Баба Лена на втором этаже умерла.
Ее дети свалили, куда то в другой город.
И когда ее вынесли в белых тапках под плач ненавидевших ее соседей, пропахшая нафталином квартирка опустела.
Спустя неделю, просевший вод весом шифоньеров и кроватей Газончик, приволок семейство Будницких из Донецка, где как оказалось акромя ебанных шахт и шахтеров, водились, люди и их дети.

Женя Фриц, получил свое погоняло из за того, что с нашей точки зрения он был похож на плененного партизанами немца. Не знаю, что дало нам эту идею, может выпуклые как у пикинеса глаза, может синие круги под этими так сказать глазами. Но судьба у него не сложилась как то сразу.
Особенно тяжело ему пришлось, когда кто, то пизданул что у Фрица обрезанная залупа. Это было страшнейшей бочиной и означало почти тоже самое, что не иметь залупу вааше.
Ко всем своим прелестям Фриц страшно заикался.
Он не то что заикался, а просто буксовал на одном слове, синел, выпучивал глаза, пускал пену. Короче любой эпилептик во время приступа казался бы детским лепетом по сравнению с говорящим Фрицем.
Но однажды, кто то посмотрел кино про немцев, где некий предатель Кротов, тренировался в немецком диверсионном лагере и поборол заикание путем шокотерапии и пускания тока в голову.
Мы не могли остаться безучастными к трагедии товарища, это были бы не мы ....это было бы не похоже на нас, чутких и отзывчивых детей.
Мы ставили фрица к стенке, и лупили его по ногам лозинкой, типа, что бы он из страха перед болью перестал заикаться. От этого Фриц стал заикаться еще больше, неблагодарный блять.
Но наследующий день, вдохновленные десятым повтором фильма про Кротова, мы лупили его по новой, а он все заикался.

Однажды, я гулял во дворе совсем один, и от нехуй делать, привязал к груше толстую проволоку, служившую для развешивания белья счастливыми обладателями квартир без балконов.
Я завязал ее колечком на конце, и привязал ее так высоко как мог.
Она висела на расстоянии полуметра от земли и гнивших плодов, окруженных осами. Меня это нихуя не смущало, я вскарабкался на погреб, вцепился в руками в петельку, прокатнулся и стал обратно на погреб.
Фриц, косивший очередной курс шокотерапии, смотрел на все это из окна подъезда. Но потом, видимо забыв о осторожности, выскочил во двор и примчался ко мне.
Что ты делаешь - спросил Фриц?
Вешаюсь - ответил я.
Я а аа ааа тo o o оже так могу - замычал он.
Ну, давай - и я подвинул ему проволоку.
Он с полными от счастья, выпученными глазами ухватился за кочельку, прокатнулся и стал на погреб обратно, безукоризненно повторив все мои движения.
Я сказал ему - Фриц, ты сука гонишь, кто так нахуй вешается?
- А как?
- Блядь голову засунь в колечко, и руки отпусти.
Фриц, обученный беспрекословно подчинятся мне как шокотерапевту, засунул свою пучеглазую голову в кольцо, оттолкнулся с погреба и повис.
Сначала он брыкался, кряхтел, потом перестал и начал синеть, повсеместно сливаясь с синяками под глазами.
Я охуел и остолбенел. Я начал дико орать и на мой крик выбежал Валик Кот, который наблюдал всю экзекуцию с балкона.
Он подхватил его за ноги, а я обрезал веревку перочинным ножиком. И мы поволокли синего Фрица в палисадник, чтоб нас не спалила мамка Фрица, фрау Будницкая.
Когда мы откачали его, он совсем перестал говорить, а только плакал.

Спустя 12 лет, он постучался ко мне в двери, и я его сразу узнал.
Он только что откинулся и у него не было денег на билет, куда то не знаю куда.
Да и какое это имеет значение куда. Мы пожрали на кухне, покурили, поболтали не о чем, я дал ему денег он сказал, что вернет, и пропал навсегда.
Осколок детства.