в секретный блокнот и отбирал образцы грунта с разной глубины.

    Молодой геолог устанавливал свою треногу и начинал смотреть в свой прибор на то, как я бегаю с этой дурацкой линейкой по радиусу длины рулетки и когда ему  это надоедало он давал команду «Бей, нах!». Я обухом забивал очередной колышек и химическим карандашом писал на нем номер, который мне кричал геолог. Номера шли в совершеннейшем беспорядке, по моему, геолог их выдумывал от фонаря. Вот так мы и били трассу. На другой день на месте этих колышков контингент бил шурфы. Однажды я посмотрел в этот оптический прибор геолога. Мне не понравилось, как пишет иногда Удафф, потому что там было все вверх ногами и я понял, почему геолог на перекурах и привалах смотрит на меня как-то наклонив на бок голову. Он привык видеть меня целый день вверх ногами!

    Еще у геолога была двустволка шестнадцатого калибра и, когда мы выезжали на маршрут по реке, на обратном пути он постреливал уток, чтобы хоть немного разнообразить наш рацион, состоящий из лапши с тушенкой. Подлые геологи попытались меня напрячь на ощипывание и приготовление этих уток, но один старый уголовник из контингента научил меня запекать этих уток прямо с перьями в глине и эта работа не стала мне в тягость.

    Жизнь в нашем лагере была, в общем, монотонная и скучноватая, за исключением одного, ежедневного развлечения – моего утреннего подъема. Я по натуре сова и вставать рано утром для меня тяжелое испытание. Так что же придумали эти изуверы геологи! Утром, когда уже весь лагерь был на ногах, двое назначенных из контингента козлов грубо вытаскивали меня за ноги из палатки, вытряхивали из спального мешка и кидали в мокрую от холодной росы или дождя траву, а иногда, в теплую погоду, прямо в реку. Я орал благим матом «Ироды, нах! Гестаповцы,нах!», все остальные  веселились.

    Однажды мы с молодым геологом отправились на лодке в дальний маршрут. Геолог сидел на корме и управлял подвесным мотором, а я, подложив под себя всякие мягкие вещи типа палаток и спальных мешков, с удобством полулежал в носовой части лодки и любовался окружающей природой. Недалеко от меня лежало ружье, которого я стал побаиваться после одного происшествия, устроенного старшим геологом, который представлял собой тип человека, характеризуемый выражением «полный мудак». Он считал себя охуенным охотником и рыболовом и занимался этим делом по крупному. В один из редких выходных дней он нагрузил под завязку взятую на прокат у аборигенов байдарку с местным названием «обласок» всякой охотничье-рыболовнй снастью, включая подсадную утку в корзинке с крышкой. Утка, тоже взятая на прокат, обладала выдающимися охотничьими качествами, только было непонятно, нахуя она ему понадобилась посреди лета. Оттолкнувшись от берега веслом и выплыв на глубину, этот мудак стал перекладывать поудобнее свое ружье, которое неожиданно ебануло вдоль байдарки из двух стволов двенадцатого калибра крупной картечью. От несчастной утки и ее корзинки остались, как говорится, пух и перья. Вместе с уткой исчезла и примерно треть байдарки, а оставшаяся часть, встав вертикально, выгрузила все снаряжение и горе- охотника прямо в воду. Все что умело плавать уплыло по течению, все остальное, включая ружье, утонуло. Геолога спас подоспевший на звук выстрела контингент. Я всего этого не видел, так как дрых в своей палатке до обеда по случаю выходного дня и только потом наблюдал, как контингент, ныряя по очереди, пытался спасти хозяйское добро.

    Итак, плывем мы на маршрут и вдруг геолог стал как-то ерзать на своей скамье и беспокойно озираться по сторонам. «Срать захотел» - подумал я. Пристать к берегу не было никакой возможности – топкие берега, поросшие густым кустарником, пока не показалось устье мелкой речушки, сразу за которым виднелась обширная песчаная коса. Мы приткнулись к ней, геолог вылез из лодки и стал собирать горючий материал для костерка. Дело в том, что край, в котором мы пребывали, назывался в народе «хуй посрешь», потому что зимой можно отморозить сраку, а летом ее сожрут кровососущие летающие насекомые. Запалив посреди отмели костерок, геолог завалил его зелеными листьями и травой и сел срать прямо в образовавшийся густой белый дым. Дело шло уже к благополучному концу, так как уже наблюдались характерные манипуляции с бумажкой, как вдруг кусты на противоположном берегу затрещали, зашатались и в речку влетел бурый медведь средних размеров и, не глядя по сторонам, стал бодро пересекать ее точно по направлению на срущего геолога.

    Я, честно сказать, забыл про лежащее рядом ружье и только тупо взирал на происходящее. Геолог, увидев прущего на него зверя, вскочил на ноги и как был со спущенными штанами кинулся навстречу медведю, размахивая руками и дико крича «Стой! Куда прешь, скотина! Пошел нахуй, гад! Пиздуй отсюда!». Медведь от неожиданности встал посреди речки на задние лапы и оторопело уставился на орущего геолога, нелепо отвесив нижнюю губу и как бы даже прикрываясь передними лапами от представшего перед ним кошмара. Затем косолапый резко развернулся на девяносто градусов и помчался вверх по течению речки, поднимая тучи брызг и смешно подбрасывая свою здоровенную круглую жопу. Еще мгновение и он скрылся за поворотом. Сцена была столь чудовищно нелепа и смешна, что я упал на дно лодки и скорчился от смеха. Разъяренный геолог, успевший уже надеть штаны, стоял надо мной и грозно спрашивал, почему я не стрелял. «Чем стрелять? Утиной дробью с тридцати метров?» - с трудом, сквозь смех отбивался я. «У меня в рюкзаке были патроны с жаканами!» - гнул свое геолог. «Ага, как раз у меня было время их искать, даже если бы я о них знал!». «Ну хотя бы в воздух выстрелил, напугал бы». «Да ты его и без этого так напугал, что он наверное уже помер, пойдем посмотрим, он там за поворотом наверное мертвый лежит». «Ну ладно, хуй с ним, только блядь, об этом никому не рассказывай, понял?» - сказал геолог, успокаиваясь.

    Я так и не рассказывал до сих пор эту историю никому почти сорок лет, а тут взял да и рассказал. А нахуя? Не знаю.

СтарыйПадонок. 2004.