"Пути Господни неисповедимы" (цитата). Креатив посвящен Дису, с которым мы пересеклись при странных обстоятельствах в мусарне на Петроградской.

Баян перед мутками лучше не покупать. Очень нехорошая примета. Проверено. Да и после того как поставился лучше его скинуть нахер - при приеме гимора меньше.

Ларсон был суеверным (в меру) наркоманом, и старался следовать этому правилу. Особенно после того, как его приняли два здоровенных сержанта тормознувшие его на Невском в три ночи, упоротого и с баяном в кармане. В ту ночь он ездил закладывать Кирюше свою черную вельветовую куртку. На его счастье пошел дождь и Кира, надо отдать ему должное, дал герик в кредит до следующего вечера. Хотя, сука, куртку пощупал и прикинул хер к носу. Поставившись в подъезде через дорогу, Ларсон решил не выкидывать баян, чтобы использовать его еще раз утром, а потом еще раз двадцать, пока тупая игла не начнет опасно гнуться, грозя оставить обломок в вене. Все лучше, чем каждый раз светиться, покупая новую кухню - аптеки, особенно дежурные, были под постоянным наблюдением цветных , которым всегда не хватает денег. Когда его тормознули и нашли баян, он неудачно сбросил чек и все время отсидки проклинал себя за тупость. Ну что стоило купить баян у дома в дежурной аптеке? Или проглотить чек? Задушился, зажал, надеясь, что пронесет, вот и поплатился. Закрыли, как миленького, как только убедились в его, Ларсона, абсолютной некредитоспособности. Один из мусоров даже хотел с него ботинки Shellys снять. Когда он вышел из ИВС и позвонил Лесбе, та сказала ему, что Киру приняли и долго пробивала на вшивость, думая, что это именно из-за него свинтили основного из кормильцев . И это притом, что сама работала под мусорами из ОБНОНа вот уже месяца три как. В общем, пять рублей погоды не сделают. Тем более что в любой палатке на Большом проспекте Петроградской стороны его бледно-зеленая физиономия уже давно примелькалась (не раз, не раз закладывались за сущие копейки модные шмотки привезенные из-за границы) и можно было всегда стрельнуть десятку в долг у знакомых продавцов. В этот раз молодой-пожилой человек Ларсон баяна не покупал, так как не совсем понимал, что именно происходит на Климате. Лесба позвонила сама, но это нихрена не значило. Вчера, например, она оставила его в продуваемом теплыми ветрами мраморном коридоре Пассажа на полчаса, сказав что идет за половиной, и, взяв у него последние сто пятьдесят рублей, ушла с концами. Прождав ее полтора часа, Ларсон решил, что с него хватит, и промучавшись ночь на влажном ложе, скрипя зубами, принял решение перекумариваться на сухую .

Утром его разбудил звонок. Лесба извинялась за вчерашнюю выходку. От оперов пришлось съябывать. Денис аж охуел. Они... ладно, потом расскажу. Приезжай через час на Невский и жди меня у Гостиного на выходе из метро

После такого расклада Ларсон немного помучил себя раздумьями о предательской сущности наркоманской, но стоит ли говорить о том, к какому выводу они его привели?

Дойдя до метро, парень почувствовал себя паршиво. Глаза резало от стекающего обильно со лба пота, а предстояло еще вписываться в метро как- то... Чертовы новые турникеты! Верещат как резаные, а сзади напирает толпа пассажиров, раздражающихся на любое препятствие на их пути. Была бы их воля, линчевали бы к ебеням всю безбилетную пиздобратию, чтобы не портили честному люду настроение по пути к Красному Треугольнику или Кировскому Заводу или еще в какую задницу...

В этот раз он вписался, нырнув под заградительный барьер, разделяющий вестибюль пополам. Его говнодавы прогрохотали вниз по эскалатору, спасая хозяина от вероятной погони. В этот раз, правда, за ним никто не гнался. На входе дежурил грузный усатый сержант, знавший Ларсона в лицо. Он усмехнулся в стремные усы и переместился поближе к турникетам, высматривать добычу с более товарным видом.

Лесба, как ни странно, уже дожидалась его. Едва кивнув в ответ на приветствие, она быстро зашагала в сторону Катькиного сада. Так что вчера случилось то? , поинтересовался задыхающийся от быстрого шага Ларсон. Меня вчера опера за жопу взяли. Подошли двое и спрашивают, мол, кто тут по половинкам банчит. Я у них деньги взяла, позвонила Денису, забились... Я им говорю, подождите мол, щас я ему бабло отдам, из машины выйду, и он ваш. Хе-хе. Короче, сажусь в тачку к Денису, а они пасут. Один по-моему даже ствол в карман переложил (здесь Ларсон незаметно ухмыльнулся посчитав это явным перебором). Он на меня смотрит тупо, а я ему ору гони, мол, хули уставился и кнопку опускаю на двери. Опер, что ближе стоял, начал стекло локтем вышибать, тут Денис по газам, а опер на капот прыгнул. Денис по тормозам, опер слетел, а второй в воздух выстрелил... Короче ушли мы. Еще и с их деньгами. Щас поедем к Денису (тут он застонал, поняв, что у нее с собой ничего нет)... Да ладно, потерпи, скоро поправишься. Зато у меня после вчерашнего деньги еще остались. О, а вот и Денис. Иди сзади .

Ларсон увидел низкорослого братка в коричневой кожаной куртке, черной водолазке, черных брюках и тупоносых ботинках, который поприветствовал Лесбу кивком и, улыбаясь, начал ее о чем то спрашивать. Потом они остановились у перехода через дорогу в ожидании зеленого сигнала. Передачу герика из рук в руки Ларсон не заметил, хоть и старательно пас. Когда загорелся зеленый, Денис направился через дорогу, а Лесбиянка пошла в обратном направлении в сторону Ларсона. Вот и все. А ты переживал . Она потрепала его по плечу.

В парадняке Ларсон твердым голосом попросил поставиться первым (баян был один на двоих) и, к его удивлению, девушка молча кивнула головой, соглашаясь.

После поправки, которая на этот раз была реально хорошей, они быстро расфасовали перец по чекам, смешав его предварительно с ремантодином, и выйдя на Невский, не спеша, пошли в сторону Климата...



- Блядь, ну что за бред! Ларсон стоял в туалете маленькой кафешки, куда они зашли погреться, и разглядывал себя в зеркало. Ему снова пришлось закапать глаза бикарбоном, но из-за неравномерного распределения лекарства один зрачок его выцветших серых глаз был больше другого, что придавало его физиономии идиотизма и палева. Мусора лютовали и тормозили его с гаденькой улыбочкой каждый раз, когда он входил в метро. Таких бродяг как он пасли особо. Такие как Ларсон были основным халявным вариантом добывания денег. В Москве, как ни странно, у него таких проблем почти не возникало, лишь один раз тормознули его на Кутузовском, когда он вышел накокаиненный за вискарем от своей английской подруги (герик достать было геморройнее в те прекрасные, безумные времена). Стоять! - окрик хлыстом щелкнул по натянутым нервам. Из ниоткуда материализовались пять огромных быковатых в стремном штатском, и без лишних разговоров начали деловито обшаривать его карманы. А ведь, уходя он вертел в руках пакетик с розовым фламинго в руках, раздумывая не взять ли его с собой на случай если ему выстрелит пойти в Пропаганду. Не взял. Повезло.

Вот ведь выблядки, - снова выругался Ларсон, теперь уже в адрес мусоров и, вытерев руки бумажным полотенцем, вышел из сортира.

- Ну и рожа у тебя, - хихикнула Лесбиянка. Ларсон вежливо улыбнулся. Женщиной ее назвать можно было с натяжкой, от которой это слово бы рухнуло. Ее прыщаво-жабье рыло оставляло желать чего-то еще, что могло бы хоть как-то спасти положение. Например, стакан бензина и спичку. Озвучивать, естественно, он этого не стал. Себе дороже.

В кафе вошла Алена, сутулая и похожая на пацана наркоманка. Лесба помыкала ей как хотела, впрочем, помыкала она всеми, в том числе и самим Ларсоном. Такова была суровая правда жизни. Сегодня Алена торчала на улице в поисках клиентов - отрабатывала поправку. В ее карих глазах читалось страдание - поправка ее ожидала только после того, как героин будет продан.

- Я замерзла. Пусть он пойдет, погуляет, - Алена исподлобья ревниво зыркнула в сторону Ларсона. Не так давно ногами работал Ларсон, а она сидела на его месте в тепле и с чашкой кофе. Приоритеты Лесбиянки поменялись после того, как он случайно избежал массового приема, отойдя отлить, и успел предупредить ее об опасности. В тот вечер он помог ей поставиться, найдя вену там, где она даже не прощупывалась, а потом чего-то разговорились и провели вместе остаток вечера, болтаясь по набережной и разговаривая ни о чем. Напоследок она отсыпала ему жирный чек на утро и они договорились встретиться на следующий день. Примерно так все и началось. Впрочем, какая разница?

- А мы так и так уходить собирались, - Лесба встала из-за стола и направилась к выходу.

- Слушай, может... - начала было Алена.

- Не может, - обрезала ее Лесба. Ты только двоих привела пока что. Эта сестра Сафо разогнала дозу до грамма, проставляясь чистым, небодяжным перцем по половине за раз и, чтобы поддерживать себя в рабочем состоянии, ей приходилось ежедневно кидать, наебывать, помыкать, шифроваться, сдавать народ операм и от оперов же бегать. То еще существование, но соскочить насухую с грамма было нереально, уж это и ежу понятно. Догоняться понемногу у нее не было возможности из-за проблем с венами. На кисти ее рук было страшно смотреть. Ларсон поежился - у него-то как раз с венами все было в порядке.

- Все это за гранью добра и зла, и даже за гранью кайфа, - думалось Ларсону. Он, как и практически все уличные хардкоровые наркоманы втайне надеялся на безболезненную смерть от передоза, желательно случайного, конечно же. Передоз все не случался, а возможностей получить его становилось все меньше и меньше. Теперь уже вырубить чек стало серьезной проблемой. У входа в метро Гостиный Двор постоянно тусовала куча таких же, как он, и периодически там происходил плановый прием - принимали сразу по несколько человек. Кажется у мусоров какие-то мутки, - попытался поддержать разговор Ларсон. Че-то никого не видно, а уже около семи. Нездоровая тема.



- Надо продать все до девяти, а то потом Алик телефон отключает, - озаботилась Лесба. А не надо было сдавать тебе Валеру, сучка , - подумал Ларсон. Валера - пидор был самым реальным барыгой - его пушеры выступали на костюмах и темных очках. У каждого был мобильный телефон и постоянная клиентура. Мусорам никак не удавалось прихватить его за ухоженную жопу. Сам он не торчал и вел максимально здоровый образ жизни. От него хорошо пахло, и он никогда не кроил или бодяжил стафф. Его не любили за то, что он никогда не давал в долг, и за то, что он пидор, и частенько кидали, нападая в парадных. Правда потом он сдружился с мелким бандосом Сойером, что ездил на белом мерине с надписью Soier Car по борту и нападения прекратились, несмотря на то, что Сойер давно потерял авторитет среди своих коллег из-за постоянного зависания на хмуром , тем не менее, наркоманская фауна Невского его побаивалась. Потом костюмированные пушеры исчезли и появился распиздяй - Кирилл с девушкой, которую он выдавал за свою сестру, хотя уже при второй нашей встрече она призналась, что они муж и жена. Зачем был такой шифр, он так и не понял, однако отношения у него с ними установились неплохие. Часто у Киры можно было замутить в долг, правда супруга его была абсолютно против такого расклада, став жутко стервозной безо всякой на то причины. После того как Киру взяли, она стала названивать домой Ларсону, а однажды даже приехала с какими-то отморозками, из-за стапятидесяти рублевого чикета, за который Ларсону пришлось попариться в ИВС. Лесба ее ненавидела. Считала мразью и змеей. Ларсона это забавляло, хотя он и был согласен с ее мнением. Однажды его тряхануло из-за того, что Кирюшина жена таскала запаянные в полиэтилен чеки во рту и передавала их посредством поцелуев в губы. На кумарах то еще удовольствие.

Все эти воспоминания промелькнули сумбурным и не имеющим никакой связи между событиями потоком длиной в пару секунд. Че-то ты долго, - недовольно буркнула Лесба, глядя на него исподлобья. Они вышли на улицу. Ларсон зябко поежился скорее от внутреннего холода, чем от мерзкой погоды. Внутренний холод был его постоянным спутником теперь, когда раскумарка стала насущной ежедневной проблемой. Он не представлял, что будет с ним, когда Лесбу закроют. В том, что ее закроют, он не сомневался. Дело времени. Граммы и половинки остались в прошлом, практически всем он был должен, а слезть на сухую у него не хватало духу. Однако он все же понимал, что этот день неизбежен. Только вот к нему никогда не будешь готов...

Закончив, они разбежались по домам. Во рту у Ларсона лежал запаянный в целлофан полташечный чек на утро (хотя утренняя поправка с Лесбой уже давно отпустила и скорее всего чек был бы использован по назначению сразу же по приезду домой). Доехав до Петроградской, он пошел пешком - согбенная фигура на негнущихся ногах. Оставалось последнее дело. Необходимо было купить инсулинку домой и день прожит. На его пути лежала удобно расположенная дежурная аптека, которая находилась в подъезде жилого дома на Среднем проспекте. Нырнув в парадную, и с трудом проскрипев суставами два широких лестничных пролета, Ларсон оказался у окошечка, где обменял оставшиеся пять рублей на три зеленых инсулиновых шприца, и побрел вниз, на ходу придумывая отмазки для Ольги - скорее ритуальные, чем по делу. Спускаясь по второму пролету, и посмотрев вниз, он почувствовал, как сердце один раз сработало вхолостую: внизу его поджидали два цветных с автоматами. Судорожно сглотнув чек, он продолжил спуск вниз, предчувствуя недоброе завершение этой ночи. Документы, - услышал Ларсон привычную фразу.

Далее все происходило как обычно: пока один мусор разглядывал паспорт Ларсона, другой, шарил по карманам, и, растянув слово так до состояния, когда оно вот-вот порвется, достал из-за пояса спортивных штанов Ларсона бумажный пакетик. Отойдя на шаг, он осторожно развернул его. Коричневатое порошкообразное вещество с резким запахом, насмешливо продиктовал он, разглядывая побледневшего сверх всякой меры наркомана. Глаза его при этом оставались похожими на две солдатские пуговицы.

- Блядь буду, ну нахуя вам это надо то, ребята! Мне стопудовый срок после этого. Я под условняком... зачастил Ларсон, злясь на себя за то, что попался всего в пяти метрах от дома. Сколько бабла есть? - перешел к делу тот, что подбросил пакетик. Да откуда у меня деньги то? - взмолился Ларсон. Да че с ним время тратить. Поехали...



Пот тек холодными противными струйками по ребрам, иногда садистски останавливаясь, зависая каплей и, наконец, падал в складки одежды. Стянутые до хруста наручниками запястья нестерпимо жгло. Один из мусоров, видимо самый молодой, побежал искать понятых, в то время как второй заполнял протокол задержания. Ларсон прижался спиной к прутьям решетки обезьянника, и воспоминания стали выползать из своих пыльных тайников. Однажды он здесь уже побывал...



Ноябрь 1986 года. День рождения, проведенный в компании привокзальных панков. Шестнадцатилетие и Голод, Голод, Голод... Извращенцы, поглядывающие, но не решающиеся подойти к толпе малолетних волчат - порвут в клочья. Хоть какое-то было бы развлечение. Потом появился Ганс. Один из сотен Гансов, которыми кишели все ленинградские вокзалы. Этот был не один, с Вациком. Поехали с нами в Ольгино, мы там дом сняли толпой. На метро еще успеем вписаться...



Ольгино... Ольга сейчас спит беспокойно. Снова одна. Что с ней будет, когда она узнает, что он снова влип. Хуже всего то, что ей становилось уже все равно. Она привыкла постоянно ожидать худшего. Она как-то рассказывала о том, как приняли ее бывшего мужа, Белого, на Дыбенко с тремя граммами ханья . Белый скинул дерьмо в урну, стоявшую у мусарни, незаметно от молодого сержанта. И что потом? - А потом его отпустили. Уходя, он вытащил из урны ханку и дома поставился.

Холодной змейкой скатилась капля по спине. Скованными руками Ларсон потянулся к карману, куда засунули пакетик с героином мусора. Сколько несчастных уже попадалось на этот мусорской трюк. Осторожно, кончиками пальцев кривясь от боли в запястьях, Ларсон потянул подкладку кармана вверх... еще вверх и еще... А че надо-то? Меня ждут... это... по делу, короче, жена... послышались голоса в предбаннике. Наконец нащупав пакетик пальцами, Ларсон бросил его на пол, и, упав на колени, слизнул прямо с грязного пола мусорской. Эй, ты че? отрывается от писанины один из задержавших его мусоров. Вы мне наручники сильно затянули, - голос у Ларсона плаксиво дрогнул. Мент бросил писанину и, подойдя, чуть ослабил браслеты . В этот момент вошли три неряшливых мужика ведомые сержантом. Скорее всего местные колдыри. Понятые, театрально возвещает молодой мусор...

Ларсону интересно, видел ли кто в обезьяннике его манипуляции с чеком, который никак не хотел продираться сквозь пересохшее от адреналина горло. Кажется, это видел долговязый лысый здоровяк, сидевший в одной из камер, к которым Ларсон стоял спиной. Хотя, скорее всего он то ничего и не скажет...

Понятые... Это хорошо, говорит заполнявший протокол сержант. Итак, граждане понятые, сейчас, в вашем присутствии будет произведено изъятие вот у этого... молодого человека (понятые постарались проникнуться презрением, прозвучавшим в голосе мента, но не слишком утруждая себя этим - ментов никто не любит)... эээ... пакетика с наркотическим веществом героин... Рука мента по локоть ушла в карман моих спортивных штанов и нервно заскребла, нащупав дно. В глазах понятых появился кратковременный интерес - будет что рассказать женам. Затылком Ларсон почувствовал чье-то дыхание за спиной: кто-то наблюдал шоу из обезьянника. Где героин? спросил, обдав меня пивным амбре, подкинувший герик мусор. Вместо ответа я просто пожал плечами. Ответив, я боялся задохнуться. Пакетик с порохом встал свинцовой пулей в глотке. Так это он, хе-хе, из-за этого на колени... хе-хе... Съел он его, Федор, прям с пола, сука, съел! Ну бля и прохвост! - развеселился пожилой дежурный капитан.

Вы можете идти, - спокойным и бесцветным голосом обратился к понятым обыскивавший Ларсона мент.

Когда полупьяные понятые вышли строем из мусарни, писавший протокол мусор дал волю чувствам. У-у-у блядина! Погань! Тварь! Звук его голоса напоминал свист закипающего чайника. Он смял протокол и швырнул его в позеленевшее от страха лицо наркомана, потом, с разворота, ударил ботинком ему в живот. Удар был так себе, но Ларсон согнулся пополам и взвыл, За что?! Что я сделал-то тебе? Какая тебе радость от того, что меня закроют? У меня между прочим семья... мать больная! При этом он с облегчением понял, что героин ему больше не подложат. Кажется, он съел какой-нибудь выданный под расписку единичный вещдок.

Мент врезал согнутому пополам Ларсону коленом в зубы. Рот наполнился кровью, и сглотнув ее, Ларсон с облегчением почувствовал как чек проскользнул в желудок.

А может он его скинул в машине? Или отдал этим... в обезьяннике? - предположил один их них. Избивавший Ларсона сержант стал осматривать место, где тот стоял, но тут же понял, что коллеги над ним просто глумятся. Встав, и посмотрев Ларсону в глаза чуть не выжег тому сетчатку, излучая столько ненависти, что будь она радиоактивнее еще на пару рентген, Ларсон тут же начал покрываться язвами и сдох бы от лейкемии в течении двадцати минут. Вот ведь гной! - подумал Ларсон, у которого никак в голове не укладывалось, каким образом может вызвать столько ненависти обычный, насквозь больной человек, представляющий опасность только для себя. Один хер я тебя закрою, сука. Я всех в этом районе знаю, бросил через плечо сержант, и, прихватив автомат со стола, вышел. За ним последовал его молодой напарник, кинув на Ларсона странный взгляд и криво ухмыльнувшись. И че он этим хотел сказать? , - подумал Ларсон. Теперь им занялся усатый, и не казавшийся злобным капитан - дежурный. Фамилия Имя Отчество... короче вот тебе, он расстегнул наручники и дал Ларсону бланк и дешевую ручку с изгрызенным колпачком. Пиши давай, кто ты, че ты... Так, если ты из Москвы, то хули тут то делаешь? Заполнил? Молодец. Распишись. Теперь давай-ка в камеру. Давай, давай...

К счастью для Ларсона вторая камера была пуста, и он устало прилег на одну из шконок. Проглоченный героин начал действовать. Внутренний холод уступал место мягкому комфорту, исходящему от желудка и уверенно продвигавшемуся вверх по позвоночному столбу, отяжеляя затылок. Стало клонить в сон, переплетающийся со старыми воспоминаниями.

По прихоти судьбы он оказался в этом отделении спустя тринадцать лет. Тогда его и Вацика приняли за бомбежку машин. Банда вечно голодных малолеток с подачи Ганса начала потрошить машины, продавая лобовые стекла на галерее Гостиного Двора по четвертному за стекло. Перепуганный, он сидел в этой же самой камере, где кроме него находился нервный мужик в камуфляжной куртке. Вот же блядство! Она же шлюююхааа! Бля, ну и статья! Что мне делать то?! Потом он, обхватив голову руками, замолчал, раскачиваясь из стороны в сторону. За столом у опера давала показания тетка в черном пальто. Значит, он изнасиловал вас в извращенной форме? Не могли бы вы пояснить...

В углу заворочалась куча тряпья, распространяя запахи говна и мочи, которые за несколько лет превратились во что-то осязаемо-острое, чем можно было резать стекла. Мужик снова вскочил и начал носиться по камере, разрезая собой вонь соседа-бомжа...

Загремели ключи, скрипнула дверь. Ты еще не сдох там? Выходи-ка давай. Ларсон покачиваясь вышел из камеры. Вот здесь вот подпиши, москвич... Ну и как ты? Такой чек сожрал и хоть бы что. Там десятерых убить можно. Ну да, конечно, чухаясь и еле двигая языком, огрызнулся Ларсон. Если бы я его не сьел, то уехал на пару лет низахуй. Ругайся поменьше. - Низачто, в смысле... А че за бумага-то? в двадцать четыре часа... по месту прописки... Че за фигня? Не знаю. Мне сказали - я делаю. Подписывай давай и вали. Ларсон подписал. И ушел. Но, выходя из ментовки, он бросил взгляд на обезьянник. Лысый здоровяк все еще сидел там. Увидев Ларсона, он усмехнулся понимающей улыбкой. Кажется, свой чел. И, кажется, где-то он уже встречались... Ладно. Потом само вспомнится...

До дома от мусарни было минут пятнадцать ходу. Войдя домой, Ларсон, не раздеваясь, прошел в ванную. Накачавшись водой из под крана и засунув два пальца в глотку, он с трудом выблевал запаянный в полиэтилен чек Лесбы - его поправку на утро. Пошарив по карманам, он понял, что баянов нет. По всей видимости, выпали в камере, пока он дремал. Выматерившись, он побрел спать. За пыльными стеклами окон коммуналки, издевательски улыбаясь, вставало солнце. Начинался новый день...