Пушкин терпеливо ждал и вспоминал. Ну до чего ж неуемная сука этот Дантес! Ведь принимали этого холеного, не очень умного кавалергардского поручика в своем доме, кормили-поили. Так ведь Иудушка к Наталье Николаевне свет Наташке в скором времени и приставать начал. Ебаный петух в пазументах. Стихи ей читал, елеем исходил. Ох, рявкнул он как-то на него, когда терпение иссякло. Тот губы надул и ушел не прощаясь. От дома отказали, да только этот сраный старикашка, папашка его названный, посланник голландский Геккерен его опять настропалил к Наталье клинья побивать. Сергеич терпел-терпел и послал-таки вызов. Ну надо ж было блядуна наказать! Отстрелить яйца по самое не балуйся! И тут тот хуяк! - к свояченице Катьке Гончаровой посватался. Вот уж охуел Саша когда, но и успокоился в то же время. Отозвал вызов, пар погасил и вроде думал, что уйдет эта чернота из их жизни, как вот - нате, на хуй, опять та же история. Весь Петербург, поди, жену по костям разбирает. Выхода другого нет, кроме как закопать засранца в землю русскую. Только тогда заткнутся шавки, мать их еб!
Вернулся Штольц. Дантес куда-то исчез. Штольц пытался заглянуть Пушкину в глаза, теребил за рукав, что-то говорил. Тот не слышал ни хуя. Попрощался и уехал в кабак. Хотел побыть один, подумать как быть, а закончилось как всегда - нахуячился по самые брови, танцевал с цыганами, а проснулся в номерах у мадам Брильон с двумя блядями - блондинкой и брюнеткой. Сергеич смотрел на них и думал:
- Вот такая она вся наша жизнь - то черная, то белая. А только каким боком она к тебе не повернись, все одно - шлюха грязная и продажная.
А с другой стороны вроде как даже и полегчало. Ну что ж теперь, из-за этого сучонка французского и не жить совсем? Да в рот его ебать! Тут же в борделе сел за стол и составил письмо Дантесу где покрыл его хуями и пообещал ему всю жопу отборными лягушками нашпиговать. Отослал с посыльным и поехал домой. Ждать. Ответный вызов пришел от Геккерена от имени Дантесишки. Пиздец, свершилось. Назад ходу нет, да и хуй с ним.
Пушкин оторвался от Параськи и шлепком погнал ее прочь. Посмотрел на себя в зеркало и плеснул воды в лицо. Пора дела делать.
Весь день улаживал дела по дому, по публикациям, финансы приводил в порядок, друзей просил если что не бросить жену и детей. Те, как и положено отговаривали, прятали глаза и пили шампанское. Сергеич тоже хотел приложиться, да только каждый раз одергивал себя - ну куда ему сегодня ебошить? Чтоб вместо Дантеса с пьяных глаз галку какую подстрелить на смех секундантам? Нет уж! Сегодня будет трезв и подтянут. Марку держать умеем, хули. Не помойные чай, дворяне ахуенные поди!
Около четырех вышли толпой, Саша залез в сани и кто-то укрыл его шубой. До Черной речки еще доехать надо, а морозец за яйца щипал, дай Боже! Это вам конец января в России, а не хуй собачий. Сопли на лету в бриллианты превращаются. Всю дорогу до места тупо смотрел в спину ямщика, на дырку под правой лопаткой в тулупе, откуда торчала то ли вата, то ли овчина. Не будет ли и у него такой же через полчаса, только под левой? Гнал мысли прочь - ну его нахуй с таким настроем на стрелку ехать!
Все уже были на месте - секретутка из французского посольства д'Аршиак со стороны Дантеса и лицейский друг Сергеича Костя Данзас - крепкий вояка и настоящий мужик - открытый и честный. Потому его и выбрал - без сраных соплей и слюней поддержит и все сделает как надо.
Ближе к пяти встали на позиции. Сергеич смотрел Данзасу в морду и думал:
- Ну что, уебок? Хотелось легкой пизденки, думал можно вот так просто Наташку мою на хую покрутить? Шалишь сучонок, тут тебе Россия. Тут просто так насрать на голову гавноедам заезжим не дадут - отвечать за все будешь. По делам и словам своим передо мной и семьей моей ответишь.
Данзес грянул. Страшный, горячий шмель ударил прямо в живот и сломал пополам. Александр Сергеич тяжело охнул и как-то неловко повалился на бок. К нему бежал Данзас.
- Стоять Костя, еб твою мать! Не сметь!
Сергеич тяжело перевалился на локоть и снова взглянул Дантесу в побелевшее лицо с ниткой синих губ. Он смотрел ему прямо в широко открытые глаза, в черноту огромных зрачков.
Пушкин вытянул руку, она предательски дрожала и никак не могла поймать сердце француза.
- Ну же, родная! Ну-ка, стоять смирно! Перо держала всегда ровно, потрудись милая, подержи и пистолет хоть на несколько секунд!
Ствол качнулся и замер. Прогремел еще один выстрел. Глаза Дантеса распахнулись во все лицо и на его лице появилось выражение той детской обиды, которое Пушкин недавно видел у Штольца. Данзес упал.
Пушкин почувствовал, как горячая радость прокатилась по всему его телу и кровь еще сильнее заструилась из раны на животе. Он откинул пистолет, нашел глазами Данзаса и то ли прокричал, то ли прохрипел:
- Браво!
P.S. Почувствовав опасность своего положения, Пушкин опять стал добрым и сердечным человеком: прежде всего старался не испугать жены, потом постарался узнать правду от докторов, послал к государю просить прощения для своего секунданта, исповедовался, приобщился, благословил детей, просил не мстить за него, простился с друзьями и книгами, перемогал ужаснейшие физические страдания и утешал, сколько мог, жену. Он скончался в 3-м часу пополудни 29 января 1837 года. Его отпевали в придворной конюшенной церкви, после чего А.И. Тургенев отвез его тело для погребения в Святогорский монастырь близ Михайловского.