— Деньги у Мариэтты и у генерала, мне они зачем, сам рассуди. Я с вашим миром почти не общаюсь, моё дело сторожить, охранять и убивать. С кем я могу здесь общаться в таком образе?

— Вы у патрульных сколько сегодня взяли? Там много было, и камешки ещё, я своими глазами видел делёжку.

— Смотря для чего много. Мариэтта сказала, что мало, Ланца же ограбили здесь. Но он привезёт, дома есть много денег и ценностей.

— А где дом?

— В Австрии или в Вюртемберге, я точно не знаю.

— Обрадовал до слёз. Если я правильно понял, тема закрыта? Великие жнецы, правящие миром, получили трундулей от деда и разбежались. Какой мне смысл оставлять тебя в живых? Денег нет, куча трупов есть. Жену мою и любовницу ты убил, жить мне негде и не на что. Сдам вас и к прежней работе вернусь, найду бабу с хатой, на пиво заработаю как-нибудь уж, а от вас никакого толка, ты извини. — Генка снова налёг на пику.

— Стой, не спеши, давай по пунктам, не дави на эту палку, моя смерть тебе не выгодна. Да, сегодня произошла непредвиденная ситуация с этим дедом, и Хуберт пострадал, и меня ранили. Но мы живы. И ты жив, между прочим. Деньги и сейчас тут есть, тебе хватит, если что, дом этот можешь забрать, он намного больше и лучше, чем ты хотел. В подвале сейф, там камни, деньги и лекарства. Ключ только у Мариэтты в сумке, а сумки у неё с собой нет — значит в машине или в кабинете. Дома у неё тоже что-то найдётся. Бабка старая есть одна, из наших, наверняка не пустая. Ланц говорил, что на море у него здесь дела серьёзные, так что ничего не кончилось и не остановилось. Мне срочно нужна кровь, иначе это всё пустые разговоры.

— Мои гарантии?

— У тебя икона, она ключ ко всему. Не вздумай даже продать или попытаться открыть её. Спрячь, никому не показывай, не говори о ней — и сам жив останешься, и богатства тебе и твоим внукам хватит. Это твоя страховка, не наделай глупостей. Спаси меня сейчас и никогда не пожалеешь.

— Так Мариэтта под тобой живая вроде ещё. Мало тебе?

— Ланц запретил трогать. Она ему для связей нужна. Ты что делаешь, погоди! — взмолился демон, видя, как водитель достаёт из бардачка и раскладывает здоровенный нож.

— Прибздел? Это хорошо, хе-хе. Выбирайся пока и за деревом тем встань. Чудить не вздумай, второй раз не прощу, я и с первым ещё не решил.

Где-то недалеко раздался свист, и в тёмном небе с шумом раскорячился искрящийся шар фейерверка, почти сразу рядом тоже жахнуло от души, и монстр опасливо втянул голову в плечи, съёжившись почти до размеров обычного человека.

— Да не бойся ты, дурачок, это армяне с черкесами соревнуются салютами в полночь, сейчас менты приедут, и тех и тех оштрафуют, владельцы кабаков будут меряться, кого больше наказали. Вам, фрицам, не понять, что богаче не тот, кто больше заработал, а тот, кто больше потратил. Жди, я быстро.



2.

Какое тело? Какой Лиды Колобок? Жарковой? — всё благодушие Елизаветы Петровны исчезло, как солнышко за грозовыми тучами, — стоит, лыбится, яйца мне на голове крутит и за ануннаков втирает. Где она?

Старпом нахмурил брови не ответил, только глазами указал Тимофею — проводи. Зашёл по пути в директорский кабинет, где Олег Павлович совмещал обыск с упаковкой вещей Мариэтты.

— Фёдорович! Ну не хочу я сюда переселяться, хоть ты дерись! Нахрена мне эти хоромы с эхом? Мне вертеться по работе надо, а не Ким Чен Ынов принимать.

— Это временно, а от Ынов тоже польза произойти может. Нашёл чего?

— Пока всё из той же оперы: наркота, лекарства, деньги, цацки, игрушки сексшоповские. Бордель, если одним словом. Куда девать всё?

— У меня пусть полежит пока. Снимки побоища у тебя нормальные получились, можно хоть что-то разглядеть?

— Отличные получились. Телефон новый, дети подарили. Продать бы эти снимки на Запад...

— Обманут буржуи, они всегда обманывают простых российских людей, особенно директоров домов престарелых. Бери телефон, иди к ребятам, покажи всё Тимуру и Лизе, чтобы в курсе были, потом на флешку перекинь и мне отдай, с телефона всё сотри, это очень серьёзно, Олег.

— А сам что не пойдёшь? Мне показалось, у тебя с Елизаветой...

— Мне тоже показалось. Оказалось, что показалось. Где тут чайник в этом бардаке?

— Сейчас свой принесу. Тебе чай?

— Если есть. Сладкий. Спасибо.

— Держи. Сам управишься? Чай грузинский, лимон абхазский, чуешь, как пахнет?

— Спасибо, Олег. Выпью, к вам приду.

— Хорошо. Держи вот ещё две гуубаты, жена испекла, они в пакете целлофановом не засохли ещё вроде. Перекуси, там мёд, сыр адыгейский, орехи грецкие, а то живот к спине прилипнет.

— Это верно, ещё раз спасибо. Сделай доброе дело, уходя свет верхний погаси пожалуйста, мне надо мысли в порядок привести, не тревожьте меня с полчасика, а если усну, разбудите, — дед бросил взгляд на часы, — в час тридцать. Надо будет подытожить день и на завтра расписать, вернее, на сегодня уже. У вас два ствола, карабин и табельный у Тимура, в бардачке у меня прицел ночной возьми, посади кого-то территорию обозревать. Один не выходи, на территории немец может быть, Катькин хахарь в светлом. Сейчас не полезет наверно, но бережёного, сам знаешь. Иди давай и головой верти по сторонам.

Игнат Фёдорович сначала с неохотой, а потом со всё нарастающим аппетитом уплёл домашние пирожки-печеньки, запив ароматным чаем, отметив для себя, что грузины успешно шагнули назад в плане возрождения чаеводства, вернувшись к тому, что делали русские специалисты в конце девятнадцатого века, культивировать только китайские сорта. Про абхазский лимон говорить? Его есть надо, причём со шкуркой, м-м-м...

Настроение моряка, изрядно подпорченное грубой выходкой Елизаветы, отлипло от оси абсцисс, он достал из карманов куртки блокнот и телефон, взял настольную лампу и устроился на диване экс-хозяйки кабинета, отгороженном от общего пространства кабинета добротными офисными стеллажами.

Архивы прислали несколько интересных документов, вернее — выписок из отчётов с короткими комментариями, густо сдобренными аббревиатурами «мб»- может быть, «св»- скорее всего, «ну»- не установлено, «рб» — работаю\работаем в направлении," бш«- без шансов, и россыпью вопросительных знаков. В одном месте архивный контрагент залепил аж «хз», чем порадовал нашего героя — видно, что человек работает с душой.

Картина вырисовывалась достаточно понятная в общих чертах, но кто и что стоит за тремя выявленными немцами-долгожителями, и с кем они аффилированны именно в республике? Ещё одной проблемой было задействование гражданских лиц в операции. Руководство понимало, что всё началось на бытовом уровне, но после пальбы с трупами среди мирных...

Последняя директива гласила: «До 12.00 м. в. 20 апреля с. г. м. в. по вашему рапорту будет определён состав и статус вылетающей оперативной группы. Прошу минимизировать участие гражданских. Ваши полномочия по руководству операцией на месте подтверждаю. Директор СВР Нарышкин С. Е.»

«Не доверяют местным, это правильно, — подумал Игнат Фёдорович, — тут не только город, вся республика под одним одеялом спит. Проще сразу объявления в газету дать и на заборы наклеить: Пропали немецкие шпионы. Нашедшему позвонить по указанному номеру. Почётная грамота гарантируется... »

Мысли старпома опять вернулись к Елизавете Петровне. Не сказать, что Игнат тяжело переносил вдовство, скорее оно стало просто событийной чертой, отделяющей один этап от другого. Прожили вместе почти тридцать лет, поженившись, когда «моряк» получил не только майора, а ещё и квартиру со всеми благами, и определённую ясность в работе. Съёмные и служебные хаты опостылили хуже горькой редьки, как и недолгие романы. Специфика работы раздражала барышень уже с самого начала: он мог позавтракать дома, пообедать в порту, поужинать в кают-компании на судне и появиться дома через месяц.

С Галиной сложилось всё быстро и просто. Пришёл в финансовый отдел, а там новенькая, из Подмосковья перевелась, в капитанском чине. Хватай, Ушаков, невесту с пылу с жару!

Тогдашний капитан-лейтенант не замялся, внимательно осмотрел товар, шуточно поинтересовался приданым и согласился.

После работы Игнат завёз Галину на её служебку переодеться к ресторану, а сам прикупил в ближайшем гастрономе шампанское и конфеты на, как сейчас модно говорить, афтопати.

Да сейчас, разбежался... Капитанша вышла в чём и была, с двумя хозяйственными сумками в руках.

— Мы как условились, так я на рынок в обед сходила, мяса хорошего взяла, котлет накручу, ну и по мелочи. Ресторан никуда не денется. Эту сумку я на колени себе возьму, в ней электромясорубка.

Что ты на меня так смотришь? Мне двадцать шесть, я на год старше тебя, три года была замужем за гением, художником-аукционистом, и всё прошла — всё увидела. Он лечился от неизвестной смертельной болезни известными в богемной среде препаратами. Я долго терпела, когда в моё отсутствие он забрал из холодильника все продукты, нагадил в кастрюлю с пшённой кашей, вырыл во дворе глубокую нору, разделся догола и закопал себя, оставив только шланг от пылесоса для дыхания, объявив себя самкой выхухоли, пришлось вызывать краснокнижный наряд и подавать на развод. Ладно бы на даче рылся, но на Ленинском проспекте... Кстати, ты пшёнку на гарнир к котлетам будешь?

Карфаген с большим удовольствием пал и пара разлучалась только на время командировок одного из члена семьи, а то и обоих. Галина продвинулась по службе, была переведена в счётно-ревизионную комиссию и не отставала от мужа. Родились погодки, сын и дочка, их позже отправили учиться в один учебный класс престижной школы. Увеличивалась жилплощадь, появился симпатичный коттедж, менялись автомобили. Вела хозяйство тётка Галины, бросившая работу педагога и перебравшаяся в город на Неве, в ту самую первую квартиру Игната Ушакова в конце улицы Садовой, в доме Наумовой.

Удивительно, но за почти тридцать лет брака супруги не только ни разу не поссорились, но даже голоса друг на друга не повысили. Секрет прост: в тот вечер они хорошенько обнюхались и единодушно пришли к выводу, что семейная жизнь — это только часть жизни каждого из них, а дом — это место исключительно для отдыха и приятного времяпрепровождения, а не поле боя за главенство. Умение готовить или починить смеситель — это важно, но это не обязанность.

Тут Фёдорович довольно хмыкнул и заулыбался, припомнив, как подначил ретивую жену сослуживца лет десять или меньше тому назад.

Сидели Ушаковы у них на дне рождения, приличная публика — старшие офицеры с жёнами, кто-то из мэрии даже вроде, человек пятнадцать, не меньше.

Именинница накидалась коньяка и загундосила за столом: хороший у меня муж Василий, но ленивый как сукин кот. На кухне лампочка перегорела, а он и ухом не ведёт — завтра, говорит, электрика вызову, он заменит...

— Ну что ты привязалась ко мне с этой лампочкой? Я тебе светильник из комнаты принёс туда. Тебе вышивать резко приспичило? — в голосе мужа, полковника и героя России, звучало плохо скрываемое недовольство.

— А ты бы своими руками сделал, я гордилась и всем бы рассказывала! Давайте выпьем за настоящих мужиков!

Старпом подхватил побагровевшего коллегу за локоть и вытащил в коридор.

— Обувайся, быстро!

— Ты что затеял?

— Отставить вопросы, по трапу вниз бегом марш!

— Ты полегче галсы закладывай, я ж всё же тебя по должности старше!

— А у меня бушприт длиннее, залезай в такси живо! Сюрприз твоей рыбе будет.

— Какой рыбе?

— Пиле. Командир, в ближайший строительный круглосуточный!

В магазине Игнат приобрёл три коробки разных ламп, складную турецкую алюминиевую стремянку, две каски, два рабочих комбеза и мелкий ручной инструмент. Друзья переоделись, и пока Василий заносил скарб в машину, Ушаков приметил у кассы скучающую симпатичную девицу в весьма откровенном наряде раздатчицы рекламы.

— Зайку бросила хозяйка?

— Почти так, угу. Уже полчаса переработала, а всё не забирают.

— Ты в таком виде и приехала?

— Нее. Плащ и сапоги вон на вешалке за прилавком.

— Ребята, упакуйте барышне вещи с собой. Звать-то тебя как, зайка?

— Мила.

— Слушай сюда, заяц Мила: полчаса непыльной работы — пятьдесят евро и на такси домой. Идёт?

— Идёт, только лампочки в меня не вворачивайте, я не по этой части. Студентка театрального, подрабатываю вот иногда на рекламе. Что делать-то надо будет?

— В машине объясню.



— Жаль, мегафона нет, шума маловато будет. Текст запомнила? — Старпом обратился к Миле, хихикающей в кулачок на заднем сиденье.

— Что там запоминать-то. Не переживайте за громкость, я голосистая, в ансамбле народной песни пою.

— Уважаемые, простите, что обращаюсь не по делу, возьмите и меня с собой, — пожилой кавказец-водитель смотрел на Игната, как на очевидного режиссёра происходящего, — я тоже петь умею хорошо, у меня даже дудук в чехле сидения сзади, хотя я не армянин, а наоборот. День какой-то душный сегодня: ни работы, ни клиентов достойных, хоть с вами душу отведу. Денег не надо, девушку потом отвезу бесплатно, куда скажет. Визитки мои держите, Гусаном меня зовут, на Петроградке все меня знают.

— Да легко, роль директора будешь исполнять. Кивай головой, пиши что-нибудь и по мобильнику трепись.

— Вай, спасибо, Игнат-джан! Фокусы-покусы ещё могу показывать. Миля-кызы, дай руку, пока на светофоре стоим, — Гусан положил в розовую ладошку десятирублёвку из монетницы, — сожми крепко. Бир, ики, уч! Разжимай!

— Погоди, давай я тоже поколдую. Уч, ики, пир! — Игнат три раза стукнул мизинцем по сжатому кулачку. — Теперь открывай!

Мила аккуратно, как чужие, отогнула пальчики. На ладошке медным цветом отблёскивали три одинаковых десятки.

— Шайтан! Как ты... — позади нетерпеливо посигналили, и Гусан до самого подъезда ехал с открытым ртом, но молча.

— Дорогие земляки-петроградцы и гости северной Пальмиры! Сегодня, в день своего полуторачасия, наша фирма «Настоящий мужик» проводит для жителей района благотворительную акцию по замене ламп освещения в подъезде и квартирах вашего дома! Извините за поздний визит, было много желающих, но зато света и счастья хватит всем! С вами генеральный директор Гусан Ибрагимович, лучшие монтажники дня, братья Амперметровы, и я, ведущая телешоу, блистательная Стелла Артуа! Извините, машина с телеаппаратурой задерживается, но мы-то уже здесь! Мы к вам заехали на час, привет! Бонжур! Хэллоу!

— Во, девка заряжает, — сказал Вася, перетаскивая стремянку и коробки на очередной этаж. На трёх они уже всё поменяли на лестничных площадках и в квартирах всех желающих, и добрались до своего, четвёртого. Как и рассчитывал Игнат, снизу и сверху двенадцатиэтажки на необычное шоу ручейками стекался народ.

Мила повторила вступление, репродуктор и впрямь был бы лишним для её сильного и звонкого голоса. Офицеры-пранкеры угнездились на стремянке, а Гусан заиграл на дудуке красивейшую мелодию. Было даже непонятно, как звук абрикосовой палочки с дырочками подчинил себе всё пространство подъезда современного бетонного монумента. Безупречное бельканто сопрано Милы в финале едва не разрушило стены питерского Иерихона шквалом аплодисментов.

— Ну заходите что ли, — именинница с уксусным лицом отворила дверь пошире, не признав в братьях Амперметровых мужа и его сослуживца. — Нам на кухне одну поменять, и в запас штук пять. Нельзя в запас? Тогда я выверну пяток постарше, так же можно?

Жена была чужая, но Игнат до сих пор помнит выражение её лица, когда Василий на кухне слез со стремянки и снял каску, и как Галина, пытавшаяся утешить выдувающую носом коньячные пузыри и грозившуюся завтра же подать на развод хозяйку, причитала:

— Угомонись и молись, чтобы он сам от тебя не ушёл.

Тем временем веселье охватило весь дом, жильцы перебрались в колясочную и блок хранения, cтолы ломились от напитков и домашней снеди. Соседи, ещё утром здоровавшиеся едва заметным кивком, вовсю обнимались и лихо отплясывали лезгинку и не только. Милка, повсюду виляющая плейбоевским кроличьим хвостом на круглой попке в лаковой красной коже, вызвонила из институтской общаги голодных подруг, появились гитара и скрипка. Земляки Гусана доставили запечённого в печи барана. Гуляли до утра и престижная, но безликая бетонная многоэтажка зажила другой, доброй и интересной жизнью.

Василий ушёл из семьи где-то через месяц и вскоре женился на матери Милы, достаточно известной актрисе. Cама Мила тоже не выпала из обоймы, став в том же году супругой Павла, сына Галины и Игната, но это уже совсем другая история...

Тихонько пискнул телефон, прервав приятные воспоминания моряка. Прочитав сообщение, он чертыхнулся, засунул аппарат в карман куртки, забрал блокнот, трубку, выключил лампу и отправился к своему подразделению, не дожидаясь побудки. Он мудро рассудил ничего сейчас не решать с Елизаветой, — вода спадёт, и камни обнажатся, древние китайцы знали, что говорили...



3.

— Вот второй раховский, — инспектор больно пнул Гуску в филейную часть и толкнул в сторону пресвитеров.

* Так как разговор вёлся на пяти языках, автор публикует его на русском для облегчения чтения.

— Ну здравствуй, Тарас-п... рас, — здоровенный, светловолосый, с лицом, напоминающим откормленную свиную морду, Лех вышел навстречу и протянул для приветствия правую руку в тонкой чёрной кожаной перчатке.

— Здравствуйте! Нет на мне такого, — Гуска ответно потянул свою рабоче-крестьянскую пятерню, но тут же согнулся пополам от мощного удара левой в печень.

— За что? — еле выдавил из себя бригадир и тут же получил пару сильных ударов сзади по почкам, — это уже от худого, но жилистого и резкого Мирчо.

— За нарушение уклада общины. Выкладывай всё на стол, до последней иголки.

— Иголка у меня есть, тут она, в шве воротника, — дрожащими руками Тарас извлёк швейную принадлежность с намотанной на неё чёрной ниткой-десяткой. — Это чтобы зашить, чтобы аккуратно всё было, спецовку там или брюки...

— Тебе её куда засунуть? Вываливай из карманов всё и рот закрой. Отвечать будешь только когда спросят, понял?

— Да что случилось-то? Ой! Понял я, понял.

Из содержимого карманов настоящего бригадира, а то и прораба, обычно можно собрать что-то размером с детский велосипед. Это хорошо знают стиральные машинки и нерадивые жёны, пихающие в их барабаны строительную одежду без тщательного разминирования. Что уж говорить о хохлятском бригадире, из одной только жилетки которого без труда можно вытрясти пару полноразмерных Вассерманов в той же амуниции.

— Сядь, скотина! — Мирчо пнул Тараса под коленки, а стоящий рядом инспектор снова пристегнул одну руку строителя, на этот раз к специальной металлической скобе, прикрученной к столешнице, на которой уже возвышалась горка изъятого и добровольно сданного.

— Встать! — по отмашке Леха инспектор тщательно обыскал Тараса и добавил в россыпь вытащенный из-за уха очиненный огрызок карандаша и извлечённый из носка, намотанный на веточку рулончик туалетной бумаги. — Чистый! Сесть!

— Из молельного дома воруешь? — свинообразный Лех брезгливо катнул от себя рулончик.

— Нет, дома намотал. Мы сегодня на теплицах, там пока от места монтажа до административного здания добежишь... В компост ходим, нам разрешили.

Слушая объяснения провинившегося, поляк пальцем выцеплял из кучки понятные ему предметы и двигал в сторону Гуски. Тот свободной рукой подвинул осмотренное к себе. Возражений или ударов не последовало, и он немного расслабился, раскладывая гаечки к гаечкам, прокладки к прокладкам, пружинки к пружинкам. На курс к родной гавани легли рулетка, мультитул, набор пилок для электролобзика, отвес на верёвочке и прочие значимые мелочи.

— Тебе же тулбокс выдавали под расписку в том году, ящик для инструмента по-вашему, почему ходишь, как цыган? — Лех поймал неприязненный взгляд Мирчо и поправил себя, — как хер его знает, кто?

— Так... — Тарас начал было объяснять, но почувствовал, как конец резиновой дубинки инспектора упёрся в и так болящую почку. — Так потерял я его...

На самом деле вертухай с повязкой пожалел денег на подарок своему коллеге на днюху, но бригадир спинным мозгом сообразил, что сейчас не время для разоблачений.

— Я отработаю.

— А куда ты денешься, придурок? Но вот за это и за пьянство сейчас ответишь по полной, — движением игрока в покер, ставящего ва-банк, Лех выдвинул на середину стола несколько сигаретных пачек, пяток спичечных коробков и две зажигалки. В тот же момент на плечи и спину Гуски просыпался град ударов резинового дубинала...