Инфраструктура пенитенциарной системы большинства ближневосточных и средиземноморских стран была создана еще англичанами. Полицейское управление в Лимассоле - не исключение. Бетонный прямоугольник, в стенах которого помещается ментовское учреждение, а в центре, во внутреннем дворе - парковка и собственно тюрьма, такой же прямоугольник поменьше, встроенный в первый. В нем, опять-таки, имеется внутренний двор - шагов эдак 30 на 15, зарешеченный сверху, а с боков по длинной стороне - камеры под крышей. Камеры находятся по две стороны коридора, так что те, которые имеют общую стену с внутренним двором, отличаются от противоположных наличием окошка, в этот внутренний двор выходящего. Через коридор можно попасть во внутренний двор. Камеры по одной стене двора - мужская половина, напротив - женская. Такая вот архитектура без излишеств. В одном конце коридора - дверь-решетка, отделяющая его от двора, в другом - два очка в полу и душ (из стены торчит труба). Такими же дверьми-решетками отделены от коридора и камеры, каждая - два на два метра. Внутри - бетонный полок с кровать высотой, на нем - доска, прикрепленная намертво к бетону. Ну и вообще все вокруг исключительно бетонное. Подробно все это заведение я осмотрю завтра наутро, а сейчас я сплю…

…После того, как с меня сняли наручники и закрыли за мной дверь во внутренний двор, мне показалось, что вот сейчас-то и должна начаться настоящая борьба за существование. Передо мной метрах в трех, поставив полукругом пластиковые стулья со спинками, как в партере расположились четыре черта средиземноморской национальности. Особого интереса, дружелюбия, ненависти или каких-либо других эмоций они не проявляли. Просто пялились на меня или даже куда-то гораздо дальше. Остальное не очень многочисленное население (человек пятнадцать-двадцать, как мне показалось в темноте, - единственным источником света была тускловатая лампочка с ментовской стороны решетки, а темнеет там быстро) и вовсе не шевелилось. Люди или сидели на корточках вдоль стены или лежали, как на пляже, на бетонном полу. В этом настойчивом, но безразличном всеобщем взгляде я не то чтобы ощущал угрозу, а предполагал некие потенциальные враждебные действия. После допроса я не очень-то был готов к новым столкновениям. Пауза затягивалась…

-Русские есть? - я пытался говорить спокойно и грозно, получилось хрипло и не очень уверенно. Спустя еще полминуты я, наконец, понял, что до меня вообще никому нет дела. Меня это озадачило. Мой не очень богатый опыт сидения в тюрьме подсказывал, что необходимо "себя поставить", долго и нудно бороться за право не быть морально и физически раздавленным в первые же минуты пребывания в камере… Я почувствовал себя неловко. Сидят люди, отдыхают… Я прошел мимо сидящих на стульях (крайний все же проводил меня взглядом), сел и привалился к стене…

- Ты откуда? - как две капли похожий на остальных, такой же черный, обросший щетиной черт рядом говорил, точнее, тихо-тихо шептал, по-русски с сильнейшим кавказским акцентом.
- Москва.
- А за что здесь?
- Тебе-то что за дело? - я все еще был уверен, что "сейчас начнется"
Черт не стал больше ничего спрашивать. Он обернулся к своему соседу с другой стороны и зашептал что-то по-гречески. Тот на карачках переполз поближе и стал говорить непонятное.
- Эго энен мила эллиника - это все, что я тогда мог ему ответить.
- Я - Али - сказал тот, другой, по-английски. - Хочешь есть? Акцент у него был арабский. Вот ведь, гавно какое…
- Шукрун - пробормотал я. Предложение показалось мне подозрительным и потенциально опасным. Подсунут какую-то гадость…
- Ай ляйкь оль арабикь дэд… - Внезапно сказал араб. Я - Али, из Ирана. Это - Заза, он из Грузии. Тут все арабы, кроме нас. За что тебя поймали?

Понять его было нелегко, по-английски он говорил ужасно…

- Виза просрочена. - Я не собирался откровенничать.
- Тогда быстро отпустят. Тут были люди из России, их продержали неделю и отпустили. Я вот уже две недели. Ждут, когда еще кого-нибудь из Ирана поймают, чтоб всех сразу депортировать. На, поешь - Али протянул мне пол-лепешки и горсть маринованных оливок…

- Элла, ре! - громко прозвучало из-за решетки. Я поглядел в ту сторону. Два мента смотрели в мою сторону. Смотрят они на меня, или на кого-то другого, я не понял и отвернулся…

- Ре, Исраиль!!! Мув, мув мазафака!

Теперь перепутать, к кому обращаются, было сложно. Два десятка сонных людей как по команде подняли головы и смотрели на меня.

- Ты из Израиля? - Али отодвинулся от меня, как от зачумленного.

Существо, похожее на коричневую высохшую обезьянку метнулось ко мне от стены. Я вскочил, готовясь… Маленький араб, заросший до глаз бороденкой, остановился в двух шагах от меня и смотрел на мое левое плечо. Я был в футболке без рукавов. Видимо, татуировка, которая там была, - кряжистое оливковое дерево на фоне взрыва - о многом ему говорила. Он повернулся к обществу и быстро забормотал по-арабски. Я услышал только - Хезбаллах, Исраиль, Голани, Маньяк… Последнее слово с ударением на первом слоге обозначает по-арабски отнюдь не грозного потрошителя. Маньяк - это мальчик-пидарас…

Я въебал ему не думая с левой. Менты уже открыли решетку и добежали до меня одновременно со всей толпой. Так что кто меня вырубил, я не помню. Сейчас я сплю в отдельной камере. По другую сторону решетки - пара десятков тех самых ребят, на которых я три года смотрел через различные устройства, обеспечивающие наилучшее прицеливание. И спать мне остается еще несколько часов. Есть о чем подумать во сне…

Stukan-i