Пусть не идет вперед карьера,
Я жду, надеюсь, обалдуй,
Когда Наташенька Орейро
Придет и сядет мне на хуй.
Она придет и туфли скинет
В прихожей маленькой моей.
«О, а эм сорри, джаст э миньет,» -
Подвину тапочки я ей.
И на неправильном английском,
Рукав мой нервно теребя,
Придвинув сиськи близко-близко,
Она предложит мне себя.
Я спрашивать у ней не стану
Причину похоти такой,
А просто из штанин достану
Свой эрегированный хой.
Вот на продавленном диване
Под скрип раздолбанных пружин
С Наташкой нежится в нирване
Простой советский господин!
И от восторга тихо плача,
Наташка шепчет мне, любя:
«Ни на каких киношных мачо
Не променяю я тебя.»
И как расслабленная шлюха
От всей нахлынувшей хуйни
Она скулит мне жарко в ухо:
«Ай лав ю, дарлинг, мерри ми!»
А я – небритый, волосатый,
С душком отстоя из нутра –
Сквозь зубы процедил: «Пошла ты…
Мне на работу в семь утра!»
***
… проснулся я часу так в первом.
В одной руке – обмякший хой,
В другой – портрет латинской стервы,
Статья про ужин со звездой.
Пусть не идет вперед карьера,
Я жду, надеюсь, обалдуй,
Когда Наташенька Орейро
Придет и сядет мне на хуй.
(c) 2003 Luka