Эта история праизошла со мной на первом курсе, когда я, правинцальный семнацатилетний джентыльмен, подобно Михайлу Ломоносову, приехал постигать науки в большой город. На тот мамент я представлял собой малолетнего разъибая с малейшими прицтавлениями о жизни вне маминой-папиной квартиры, фследствие чего этот удивительный мир васпринимал бальшими глазами и открыв рот. Даполняли эту картину манеры и речь этакого принца Вэльского. « Не будет ли вам трудно, не соблаговолите ли вы, будьте так любезны». Вощим, вывиденый чукоцкими учеными охуевающий на фсе гибрид лорда Байрона в изгнании и Арнольда Шварцнегера в фильме «Близнецы».
Жить меня определили в обсчагу на Садовой, районе, прицтавлявшимся мне тогда  просто  Гарлемом российского разлива. Граничил он с химическим заводом, засран был ниимоверна и от основнова города отделялся не менее засраным леском, где любили тусоваца всякие там помоишники, вечно прибитые нарки и ебанутые люди, гордо называвшие себя панками. В институт мы пирвакурсники ходили по нему типа как развеччики короткими пиребежками, пригнуфшись и оглядываясь. Помимо разъяснений по поводу того, што мир жисток и ниприцказуем, родителями было выдано мне двести тыщ рублев на месяц, и было строго велено раз в месяц являцца домой к папе-маме и раз в неделю ездить в другой конец города отчитывацца по проделанной работе тетке.
Надо сказать, что на дворе тогда стояло начало 90х, разгул приступности, перидел сфер влияния, хуё-маё, и любой джентыльмен, обрив голову, надев спортивные штаны и куртку-пилот, мог обращацца к тебе запроста сквозь зубы «сышь, братишка», козырять фразами типа «Я ващето на Карела работаю» и смареть при этом на тебя кабудто он супирмэн ниибать в рот. Сичас, канешно, фсе это выглядит смешно, но тогда я диствительно смарел на них как на героев фантастичиских баивикоф, добрых инапланитян, ну, или на хуевый там канец как на кресных атцов адин, два, три и читыри аднавремино. «Нихуя се, слыхал, Вова Фламастир на Карела работаит?». «Да, слыхал, Вова Фламастир – крутой, он работаит на Карела».
Вова Фломастер – иблан на год старше меня, уже видел жись во фсех ее красках, когда то в пьяном угаре хотел развести на бабки себе подобных гопников, за што попал в СИЗО, где петушил с полгода, и теперь щитал себя нивьебенным афторитетом и вором в законе ниибаца врот, што он регулярно любил демонстрировать. «Ану, Вадян, пастафька мне касету с Мишей. Пириматайка на Владимирский цынтрал. Да, помню, сидим мы с Диманом Хряком на нарах, ну, вы низнаете, он у Карела бригадиром ща работаит, виртухай с сабакой ходит, а мы ему хуем в акно машем». После таких слов Вадик как ошпаренный несся к магнитофону, тока бы Вова не осирчал, и паскольку пиримотка ниработала, захуячивал на карандаше взад-впиред касету Круга как прапеллир от Черной акулы. Ваш пакорный слуга Лёха Матвеиф тоже в этом плане не атставал и вафсю гардился дружбой с таким уважаемым чилавеком.
К щастью Вова нас особо не заябывал и старался приходить к нам тока в начале недели, когда Вадик и Саня (мои соседи по абщежитской комнате, такие же малолетние долбоебы-первокурсники) ездили домой и привозили баулы с едой и лавандос. Вова и его друзья (фсе тоже как на подбор афторитеты, работающие на Карела) прихадили к нам и ненавящиво съедали фсе съедобное, оставляя нам лишь картошку и пакетики с сушеным супом. Лавандос брался в долк («Бля, братишки, бизбазара, у миня на той неделе лаве будит, у миня брат с приисков вирнецца»). Нельзя сказать, што мы верили, бутто бы нам деньги отдадут, но и отказать тоже както не ришались. Я страдал от набегов Вовиной пиздабратии  раз в месяц, но лехче от этова, есесьно, не было. Лавандос уходил на покупку шмали и вотки, которые оприходывались  здесьже, в нашей комнате с нашими же огурцами-тушонками. Мы же как тараканы сидели в углу комнаты и с нескрываемым пачтением таращились аттуда на «луччих друзей самаво Карела». Иногда, штобы показать особое расположение, афторитеты, угосчали нас с Вадяном (Саня до третьего курса прикидывался язвенником. Потом, канешна, он дал пробздеца и сосеткам-дефкам, и каменданту, и декану, но это уже другая история) бухлом и планом.
И вот, сидим мы с Вадиком в окружении кончиных бандюков и вароф в законе, прибившись планом, и крутим бошками как валнистые папугайчики, слушаим ниибать врот разгаворы сирьезных мущщин. И вот во время ачиридного выибона Вовы («Я с левой как иму ибану, а он, блиа, на два метранах, отлитает, ибальник, сукаблиа в кравищще») Вадян, втянув чайник в плечи, вопрошаит: «А, што, Вова, вы тут фсе такие пиздатые чуваки на Садовой живете, а вот если я па улице пайду и да миня какиенть казлы даибуца я магу сказать што я с Садовой ниибаца крутой пацан и знаю Вову Фламастира?». Вова заткнуфшись на месте, где он какогото бомжа красивейшим ударом фподбородок обращает в паническое бекство, милостива так сморит на Вадика, мол, што ты изза такой хуйни интиресный расказ пирибиваишь, говорит ему как дурачку: «Ну, канешна, вот я помница, шол адин рас по Северному (соседний район), да миня даибались то ли семь, то ли двинаццать чурбанов, я им, вы чо, Вову Фламастира  уже за афтаритета нищитаите? Блиа, пиздес ани разбижались. Я патом ище хотел сказать Карелу на щеччик их пасадить, да ладна думаю хуйсними. А, нувот, пижжю я этава иблана йоп, а он бижит и арёт как ёбановрот…»
Я блиа сижу, ухами своими как лакаторами  эту тему фтыкаю, ну думаю пиздец Лёха Матвеиф, вот он твой звёзный час. Вабражение рисовало картины: Лёха Матвеиф и рыночные тарговцы, отдающие Лёхе сваю выручку, Лёха Матвеиф и голые дефки, раздвигающие ноги, Лёха Матвеиф и Карел, уважитильна жмущий руку Лёхе. Ищобы, Лёха Матвеиф – не ёбановрот, Лёха Матвеиф – друк Вовы Фламастира, крутой чувак с Садовой.

     *   *   *   *   *   *   *   *
Однажды три дня ниначиваф дома (то тетке атчитывался, то с аднакласниками вотку пил) позна вечером посли библиатеки (да, на первом курсе я ходил в библиатеку) я шол в обсчагу. Надо сказать, что посли библиатеки я был прибит ищё хуже чем с плана, праблемы мироздания, детерминизм и фсе такое. Так вот, загруженый по самую макушку, я и незаметил, как паперся чириз лесок напрямки к дому. Рядом с трапинкой есесьно в столь позний час сидели утушенные джынтельмены, у которых одна вотка кончилась, а другая ище ниначилась, потомушто не было дениг. И тут вот он я, леди унд джынтельмны, прошу любить и жаловать, АЛЕКСЕЙ МАТВЕИФФ!
Услышав «эйтысукаблянахидисуда», я поначалу даже малеха чуть ни припустил в штаны, но потом подумаф, што посли такова случия Карел пожалуй мне руку нипажмет, ришил падойти. Ну чё, лобовая так лобовая, идти дык до конца. Заарал я как резаный.
-    Вы, чё бля ахуели здесь фсе? Каму сказал?! Каму сказал йа спрашиваю?! Да ща суда фся Садовая придет, тока йа свисну…
Это патом мне на психалогии припадаватиль сказал, што моск палучив инфармацию, ниадыкватную ситуации, какоито время иё пиривариваит, и в это время арганизм как бы находица в ступоре, но тогда увидев прихуевших чуваков, я пасчитал, што это действие магическова слова «Садовая». Абадренный сим фактом, я прадолжал гнуть сваю линию. Следущее придложение я сказал уже толкнув ближнева атмароска.
-    Вы праблем штоли захатели?! Блиа, да если Вова Фламастир пра такую хуйню узнаит, пиздетс вам фсем.
Павидение маё наверна чирисчур было ниадыкватно, патамушто ступор у чуваков прадолжался.
Аргументы маи были фсе висомей и висомей, миня пряматаки пёрло, и када я уш было хател вылажить свой самый казырный козырь, што я сам есть самый што нинаесть крутой бандюк, я вдрук увидел боковым зрением литящий кулак…
Вощим, несся я как сайгак на этаму лесу в сторону обсчаги, харашо што ноги длинные и спартивная падгатофка пазваляла, и чуть ниривел ат страху и злобы. Наибали, казлы. Нада была сразу гаварить што я сам Вова Фламастир или ваще сам Карел. Глидиш, и разбижались бы казлы эти. Еслиб миня видел тада Майкал Джонсон или хатябы тренир лехкоатлетичиской зборной, маё будущее была бы предришино. Жаль, но был тока я, лес и чурбаны, бигущие ззади.
Тутбы и кончица маиму расказу, тока к пиричисленым учасникам забега прибавился катлаван. За три дня што я атсутствовал блиа какието старатели расковыряли нихуевую дырку в зимле, и как ни старался я затармазить перед ней, ибанулся метров с четырех внис на жопу. Хорошо што внизу была глина и вада, патамушто изза этаво падение было мяхким, жопа не пастрадала и потом эти клоунынах не палезли за мной в воду. Стаяли на краю канавы, швырялись камками глины, ссали вводу (впрочим я тада уже к центру катлавана отбижал, такшто на миня нипапала), вощим, пазор был полный.
Када утром я весь грязный, мокрый и придавленый абстоятельствами выкарабкался из катлавана и паперся дамой, образ Вовы Фламастира и его друзей в маей башке уже не свитился нимбом. Крушение илюзий, сцукаблианах.

  *   *   *   *   *   *   *   *

На фтаром курсе Вова с дружками кудато прапал, а када на третьим они опять пришли в гости, мы были уже матерыми мущщинами блиа, и сачли делом чести дать им пиздюлей.