Славно мудрый Вяйнемёйнен время у болот проводит:
Синьку кушает в три горла и горланит громко песни.
Эти песни по округе разлетаются далёко,
Приводя в экстаз и трепет всех, кто наделён ушами.

Проживал в одной деревне молодой Ёукахайнен.
Тоже слушал эти песни и завидовал пиздецки:
Он себя считал поэтом, мудрецом и менестрелем,
И желал не меньшей славы, что добился Вяйнемёйнен.

И однажды не сдержался молодой Ёукахайнен.
К Вяйнемёйнену поехал, чтоб померяться пипиркой.
Завалил к нему он в гости и с порога начал бычить:
Хуль, мол, мудростью кичишься? Есть тебя стократ мудрее.

И давай хлестать познанья, почерпнул что в сельской школе:
Дважды два всегда четыре. Ровно столько лап у кошки.
Если встретил росомаху - обходи седьмой дорогой.
Ну, чванливый старикашка, понял, кто из нас мудрее?

Ухмыльнулся Вяйнемёйнен, разжевал гриба кусочек
И, прищурившись ехидно, вопросил: "Закон Паскаля?
Или, может, мне докажешь теорему Пифагора?
О составе царской водки мне поведаешь, милейший?"

В интеллектуальной битве Ёукахайнен быстро спёкся.
Но потребовал реванша - состязаться в песнопеньи.
Взял он кантеле, по струнам побежали резво пальцы.
И запел. В селе соседнем завздыхали молодухи.

Вяйнемёйнен начал песню - молодухи обкончались,
Потекли и затопили скотный двор. Погибли свиньи.
Птицы замерли на небе, шёпот ветра прекратился.
Песня тут же вышла в чарты и возглавила таблицы.

Ёукахайнен не уймётся: "Хуле ты с одною песней,
Что давно хитом случилась, мне тут букли зашибаешь?"
Вяйнемёйнен рассердился и запел другую песню.
Скалы мелко задрожали, рек замедлилось теченье.

А болото подобралось ближе, чтобы песнь послушать,
Ёукахайнена случайно прям по яйца засосало.
Не заметил Ёукахайнен эдакой досадной хрени,
Продолжал пиздеть ретиво и всё глубже погружался.

А когда болотной жижи зачерпнул сполна ебалом,
Вежлив стал, смирен и кроток. Перед старцем он взмолился:
"О, великий Вяйнемёйнен! Пощади, рамсы попутал!
Лишь спаси, отдам тебе я Айно - милую сестрицу!"

Ухмыльнулся Вяйнемёйнен, разжевал ещё грибочек:
"Вот сестрица — это дело. И неплохо б мне хозяйку.
Подмести, да приготовить, да сгонять за самогоном,
Да и тела молодого ревматизмом бы пощупать".

Возвратился Ёукахайнен, обосравшись, опечален.
Горем с матушкой делился, рассказал, как выебнулся,
Как великий Вяйнемёйнен указал ему на место,
Как сестру родную — Айно, Вяйнемёйнену проспорил.

Вдруг метнулась мать к буфету, ебанула синьки горькой,
Песни радостно запела и в задорный пляс пустилась:
"Хорошо, что уродился сын мой редким разъебаем
И профукать смог сестрицу Вяйнемёйнену в супруги!

Дочка, коль не подкачает, Вяйнемёйнену отдастся,
Залетит, сыграем свадьбу, станем ровней Первородным!
Я куплю себе телегу на ходу, да на рессорном,
И к избе своей пристрою баню, спа и ресторанчик!"

Только Айно жалом водит: мезальянс не по душе ей.
И сидит, рыдает в спальне: "Не пойду за старикашку!"
Вяйнемёйнен усмехнулся, скушал гриб, яйцо поправил,
Взял он кантеле и пальцы понеслись легко по струнам.

Айно плачет — мать не слышит. Айно в лес пошла поплакать.
Но в лесу всем тоже похуй, блядь, на Айнины страданья.
Заяц молча ест травинку, безучастно волк ест зайца.
В общем, некому тут плакать. Не пойти ль поплакать рыбам?

Айно на́ берег выходит, слёзы в море льёт ручьями.
И притом по скалам лазит, там, где эхо от рыданий
Разлетается подальше, чтобы все морские гады
Горем Айниным прониклись и тотчас же пожалели.

Море слышит. Море стонет. Горем Айниным прониклось.
И обнять решило Айно: со скалы волною смыло.
Айно малость поплескалась, попила воды солёной
И ко дну пошла неспешно. Рыбам там она расскажет,

Как отдать её хотели старику на поруганье.
Рыбы Айно пожалеют, молча хлопая губами.
Но хранят молчанье рыбы, так никто и не узнает,
Как страдала дева Айно и как путь свой завершила.