Вместо предисловия: Камрады падонки! Сей опус посвящен отнюдь не теме йобли, посему интересующиеся раскрытием этого вопроса малолетние драчуны-уебки песдуют нахуй. Первыенах и вторыенах идут к Большому театру или в клуб-шанс дружить с пидорами.

* * *

Необычно приветливое и теплое для этого времени года мартовское утро дало начало новому дню. Да еще какому! В этот день все жители городка C. N-ского уезда проснулись с предчувствием чего-то необычного, праздничного, того, что испытывает ребенок, только-только открыв глаза в новогоднее утро. В этот день весь городок уже с рассвета гудел как потревоженный пчелиный улей.

Ведь сегодня почтенный профессор Прокофий Периандрович справлял свои именины! Эти ежегодные празднования были столь пышны, а почтенный профессор каждый раз преподносил столь необычные сюрпризы гостям, что именины его были известны на весь N-ский уезд, а разговоров об именинах хватало на год вперед. В прошлый год, например, профессор, славный приверженностью к трезвому образу жизни, нажрался в такую зюзю, что даже подпоручик Грязныщенко B-ского гусарского полка, известный пьяница и ловелас, чуть не обгадился от умиления.

Итак, настал день именин. Приготовления начались с самого раннего утра. Дворня в усадьбе почтенного Прокофия Периандровича к полудню уже так набегалась с этими чайниками, чашками, тарелками, вилками, ложками, стаканами и другой столовой дребеденью, что вся покрылась испариной и пеной, как беговые скакуны. Даже разбитый параличом старый дед Пахомыч, с самой войны двенадцатого года сравший под себя без движения и брезгливости, и тот не смог удержаться от каких-то спазматических подергиваний, неистово пуская утробные газы, чем приводил крестьянскую ребятню в неописуемый восторг.

Повариха Манька что-то кашеварила, полускрытая на кухне в клубах дыма и окутанная шипением, скварчением, бульканьем и вкусными запахами. А огромный серый дворовый кот Евнух уже околачивался около пышущих жаром кастрюль и сковородок.

Кузнец Ряба, успевший принять рюмашку "за здравие барина нашего, почтенного Прокофия Периандровича", в кучном кругу крестьян и холопов добродушно объяснял им, где он их всех видел и в какую дыру он их всех опробовал. Мужики вдумчиво слушали и, сильно окая, неторопливо кивали холеными бородами. Мужиков было человек пять. А Ряба был один. Но сильный. Очень. И пьяный. Тоже очень. Поэтому все было тихо и спокойно.

Почтенный профессор Прокофий Периандрович еще только-только проснулся и изволил неспешно откушать утренний кофий на веранде усадьбы. Наблюдая мельтешащую прислугу, он раздумывал над новой загадкой природы, о которой узнал от председателя местного дворянского собрания Колбунова-Ретортова, знатного путешественника и натуралиста.

Вчера в гостях у барона Карла Георгиевича Ы председатель рассказывал о своем недавнем путешествии в Индию - страну невиданных зверей и экзотических нравов. Упомянул Колбунов-Ретортов и о йогах, чем привел почтенную публику в изумление, а не менее почтенного профессора в исследовательский экстаз. Прокофий Периандрович попросил председателя рассказать о сей оказии поподробнее, а затем сам попытался применить на себе одну из поз этих самых йогов. Несмотря на все старания, почтенному профессору ничего не удалось - им сразу завладели газы и застарелый радикулит, и стонущего, охающего Прокофия Периандровича свезли в двуколке домой.

Жена же почтенного профессора, уважаемая Ефросинья Густавовна, с утра пораньше отбыла в город передать приглашения на именины мужа. А приглашений было много. К ужину ожидались: статский советник Моющещавельский, достойный государственный муж и отличный партнер в вист; Герберт Полуэктович Пяльцев - местный врачеватель, химик и всяческий многознатец (злые языки поговаривали, что Пяльцев изыскивает философский камень, умерщвляя младенцев и девственниц); доктор Геббельс из немецких помещиков, человек не злой, но со странностями (слуга доктора, убогий Петька Кривая Нога, сказывал, что во сне "их немецкая светлость" имеют привычку страшно шевелить пальцами ног и причитать "Йа, йа! Йаволь, майн фюрер!"); барон Карл Георгиевич Ы - любитель женщин и ужасный модник; председатель дворянского Собрания Колбунов-Ретортов; полковник в отставке фон Мудель-Намушкин, известный своим мотовством; а также подпоручик Грязныщенко, графиня Румянова, полицмейстер Гагара и многие другие достойные дамы и господа. Из столицы по случаю именин даже выписали цыган с медведем и польскую певичку Ракушку.

Итак, уважаемая Ефросинья Густавовна покинула поместье мужа, изволив отправиться в город. Ах, господа! Что у нас за городок! Нарядный летом, тихий зимой, печальный осенью! А весной!.. Солнце искрится на глади реки Холодной, что протекает прям через город. Легкий ветерок чуть колыхает веточки прибрежных ракит. Первые за этот год птахи разносят весть о приходе весны. Лучи света ласкают непривычным после зимы теплом прохожих - резвую ребятню, пьяненьких мужиков, улыбающихся женщин. А что за женщины у нас в С.! Хоть на Юг поезжай, хоть на Север, хоть за край света, нигде таких не отыщешь! Красавицы, мастерицы, хохотуньи - любо-дорого посмотреть!

А Ефросинья Густавовна была дама серьезная, столичная. Бывала в парижах, свет видывала. А потом и муж ее, почтенный Прокофий Периандрович - мужчина знатный, известный в России. Сам император Александр жаловал ему кое-что (так, во всяком случае, слово в слово, утверждает уважаемая Ефросинья Густавовна)!

Протрясшись в двуколке с пару часов, и миновав около десятка деревень, Ефросинья Густавовна въехала на центральную улицу С. и, заехав к подруге своей, купчихе Таратартуевой, дабы откушать чаю с тульским пряником, направилась развозить приглашения.

А коллежский аКсессор Егор Дюзька тоже хотел быть приглашенным на праздник. Но его не пригласили. Потому что в прошлый год, когда на именинах профессора меж Дюзькой и глухим графом Жопопским вышел спор о пользе кофия перед чаем, граф имел несчастье по причине своей глухоты переспрашивать "о чем это вы…о чем это вы?" и подносить к уху слушательную трубу. Доведенный этим до крайнего раздражения пьяный Егор Дюзька начал громко вскрикивать "Убью тебя! Про кофий я! Убью тебя! Про кофий я!". Но язык у молодого человека уж не ворочился, и получалось "Убью тебя, Прокофий!". Вышел большой конфуз и коллежского аКсессора выгнали.

Сегодня же Дюзька замыслил недоброе. И когда уже настал час именин, гости собрались, стол накрыли и украсили, Дюзька с душераздирающим воплем выпрыгнул из кустов смородины, окаймляющих газон, где проводилось торжество, и, стащив с себя штаны, обпачкал стол, явства и всех присутствующих гостей.

Гости пришли в ужас от такого обращения, и громко жаловались друг другу на невоспитанного хама Дюзьку, почтенный Прокофий Периандрович с мокрым полотенцем на лбу стонал "да я ж тебя! Подлец! Да я на тебя самому… самому… ну, этому… пожалуюсь!", а аКсессор тем временем, повизгивая от злорадного удовольствия, что расстроил все празднество, и придерживая спадающие штаны руками, уже убегал дворами в близлежащий лес.

Через две недели местная жандармерия поймала и посадила в тюрьму когда-то подававшего надежды молодого коллежского аКсессра Егора Дюзьку, а через полвека уже в другой стране другие люди говорили, что революционеры и борцы с буржуями-угнетателями появились еще пятьдесят лет назад, но уже тогда жестоко преследовались царскими сатрапами…

Me cago en la leche. Хитрый Чорт.