Макаров всегда отличался замедленной реакцией, и , видимо, именно это спасло ему жизнь. Шина лопнула на скорости в 140 и машина, еще секунду назад бывшая продолжением воли Макарова, повела вдруг себя взбесившимся буйволом с родео. Вместо того, чтобы подчиниться инстинкту и утопить тормоз в пол, Макаров медленно, как в дреме, стал прерывисто нажимать пружинящую тормозную педаль, попутно играя рулевым колесом в кошки-мышки, всякий раз - в обратную заносу сторону. Когда машина ушла с полосы в кювет, стукаясь днищем о коряги, Макаров прокусил от толчка язык и подумал - "Пиздец подвеске".
Шок пришел позже, когда изрядно снизившая скорость "Хонда" оповестила о встрече с придорожным деревом громким "кламц!" разбитой фары. Инерция бросила Макарова навстречу лобовому стеклу, он несильно стукнулся и придавил зубами язык во второй раз.
Тишина. Статика. Макарова затрясло. Закурить он смог лишь с третьей попытки - дрожащие пальцы слушались его наполовину. Подчиняясь главной директиве - достать сигарету, щелкнуть зажигалкой - они подводили в деталях, и сигарета падала на пол, поднималась оттуда, уже пыльная, а тонкий язычок пламени издевательски плясал вокруг сигареты, кокетливо облизывая кончик на миг, ничтожно малый, чтобы затянуться.
Только выкурив две сигареты кряду Макаров нашел в себе силы, чтобы открыть дверь, неловко кряхтя, выползти наружу - стресс давал о себе знать легкой холодящей дрожью в коленках - и оценить ситуацию, в которую он попал.
Сьехав в кювет, машина прошла еще метров тридцать вниз по склону, к несчастью для Макарова, достаточно крутому. Макаров зло сплюнул - плевать, выберусь, понимая, однако, что под таким углом, да еще по жирной влажной осенней землей наверх не выбрался бы даже внедорожник, что уж говорить о слабеньком "Цивике".
Машина натужно ревела недоенной коровой, но единственным результатом всех попыток водителя была все углубляющиеся воронки под колесами. Попытки подложить доски или подкопать землю результатов тоже не дали. Через три часа Макаров понял, что для того, чтобы выехать, ему придется срыть всю землю на несколько километров и проложить новую дорогу.
Паника рвалась наружу, как кипящая пельменная пена из-под закрытой крышкой кастрюли. Ознакомившись с картой, Макаров затосковал - от Еретеевска он отъехал на 240 километров, до Нижних Вешен осталось 107. За три часа езды он встретил только один встречный автомобиль и ни одного - попутного, к тому же вечерело и шанс быть подобранным попуткой сводился к нулю. Мобильный сообщил о потере зоны сети еще на выезде из Еретеевска.
Выкурив уже десятую в три часа сигарету, Макаров достал из багажника рюкзак, бросил в него термос с кофе, блок сигарет, фонарик, натянул поверх кожанки защитного цвета ветровку и полез наверх, к дороге. Буду двигаться к Вешнам, думал он, с перекурами и отдыхом уложусь в сутки, другого выхода все равно нет.

……

Когда ночная тьма сзади посветлела огнями фар, Макаров даже не поверил - он давно впал в бездумное отрешение пешего ходока, ноги автоматически меряют километр за километром, а в голове фантомами бродят другие мысли, главная задача которых - отогнать дорогу, заставить думать о чем-то кроме извечных "сколько прошел - сколько осталось".
Отойдя на обочину - защита от лихача - Макаров включил фонарь и стал описывать им небольшие круги, лучем в сторону подходящей машины. Только когда машина с мягким трением шин остановилась и стекло со стороны водителя пошло вниз, Макаров ощутил, как он устал. Ноги, как бы получив приказ о дембеле, моментально расслабились, и Макарову стоило больших трудов сделать несколько шагов вперед, к машине.
- Здравствуйте. Идиотская ситуация - попал в аварию, машину не вытащить, ухайдокался, три часа пытался. Вот, к Вешнам иду, пятый час уже… - пожилой водитель, лицо как у постаревшего космонавта, какими их изображали на стеллах в Домах Культуры в макаровском детстве - умные усталые глаза, гранитная кочка подбородка - понимающе кивал. Когда Макаров закончил, водитель, усмехнувшись, потянулся к пассажирской двери, открыл её, негромко клацнув замком, и снова повернулся к Макарову:
- До Вешен не доедем, бензин в нулях почти. Как вариант предлагаю - заночуете у меня, с утра выедем в Вешны, у меня в сарае пара канистр есть, должно хватить. Садитесь, если устраивает.
Обойдя "Уазик", Макаров с трудом поднялся на подножку, бухнулся на сиденье - "Макаров Сергей" - и заснул с протянутой рукой, едва улавливая "Приятно познакомиться. Алексей Иванович Робенков".
Проснулся Сергей от мягкого торможения. Все еще пребывая в остаточной дреме - вроде и не спит, однако и до конца не проснулся - Макаров наблюдал за тем, как Робенков подходит к крыльцу дома, роется под половицей, поднимается с ключом, открывает дверь - и вот уже чернильное господство ночи нарушено желтым светом из прихожей.
Кухня, несильный свет , чай, ночные мошки, вертолетно трепеща крылышками, спиральными кругами приближаются к лампе . Алексей Иванович зажег во дворе небольшой костер, накидал туда еловых веток - комаров отгоняет, поставил самовар и заставил Макарова переодеться (ну что вы, Алексей Иваныч, неудобно) в теплую тельняшку, бушлат и старые вельветовые штаны.
- Баню топить уже поздно, завтра с утра что-нибудь придумаем. Сейчас придется холодной водой, ну, это после чая уже. Поешь, Сергей, не стесняйся, организму после стресса много еды надо.
Сергея не заставил просить себя дважды. Он действительно сильно проголодался и смог поддерживать беседу только после двух тарелок гречневой каши с мясом и несчетного количества бутербродов - овальные кусочки мягкого нарезного батона прикрыты сверху крышей из плавленого сыра.
- Восьмой год здесь живу. Сначала диковато было, а потом привык. Здесь километров на семьдесят вокруг - тишина да благодать, ни одного человека. Раз в неделю в Еретеевск выбираюсь - отчет написать в лесничество, затариться по мелочам. Хорошо здесь, спокойно. Я даже телевизор не стал брать. Радио хватает вполне. Да и читать наконец-то начал толком, а у меня библиотека в пятьсот томов без малого, плюс "Роман-газета" и "Вокруг света" подшивки с шестьдесят шестого до конца восьмидесятых. Охота вялая в здешних краях, браконьеров нет почти. Я как сюда перебрался в девяносто третьем - только пару раз и видел. А мне как егерю того и надо - больше времени за лесом следить. Не поверишь, Сергей, уже весь лес как свою делянку воспринимаю. В прошлом году плотину построил. Весной скворечники развешиваю. - Робенков усмехнулся, по-доброму прищурившись. Дым от его "Явы" сплетался над столом с сизоватым собратом из сергеевского "Кэмела". - Мне такого спокойствия всю жизнь не хватало. Я ведь раньше очень активно жил… Мир посмотрел… Бывает, прилетаешь из Анголы,а тебе два часа - жену повидать, и на поезд в Варшаву. Дома в году месяца три жил, это в лучшем случае….А с пятьдесят восьмого по шестьдесят четвертый и вовсе без выезда в Берлине проторчал, восточном, естественно. Вьетнам, Кампучия, Франция, Куба, Гвиана, Йемен, Никарагуа, где меня не носило только…
- Это что же за работа такая? Гидроэлектростанции строили?
- Ха-ха, шутник… Хотя пару раз по документам и энергетиком был… Да нет, Сереж, я во внешней разведке тридцать четыре года отслужил. Раньше бы не сказал, а сейчас можно… Да и поговорить хочется - ведь яркая была жизнь, историю делали. А как на пенсию ушел - и поговорить не с кем, рассказать не кому. Вот помню, история была - меня в Берлин перевели сопляком совсем, двадцать четыре исполнилось. Ну, пообтерся чуть-чуть и с девченкой познакомился, Гертрудой звали, дело молодое, сам понимаешь. Два года с ней встречался, жениться хотел. За это время на службе вверх пошел. Поставили на дезу, игру разрабатывать против англичан, "мишников", как мы их тогда называли. И вел с их стороны, как я потом узнал, против меня игру Джон Корнуэлл, оперативное имя "Кёрли", ну, навроде как "Кудрявый" по ихнему. А главным агентом у него как раз-таки Гертрудка и была. Два года я через неё дезу ему гнал. Вот и представь себя на моем месте - люблю по-настоящему, зубами скриплю по ночам - и использую. Потом - вычислил её Корнуэлл, ну мы её и вывезли в СССР, там и умерла в лагере в шестьдесят девятом.
- А с Корнуэллом с этим я в восемьдесят восьмом пересекся - меня перед пенсией на бумажки поставили, а он в Москву приехал. Писателем стал известным, приезжал книгу писать. Ну, меня к нему консультантом. Выпили, поговорили. Я думал он как - мемуары там, воспоминания, ан нет - популярный он у них, книжек миллионов пятьдесят продал, псевдоним у него еще такой…Как французский звучит…. Его за провал с моей игрой из "Ми" турнули, он писать стал. Вот и думай, кому повезло больше. Я вот иногда думаю - у меня здесь бобинник московский и кассеты лежат - может мне надиктовать все и тоже издаться? Ну, это так, пенсионные домыслы…
- Долгое время не мог определиться между спортом и службой. Я ведь стрелок из лука. Вплоть до восьмидесятого в ГСВГ первое место среди лучников держал. Как молодой был - медалей хотелось, ха-ха. А потом подумал - в спорте ведь до тридцати горишь, а дальше - либо тренером, либо пить. А мне гореть хотелось, жить по полной, ради цели, чтобы интересно, захватывающе.
- А в разведке - горел. Столько историй было - сейчас не верится даже. Два раза думал - все, не выберусь. В Анголе в семьдесят шестом - лежу в джунглях раненый, оружия - нож армейский, и слышу как эти, обезьяны черные рядом шмыгают. Нож приставил к горлу, думаю - увидят, сразу наискось, как в деревнях баранов режут. Пронесло. Подобрали мплэшники через час - а я так с ножм и сижу. Даже вот шрам небольшой остался до сих пор. Или в Сальвадоре с фарабундовцами случай был.. Хорошо жил, интересно. А с перестройкой этой… У меня три игры было в разработке - прикрыли. А потом и вовсе - в канцелярию. Жалко страну - коммунисты, да, говнюки были. Но ведь и держава была. Мощная, сильная. А сейчас что? Торгуют все, как цыгане, честное слово… Да что это, все я да я, давай о себе расскажи.
Сергею не хотелось выныривать из приятной теплой полудремы, и он с трудом слепил несколько общих фраз "…Москвич… Тридцать два, менеджер…Взял вот отпуск на три недели, решил всю Россию проехать… Чем занимаюсь? Да так, ничем… Консалтинг… Даем советы, разрабатываем планы, экспертиза эффективности и так далее - и руками не пощупать и ерунда в большинстве случаев. Сам не знаю, зачем. Но вроде пристроился, денег нормально платят. Нет, не женат, детей тоже нет. Для себя поживу пока…"
Перина встретила Макарова как деревенская бабушка - тепло, радушно, успокаивающе.

….
Утро было из тех, какие не встречаются в Москве - под неяркими теплыми лучами окружающий лес ожил, заблестел росой на траве и листьях. Негромко пели птицы, стрекотали неизвестные Комарову козявки, делясь проблемами и заботами своей козявочной жизни. Выйдя во двор - потянуться - Сергей обнаружил Робенкова колющим дрова.
- С добрым утром, Сережа. Давай-ка садись завтракать, там чай, творог, сметана, каша и яичница. А я пока баньку затоплю, а потом и собираться начнем.
Вялые попытки непривыкшего к обильным завтракам Макарова Робенков отверг решительно - "завтрак - это силы, а силы тебе сегодня понадобятся". К удивлению для себя, Макаров действительно хорошо позавтракал.
Млея часом позже после бани, Макаров лениво попыхивал "Кэмелом". На крыльцо вышел Робенков - серая ветровка с капюшоном, кепка-афганка, видавшие виды берцы на ногах. Через плечо - коричневой кожи колчан с вышитой красной звездой на нем, в руках - пластиковый лук, из спортивных, с непонятными Макарову зажимами и делениями.
- Колчан сослуживцы подарили, на сорокалетие. - ответил Алексей Иванович, словно бы угадав мысли Макарова.
- Ну, Сергей Саныч, задача боевая у нас такая. Сейчас 9-30. Я даю тебе ровно час форы, а в 10-30 стартую сам. Даже в 10-35 - пять минут тебе еще на сборы. Правила простые - их нет. Можно делать что угодно и как угодно. Условия считаю равными - ты моложе, я опытнее. Я знаю местность, но у тебя - фора. Открытый бой не рекомендую - я в семьдесят девятом трех китайцев вот этими руками… Уйдешь - победил, меня проучишь - тоже, естественно, победил.
- Алексей Иваныч, что за шутки такие…
- Не шутки. Я тебя вчера про жизнь не зря спрашивал. Пусто живешь. Не для себя даже, потому что скучно. Ни для кого. Я что, ради таких как ты всю жизнь борьбе посвятил? Давай, вперед, две минуты прошло уже.
- А что будет, если я откажусь? Вот просто, возьму, и не пойду никуда?
- То же, что и с браконьерами. Ты как думаешь, почему это за годы моего егерства статистика браконьерская вниз ушла и лес ожил? Раньше по сорок случаев в год, а у меня три человека за шесть лет последних? - Разговаривая, Робенков сошел с крыльца и двинулся в сторону бани. Отойдя от дома на тридцать шагов, он с неожиданной для человека такого возраста резкостью заученным движением выдернул из колчана стрелу, и, развернувшись, не давая себе ни секунды на прицеливание, натянул тетиву и дзинькнул ею в сторону Макарова.
Впившись в деревянную стену, стрела зазвучала полутоном неумело зажатой гитарной струны, и только потом Макаров ощутил жжение в мочке уха и увидел капли - кап, кап - тяжелой черно-красной влагой падающие из раненого уха на ветровку.
- В 10-35 ровно, если ты не уйдешь, я опять выстрелю. На этот раз - ниже и левее, чтобы в шею.
… С ужасом и непониманием Макаров поднялся и как был, не взяв сигареты, кошелек и документы - бросился по обозначенной двумя колеями дорожке - к людям, обществу, нормальности. Он бежал, и часть его сознания не могла поверить, что такое - возможно, в то время как другая давала практические советы - не по дороге, он хорошо её знает, петлять надо…
Проводив Макарова взглядом, Робенков снял колчан, положил на крыльцо лук и присел - покурить. В этот раз брошенный на дорогу мини-ёжик - его научили мастерить такие в Германии - сработал идеально. Макаров был молод, физически развит, умен и энергичен. Охота обещала стать интересной. Не такой как в тот раз - стареющий кавказец ларечник с молодой любовницей. Хлопот больше, а всей охоты - на два часа. Или как в позатот - два журналиста-алкаша с местного ТВ.
Подставив лицо набирающему солнцу, изредка затягиваясь, Робенков улыбался - жизнь была полной и интересной. Совсем как тогда, в Берлине. Или потом, в Йемене. Или совсем потом, в Чили.