А сейчас мне 78, и я не думаю, что мне пора подыхать. Я думаю совсем иначе. И всё из-за того, что произошло ровно 28 лет назад, когда я впал в кому. И знаете что? Вы знаете, почему я так долго живу? И почему не хочу умирать? По крайней мере не сейчас. Потому что я хочу пережить всех своих родственников, включая своих ублюдков-детей (и именно эта злось и моё здоровье двигают меня вперёд по временной шкале). Всех до единого. Каждую сволочь в отдельности.
Мне повезло. Первый раз когда урвал своё, второй - когда выжил после комы. Что касается первого - деньги у меня есть и сейчас. Их не мало, а достануться они моей второй жене. Завещание уже составил (причём давно), где указал, что деньги, а их, по моим подсчётам должно остаться (несмотря на то, что я, как я уже говорил, не собираюсь подыхать и буду их тратить) тысяч $200. Хорошие были времена, или просто я не упустил свой шанс, теперь мне этого не понять - сейчас времена не те. Сейчас я был бы нищим. Или нет? Да, неважно.
Что касается моей болезни. Случилось всё внезапно, впрочем по-другому оно и не случается. Ну, ехал я в своей машине, стало плохо, нажал на педаль тормоза, стукнулся грудью о руль, а окончательный диагноз мне поставил врезавшийся мне в задницу чей то автомобиль. Потом я узнал, что это была 9-ка, водитель которой скончался на месте. А я выжил. Вернее, остался жив. Но после удара потерял сознание и впал в кому. Так я очутился на больничной койке, сам того не осознавая. К счастью, имея незаконченное юридическое образование (я хотел получить высшее образование будучи сорока пятилетним дядькой), я застраховал свою жизнь от таких вот случаев. То есть, не то что бы застраховал, но оградил себя от грозовых последствий после несчастного случая. И не ошибся. В завещании я указал, что если со мной случится нечто ужасное типа комы или летаргического сна, или подобной мрази, мне должен быть оказан соответствующий уход. Так же я написал, какую сумму я выделяю на своё лечение и при крайней необходимости или при острой нехватке денег разрешил изъять необходимую сумму, которая будет потрачена на моё лечение. Да, я подстраховался, но именно это и спасло мне жизнь.
Сначала врачи думали что у меня катотония - состояние, при котором ты ничего не соображаешь, а просто лежишь, тупо уставившись в потолок или ещё куда. Ты становишься 'овощем'. Хотя я часто думаю - что лучше: быть 'овощем' который соображает, или который ничего не соображает? Ведь это так погано, когда ты ходишь под себя, когда ты видишь только то, что у тебя под глазами, когда ты никто, когда ты беспомощен как ребёнок, когда…
А потом я вдруг словно очнулся. Пришёл в сознание. Хотел было позвать на помощь - да не смог открыть рта. Хотел было подняться - да не смог. Я вообще ничего не мог, кроме как видеть, слышать и чувствовать запахи. Кто-то подбежал ко мне и ахнул на всю плату - ОН ОТКРЫЛ ГЛАЗА!!! Палата сразу же наполнилась людьми, лица некоторых из них были мне знакомы. Я помню много врачей в белых халатах, с интересом всматривающихся в мои глаза. А я лишь ворочал зенками, и даже помычать не мог. Кома меня парализовала, но не лишила разума и трёх из пяти чувств, и я был ей премного благодарен.
Я увидел свою дочь и своего сына - им тогда было уже под тридцать (они у меня были одногодки), свою стерву-жену (до сих пор кожа идёт пятнами от злости, как вспомню эту блядину); увидел и Сашу, двоюродного брата со своей женой (которая впоследствии оказалась самой человечной из всей этой шайки недоделков). И один раз увидел своего деда Пашу, который, когда пришёл, выгнал всех из палаты, хоть и был очень очень стареньким (ему было почти сто лет, и слава Богу по жизненной стамине я пошёл именно в него), и стал со мной говорить. Это был единственный раз за всё моё пребывание в коме (ни много ни мало - 3 года) когда я заплакал. У меня текли слёзы, а дед всё говорил и говорил. Мне казалось тогда, что за мной пришёл Иисус в обличье моего деда. А дед всё понимал. Он видел, что я его слышу, мало того - он меня любил, может быть именно его любовь и помогла ему понять меня. Трудно сказать. А потом дед подошёл ко мне поближе, взял меня за руку и произнёс последнюю свою фразу в жизни адресованную лично мне. Он сказал:"Внук, ты уже не маленький, и мы не будем с тобой играть в партизанов, как мы это делали много много лет назад. И я не могу понести тебя на плечах, как раненного героя. Нет. Всё, что я могу тебе дать - свою любовь, которую я заключаю в свои сухие руки, и кладу тебе в твоё трепещущее сердце, дабы ты помнил". И он приложил свои руки к своему сердцу, как будто хотел его вынять, а потом не разжимая ладоней, поднёс свою любовь к моему сердцу, и прижал к нему ладони. Мне показалось, что я задрожал. Оно стало биться в два раза быстрее. Дед заплакал. Затем поцеловал меня в лоб и ушёл, то и дело оглядываясь. Больше я его не видел.
Скажу сразу - за это время я лишился около пятидесяти тысяч долларов. А я когда лежал, то думал, что выйдет гораздо больше. А потом я встал. Я поднял голову, но с болью откинул её назад. Но попытка была сделана, и опять все засуетились, как и в тот раз, когда я открыл глаза. Всего пол года лечебной физкультуры, правильного 'несидячего' режима, питания и сна - я вы как новенький. Но до этого были три года…
Естественно, что я не собираюсь описывать вам всё, что произошло за это время. Да я и не помню. Просто я многое понял. Понял, осознал, сделал множество выводов из всего того, что видел и слышал. А никто не знал, что я всё слышал, никто даже и не думал, что я способен мыслить. Когда я открывал глаза, я пытался придать им туманное выражение, делал взгляд бессмысленным. Никто бы никогда не поверил бы, что я всё понимал, и мотал на ус. А именно так я и делал.
Сколько раз мне становилось страшно из-за услышанных мною разговоров, увиденных яростных лиц, от совершённых поступков. Да я поседел, но отчасти из-за тех людей, кто обо мне заботился.
Сколько раз я видел ненависть в их глазах. Чувствовал дурной запах изо рта склонившейся надо мной жены. Она, якобы, мне подушку поправляла. Да эта сука только и думала как меня задушить. То то я не знаю! И было страшно. А когда сын, разговаривавший с дочерью называл меня ничтожеством, и говорил ей что мне пора на тот свет?! А она соглашалась, кивала головой. Вначале я видел, что ей противны эти слова, но спустя некоторое время она сама стала говорить на меня разные гадости, даже когда она оставалась одна в палате. Всё, что я помню - урод, казёл, падла, ненавижу тебя, когда ты здохнешь, животное, никчемный старик, обуза, притворщик, говно…
И ещё - они все знали, что у меня есть деньги.
Нет необходимости перечислять всё, что она говорила. Я помню, как говоря это, она склонялась надо мной, что бы вглядеться в мои глаза. Да, она иногда меня брила, иногда это делала моя жена. Но чаще меня брил мой сынок. Ха ха. Сколько раз я слышал его монологи о том, что 'твоё счастье, старая гнида, что век опасных бритв уже минул'! И у меня холодело сердце. Я тогда думал - неужели никто, совсем никто не видел во мне человека, а лишь тело, мешающее жить? Но один человек всё-таки был - жена моего двоюродного брата - Катерина. К слову сказать, брата своего я видел лишь один раз за три года, да и то, потому что его притащила его жена. Вот она то любила меня по-настоящему. Не знаю почему, но она никогда не говорила мне плохого, никогда я не видел злобы на её лице, всегда делала мою 'жизнь' чуточку легче. Я думаю, она успела поговорить с моим дедом, прежде чем он ушёл из жизни. Она его тоже любила. Вообще, получалось так, что с Катериной, в нормальнйо жизни, я общался гораздо чаще, чем с братом, о чём и не пожалел. Всё, что я запомнил - это то, что она относилась ко мне как к человеку, а не как к животному, хотя к последним порой относятся гораздо лучше. А вот плохого я запомнил сколь угодно, с мельчайшими подробностями. Что бы впоследствии точно вспомнить всё, что они мне говорили, я сочинял целые поэтмы, обрывки которых до сих пор клочьями летают в моей памяти:
Старая мразь, седой дурак,
Как мог ты поступить вот так?
Надо ещё поискать такой твари,
Была бы моя воля - я бы тебя ударил.
Здохни,не мучай себя и людей,
Где люди? Я вижу только блядей.
Всех достал, идиот и сволочь,
Хрен тебе, а не моя помощь…
Поэт из меня неважный, но именно рифмоплётство помогло мне запомнить общую картину происходящего. Так прошло три года.
Когда я пришёл в себя, вокруг меня осталась только Катерина, да больничный персонал. Катерина тогда очень обрадовалась, всё обнимала меня, а её слёзы текли мне за шиворот. Врачи только удивлялись да пожимали плечами.
И вот я здесь, за своим дорогим писменным столом, пишу эти строки. Мне 78 и как я уже говорил, помирать я не собираюсь. Моя жена, Катерина, сейчас готовит нам ужин. Я влюбился, старый дурак(мне повезло в третий раз)! И я рад, что рядом со мной женщина, которая не бросила меня в трудную минуту, которая длилась три года.
И мы ещё повоюем! Слышите, сволочи, мы ещё повоюем!!!