Лев проснулся от потока солнечных лучей которые били ему в глаза огибая суровые брови. Прикоснувшись босой ступней к холодному полу, Толстой вздохнул и, почесывая левое плечо, надел тапочки. Он прошел в спальню своего младшего, умственно отсталого, сына через гостиную и тихонько приоткрыл чуть скрипящую дверь. Тяжелый запах кала ударивший в нос Льву говорил о том, что Тимоша, а именно так его полюбовно называл отец, обосрался.
-    Сцука наххх!!! К ебеням!!! Ох!!!
Печально прошептал он и отправился будить жену, которая уже неделю ночевала в его кабинете, и тридцать второй раз переписывала рассказ про Льва и Собачку.
-    Шож ты дирихинешь курачка хуява?! - громко крикнул Толстой войдя в команту и подпрыгнув, отрыгнул.
Жена, чуть слышно похрапывая, по-прежнему лежала на письменном столе, изредка звонко чмокая облупившимися губами.
-    Эка Матрёна охохонюшки!!!
Толстой ехидно улыбнувшись, высунув язык на бок, осторожно достал член и стал водить им из стороны в сторону на расстоянии двух миллиметров от носа пожилой жены. Злобно хихикая, он наблюдал как она, морщится и  бессознательно пытается отклониться куда либо. В конце концов, жена открыла глаза и завопила:
-    Залупоморда ты скотская! Тварь свиномохноблядская! Когда же ты здохнешь и оставишь меня в покое?!?!?
Графиня, к слову сказать, была чрезвычайно умна и в совершенстве владела русским матом.
-    Вот так, вот так - моя сладенькая! – выкрикнул граф и по детски хохоча, пустился наутек.
-    Послал же мне бог уебана!!!
Не торопясь потянулась и, зевая встала на ноги.
    Две полные женщины развешивали белье на террасе, от которого пахло свежестью и весной. Внезапно на одной из белоснежных простыней появилось темно-коричневое пятно. Тетки вскрикнули и отбежали в сторону. На карнизе окна сидел Тимоша и, доставая из пижамы зловонные кляксы, швырялся ими в кого не попадя.
-    Ну Тимка негодяй, погоди у мя! – кричала бабка Шура и грозила ему с кухни огромным, мокрым кулачищем.
На часах было без четверти девять, когда семья, наконец, уселась за стол. Граф и графиня сидели напротив друг друга. Справа от Толстого сидел Тимоша и пускал слюни на кота Фимку, который лежал на его худощавых коленях и мурчал, щурясь на солнце, заливающее столовую ярким светом. Графиня отвесила Тимоше звонкий подзатыльник, на который сын ответил тихим пугающим смехом. Глаза Льва округлились, он снял правый тапочек, подошел и стал хлестать им по лицу супруги приговаривая:
-    Вот те! Вот те! Не смей! Бука-бука-сука-сука-А-А-А-А-А-бя-бя-бя-Я-Я-Я-Я!
Потом подошел и поцеловал Тимошу в слюнявый рот.
Графиня в ярости швырнула тарелку, которая разлетелась  вдребезги о лакированный комод и поспешила удалится из комнаты утирая слезы платком.
-    Хавать будя Тима, хавать! Дя? Дя ведь Тима? Хавать? – граф расплылся в сумасшедшей улыбке, обнажившей все его 13 желтых зубов.
-    Дя-я-я-я! – улыбаясь заверил Тимоша.
Графиня повернула голову, ища пепельницу. Ее костлявые пальцы дрожали, а столб табачного пепла норовил упасть на плоскость старинного резного стола. Крупные слезы падали на паркет оставляя после себя белесые крохотные кружки. В комнату вошел граф, за которым ехал деревянный самосвал. Веревку Лев держал в правой руке. Следом вошел Тимоша.
-    И тебе не стыдно мандавошина бляховафельная?!? Строить тут невинную сракорожищу, еблоотстойник пиздасраный!?! – закричала женщина.
Потирая затекшую спину Лев Николаевич правой рукой достал из кармана мертвую крысу и вопросительно молвил:
-    Куся, куся – поебуся???
Затем ловко откусил грызуну его маленькую головку и плюнул ею в супругу. Крысиная голова ударила в лоб графини, отскочив, упала в стеклянную пепельницу. Тимоша заливался золотистым режущим воздух смехом, в его руках была стеклянная банка с кабачковой икрой. Зачерпнув из нее деревянной ложкой, он размеренно пропищал:
-    Усни, усни мой конь родимый. В кровавых зарослях болот. Пусть дух твой храбрый и ретивый – ебется в рот, ебется в рот!!! Ахахахаххахах-ааааХ!
После этого отправив ложку в ротовую полость, небрежно сплюнул на пол икрой. Толстой улыбаясь потрепал мягкие мальчишеские волосы и вышел в сад.


Горький сидел в кожаном кресле, раскуривая последнюю папиросу. Он задумчиво смотрел на восходящее солнце, и улыбаясь тянулся за стаканом горячего чая, стоящим рядом на столе. Внезапно раздался звонок, Максим нехотя просунул руку в карман и вытащил телефон. На дисплее красовалась надпись:
Входящий вызов от
Лёва Пухлый

-    Хули надо графилло? – спросил Горький отхлебывая темную жидкость.
-    Заебало Макс мне дуру тут гонять. Так и реально подвинуться недолго!
-    Ну а че не сделаешь для мирового пролетариата! Завербовали, теперь тебе и париться. Погоди еще, тут слухи ходят, что тебя заставят босиком по снегу хуячить каждое утро, вот поржем-то!
-    Ну, вы там совсем ебнулись, я уже не могу.
-    Лева не выебывайся! А то от церкви отлучим! Не предел бля! Жди вестей, покедова!!!
Горький достал старую потрепанную картонную папку и открыл ее. Перед ним лежал пожелтевший исписанный на половину лист бумаги. Горький обмакнул перо в чернила и дописал:
29) Вхуяривать босиком по снегу не менее километра в сутки.
30) Скарифаниться с местными крепостными,  во всем им подъебывать, вести архивы с важной информацией на взгляд пролетариата.
-    Надежда – наш спутник земной… - задумчиво напевал Горький докуривая.

За окном заморосил холодный июльский дождь 1900 года.
Спустя 10 лет, 10 ноября 1910 года, во время неудачного побега Лев Толстой был расстрелян мобильным отрядом большевиков-самураев обученных по спец системе янычаров - робокопов.
Впоследствии В.И. Ленин назвал творчество великого русского гения, не иначе как - «Зеркало русской революции».

Посвящается Софье Купряшиной.