Этот сайт сделан для настоящих падонков.
Те, кому не нравяцца слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй.
Остальные пруцца!
Когда Андрей влюбился в Машеньку, ему было пять. В садик он стал ходить с воодушевлением, впрочем, там он не резвился и почти не контактировал с другими детьми, проводя дни в глухой оболочке мечтаний, пристроившись возле подоконника и наблюдая попеременно сорок в жухлых ветвях и жизнерадостную Машеньку с ее двумя куклами, тремя неотступными поклонниками, пупсиком и велосипедной худобы Барби.
Сон-час. К Андрею подошел дежурный. Власть-сласть.
- Ты почему не спишь?! Я сейчас всё расскажу Лидии Георгиевне!
- Сплю я.
- Нет не спишь. У тебя глаза под веками двигаются, значит не спишь. Вон у Ивщенко тоже двигаются, она тоже не спит! Я сейчас пойду и всё расскажу! Вас в угол поставят! Понял?
Так. Спокойно. Не нервничай. Нельзя ругаться. Нельзя драться. Это и будет причиной, по которой тебя накажут. Умнее надо.
- Дай поспать. Что ты ко мне лезешь и спать не даешь? Вот придет воспитательница, я ей всё расскажу, как ты мне спать не даешь, понял?! Она тебя накажет.
- Не накажет.
- Накажет.
- Нет. Я дежурный.
- Дай поспать. Ребя, вы скажете, что он ко мне лезет с разговорами и спать не дает?
- Я не лезу.
- Вот и не лезь.
Ушел. Через пятнадцать минут вернулся и лег. Уснул.
Все уснули.
Нет, Машенька не уснула! Андрей крикнул шепотом:
- Ивщенко! Ты спишь?
- Нет.
- Не боишься, что накажут?
- Нет.
- Хочешь шоколадку?
- Хочу.
- Иди сюда.
- Не пойду. Меня увидят и поставят в угол.
- Тогда я пойду.
- Иди.
Чувствуя себя советским разведчиком на фашистской территории, Андрей ползком пробрался к кровати Машеньки.
- Залезай под одеяло, а то тебя увидят!
- Там темно.
- У меня фонарик есть.
Грязь с пола транзитом через кожу мальчишеских колен и локтей перебралась на простынь девочки, зашелестела обертка шоколадки. Фонарик не потребовался: одеяло пропускало косые солнечные лучи.
- Не дам.
- Ты обещал!
- А что мне за это будет?
- Ты просто так обещал.
- Нет. Поцелуй - дам.
- Не поцелую.
- Тогда не дам.
- Ты всё наврал! Врать не хорошо! Я так не играю!
- Я не наврал. Я схитрил.
- Это всё равно.
- Поцелуешь?
- Не-а.
- Тогда покажи письку.
- Ты что, обалдел?
- А что такого? Мне вон Галька показывала и ничего.
- За шоколадку?
- Просто так.
- Я покажу если ты покажешь. Чур, ты первый! Давай ляжем вольтом.
Шуршание. Приглушенный ладошкой шепот:
- Теперь ты!
- Ладно! Ой! Хи-хи! - В Машеньке некоторое время противоборствовали внушенный с детства стыд и врожденное любопытство, заставляя то закрывать ладошкой глаза, то впускать под одеяло лучик света, чтобы лучше рассмотреть. В конце концов победила природа. - А можно потрогать?
- Потрогай.
- Ой!
- Теперь ты покажи.
Стыдливая Машенька стянула трусики до колен, за сердечным боем так и не услышав шаги подходящей воспитательницы, поэтому, когда одеяло было безжалостно сорвано, вся группа проснулась от того страшного визга, что обычно извлекается из девчоночьих глоток лишь демонстрацией пауков и дохлых мышей.
Андрей попадался на подобном не впервые, но реакцией воспитательницы был ошарашен:
- Ну вот, всё ясно. Два сапога пара. Собрались. Ивщенко, мы уже говорили с твоей мамой на эту тему?! Тебе мало было? Так, вы оба сейчас же в угол. Куда-куда, Андрюша? Ты же хотел ей показаться без трусов? Вот теперь всем показывай. Я кому говорю! Ну-ка не надевай. Марш в угол! И ты, Ивщенко, за ним, нет, во-он туда. Будете стоять до полдника.
- Нуиияеооииааа... Ну, ииия иоена!..
- Без разговоров! Марш!
- Ыыыыыыы...
Приятели (сострадающие - со стыдом, неспособные сострадать - со смехом) отворачиваются от проходящего к месту казни Андрея. Девчонки подглядывают с стыдливо-боязливым интересом, словно наблюдая сказочную реальность, скупо, но скрупулезно описанную каким-то литературным слешером.
С начала полдника Машенька не обращала внимания на своего сопроказника. А Андрей в тот день не приставал к девочкам с шоколадками и конфетками: ведь он нашел ее, единственную. Черт побери! Он был тогда счастлив не от того, что она показала-таки ему письку, а оттого, что она просто была рядом и обратила на него внимание! До ужина он рассматривал ее новые ботинки на огромной платформе и думал, что она, как ни в чем ни бывало, вот так же будет показывать письку другим.
Выпоротый, Андрей проснулся ночью в своей обычной компании по-змеиному извивающихся червяков-гигантов и собирался уже глядеть в потолок и трястись в поту до утра, но вдруг заметил, что одеяло с него слетело и он лежит, словно жертва на алтаре козлобородому богу с нежными девичьими устами вместо ануса. Он молча вскочил и пронесся к выключателю, расталкивая липкие и мягкие тела червяков и отрывая липнущие к беззащитным голым бокам руки-щупальца. От хлынувшего с потолка света монстры мгновенно съежились и превратились в хлипких трусливых сороконожек...
- Сороконо! Сороконо! - неистовствовал Андрей, бегая кругами по комнате и с хлюпаньем плюща насекомых голыми пятками. О, как эти твари хотели жить! Они в спешке расползались, но Андрей всегда успевал настигать их. Он ускорял шаг, проходя каждый новый круг за меньшее время, нежели предыдущий, закручивая вихрями клубы пыли. Бумаги, книги и мелкие вещи поднялись в воздух и завертелись в вальсе с зарождающимся торнадо. Вот уже и сам Андрей начал походить на сороконожку, настолько быстро несущийся по заляпанному хитиновыми кляксами призрачно-небесного цвета, ковру.
Вот... Еще чуть быстрее... Да! Ему удалось. Он схватился зубами за гладкую спину, дергающуюся впереди, рванул головой назад и мгновенно остановился, шокированный видом собственного позвоночника.
Андрей позволил тормозящему потоку воздуха обдуть бахрому раны на спине. Солдатики, листки, гезеты, карандаши - всё это рухнуло на пол и тут же стало выгорать в огненной стене, выделившей круглый алтарь рыжей змееногой богини. Спасаясь от жара, Андрей отошел в центр круга, присел на корточки и руками стал раздирать рану на спине. Вверх хлынул поток красного бисера.
- Красный, - сминался мальчик, словно опустошаемый пластиковый пакет с молоком. - Хорошо.
Ударившись о потолок, бисер загустил воздух, став не то туманом, не то дождем, отплясывающим на макушке Андрея джигу.