Почерневшей грыжей талого снега я замазываю бесконечную дыру в безоблачной дали неба, расчерченного мохнатыми полотенцами следов от самолетов везущих бесшерстых и бесхвостых обезьян, зачатых в прелюбодействии и пожирающих мертвых, которые безгранично отстали в своем развитии от плосколобых карликов-очкариков, которые чертят бесконечные графики на бумаге, оставляя на этих, уже пожелтевших от старости и войн свитках, жирные грифельные следы своими тупыми карандашами с маслянистыми грифелем на одном конце и разгрызенным деревом, смешанным со слюнями и кусками желтых зубов на другом конце, который они беспрерывно суют себе во рты, пахнущие прошлогодними апельсиновыми корками и корой коричного дерева, которая была ободрана при помощи ржавого, зазубренного от постоянной работы топора с липкой от пота ручкой, которую сжимают в своей необъятной мозолистой лапой здоровый потный негр, по вечерам напивающийся в местной аптеке и говорящий на странной смеси русского, английского и иврита, который любит разглядывать все это - всю эту гигантскую картину, нарисованную маслом, маслом и маргарином на спине его жены, чахлой француженки, которая очень любит петь по-чукотски о том, что
ЯКУТ КУРИЛ КАЙФ!
ДВОРНИК.
25.12.92.