Иваныч был низеньким, тщедушным мужиком с немного раскосыми, татарскими глазами и жидкой бороденкой. Он любил изображать из себя эдакого русского мастерового, вечно ходил с плотницким топором, заткнутым за ремень, разговаривал загадочно, кучеряво и с подъебками. Но молотки в его руках отскакивали, гвозди гнулись, пила норовила резануть не доску, а пальцы, и использовали Иваныча на самых простых работах - месить цемент, копать землю и просто так - подай - принеси. Кроме того, он отличался редкой бестолковостью и бытовой неумелостью. Если стирает - будь уверен, все вещи покрасятся приятным синим цветом от постиранных в общей куче тренировочных штанов, если готовит - значит жрем мерзотный переваренный рис или слипшуюся комом пресную кашу. Послать его за продуктами - принесет трехлитровую банку компота и двадцать пачек майонеза - "А хули, вы ж сказали - майонеза побольше!?"
В общем, в бригаде шабашников, где я работал когда-то, Иваныч был на положении придурка. Есть такой тип в любом мужском коллективе - от отряда пионеров до отряда зеков: все над ним беззлобно, но постоянно посмеиваются и работает этот человек психологической форточкой среди каторжного труда и беспросветной жизни.

Однажды осенью, когда мы строили коттедж в дальнем Подмосковье, нам понадобилось спилить здоровенную березу, которая затеняла хозяину весь балкон. Березу подпилили электропилой, но могучее дерево не хотело падать. Тогда Иваныч быстро, как кошка поднялся по лесам на уровень третьего этажа и стал толкать ствол березы руками. - Слезь, дурак! - кричали мы ему. - Хуй ты ее своротишь! Но он только кряхтел, тихо матерился, и упершись сапогами в стену дома, налегал на дерево. Не знаю уж, чья заслуга была больше - Иваныча или налетевшего ветра, но береза вдруг оглушительно заскрипела и медленно, медленно стала валиться. А вместе с ней стал валиться и Иваныч, обхвативший ствол руками и ногами наподобие крупной белки или некрупной обезьяны. Мы замерли кто где стоял. Понятно было - сейчас упадет береза и либо просто расплющит нашего Иваныча, либо ударом от падения отобьет ему весь ливер.
- Прыгай! Прыгай в сторону, блять!!! - хором заорали мужики и Иваныч, растопырившись в воздухе как малохольный Бэтмен, соскочил с падающего ствола.

Все, кто видел эту сцену, говорили потом, что Иванычу просто неимоверно повезло. Ведь упал он не на сложенный брус, не на заготовленный к покраске штакетник, и даже не в ванну с цементным раствором. Нет, он спланировал точно в середину припорошенной первым ноябрьским снежком компостной ямы. Когда мы подбежали к ней, только слабое подергивание ног в огроменных кирзачах говорило о том, что герой жив. Жив, только ушел в компост по середину туловища.
Дружно схватившись за заляпанный в цементе ватник, мы вытащили парашютиста наружу. Яма гулко выдохнула, из нее вырвалось облачко пара и ядреный, до рези в глазах и тошноты, запах. Надо сказать, что наша бригада из шести человек две недели вываливала в яму объедки и опорожняла туда же парашу, так что процессы, наверное, шли в ней адские.
Иваныч сидел на земле, тряс головой и бормотал: "Вот бля сука... Вот сука бля..." . Кто - то сообразительный принес ведро и окатил его водой. После этого мы попадали на землю, потому что колени ослабели от хохота. Подошедший бригадир, бывший вояка, гаркнул: - Хорош ржать, жеребцы! Но и его красная морда непроизвольно кривилась, как если бы он, к примеру, случайно и по ошибке засосал стакан столового яблочного уксусу.
- Пойдем, Иваныч. Не смотри ты на этих мудаков. А вы работайте, бляди! Ишь, раскрыли ебальники... Он бережно поднял контуженного Иваныча и они медленно пошли к дому.

Вечером того же дня, съев тарелку макаронов с тушенкой и выпив водки, я вышел из дома отлить. Высоко в небе горели маленькие и тусклые зимние звезды, по полю выл ветер и только где -то совсем далеко светилась цепочка огоньков - наверное, там был поселок или дорога. По двору мело поземку и ветер раздувал пламя большого костра - это горели сучья распиленной березы. Чистый, вымытый с помошью стирального порошка и средства для чистки раковин Иваныч сидел на чурбачке перед костром и тянул "Приму". Я пододвинул ногой другой чурбак и присел рядом с ним.
- Иваныч, не сиди так, простудишься после бани...
- Ничего, костер вон какой. Не замерзну.
Мы помолчали. Я был сыт, во мне бродила паленая водка, жизнь казалась хорошей. И даже холодный ветер чем - то радовал. Уютно было сидеть у костра.
- Не горюй, Иваныч! Ватника жалко? Мы тебе новый подгоним!
- Да нет, что ты... Это все ерунда. Просто так, подумалось...
- По жене скучаешь?
- Есть маленько. Мне-то чего, я работаю, а она среди чужих людей живет. Хоть и родственники, а все таки...
- Среди чужих?
- Ну да. Как с Ферганы приехали, так и кочуем. То у одних, то у других, чтоб не надоесть. Я - то работаю, а она... Все никак на работу пристроиться не может. Очень переживает по этому поводу.
Он аккуратно, чуть ли не обжигая пальцы, докурил и кинул окурок в костер. Потом подумал и выбил на ладонь еще одну папиросу.
- Два года... Да, два года.
- А что в Фергане?
- Ну что в Фергане... Известно, что. Вроде как ничего было, жить можно, а потом пришли эти... Народный фронт. Вначале хоть как-то стеснялись, то одной семьи нет, то другой. Квартиры заняты. Но все так по тихому, без шума. Это потом уж распоясались. Мы ведь компактно жили. Все знали, где русские живут, любой покажет. Мы уже и на улицу перестали выходить. А если женщина, так вообще... Как - то вечером заезжает к нам во двор автобус, это значит ОМОН местный приехал. Самые бандиты. У нас все в подъезде тихо сидят, как мыши... Мы с женой тоже свет везде потушили, сели на кухне и сидим. Ждем. Смотрим друг на друга... Сижу я, поглядел на холодильник, на мойку эту... Все - таки двадцать лет прожили. Жалко. Были и хорошие моменты.

Иваныч глубоко затянулся, выдохнул дым, закашлялся. Положив руки на колени, всем телом наклонился к огню. - Они уже в подъезде, кричат, по-своему разговаривают... Русские, открывайте двери, выходите... Матерятся... Странно, пришли русских убивать, по-русски матерятся... Я взял топор и вышел. Встал у двери, жена изнутри кричит, долбится, я ее не выпускаю. Какая разница? Лучше уж по-человечески, а не как баран... Я ж в армии служил. Не хотелось на все это смотреть... И вот поднимаются по лестнице, молодые ребята, даже в камуфляже. Пьяные, хотя уж вроде такие мусульмане все. Водку пить им нельзя вроде... Меня увидели, стоят, смеются... У меня тоже нервы не выдержали, смеюсь, а меня трясет всего... Тут ногой в живот ударили, я упал. Как-то по-хитрому ударили. Лежу, встать не могу, топор выронил. Больно. Они стоят, смеются... Потом пошли вниз, обратно, значит. Никого не тронули, только двери ногами попинали и уехали... Тут уж люди вышли, помогли мне. Жена потом со мной неделю не разговаривала. А через месяц мы уехали. Так что вот так. Ну ничего, если все нормально будет, скоро комнату получим.

Он докурил, обжег пальцы, тихо ругнулся. Окурок красным шмелем полетел в костер. Поднялся, отряхнул мешковатые штаны - ноги в огромных кирзачах. - А ватник мне не надо, спасибо, Саш. У меня еще куртка есть, очень теплая, хоть и на синтепоне.