1.

Как бы Екатерина Ивановна Ш. ни была возбуждена, и ни налегала на любимый напиток, она поняла, — что-то идёт не так. Сначала Красавчик прошептал ей в ухо:

— Наконец-то, я ждал тебя восемьдесят лет, а ты всё также молода и красива, как тогда.

— Какие восемьдесят лет? — хотела спросить Катька, но не смогла, — длинный целебный язык проник в горло. Хуже того, челюсти и так большого рта Хуберта настолько раскрылись, что в них поместилась вся нижняя часть головы жертвы, примерно так небольшие по размеру змеи заглатывают крупные птичьи яйца.

Одна шестипалая рука держала за затылок, вторая крепко прижимала за поясницу к тому самому месту.

Не сказать, чтобы это было совсем неприятно, но Рыжая не привыкла к такому обращению и попыталась соскользнуть с партнёра, проклиная всё на свете. Но становилось всё хуже и страшнее. Как только она пыталась закрыть рот, Красавчик заглатывал голову глубже, дышать носом становилось невозможно, и странные ласки возобновлялись. Кому-то может показаться смешным, но в эти моменты Катька думала о том, что давать таблетки своему любимому коту Фуньке (урождённому Фунгистатину Карлу Грею Третьему) будет каким-то другим методом.

Дальше — больше. Как оказалось, длиннее, толще и больнее. Ей показалось, что её лёжа сажают на горящий кол именно тем местом, куда и мужьям-то разрешалось по большим праздникам, вроде покупок новых сапог или ювелирных украшений. Огромный возбуждённый пенис Красавчика проталкивался всё глубже и глубже, далеко проникнув в сигмовидную кишку. Однако боль стихла, сменившись чувством тяжести внизу живота, а в горле пропала тошнота, как будто его обработали анестетиком. Санитарочка расслабилась, ей на память пришли строки стихотворения Анджело Полициано, которые она читала на вступительных экзаменах в Краснодарский государственный институт культуры по специальности «Актёрское мастерство»:

И можно видеть: в ложе сна Тетида
Прияла член тот, и штормит Эгей,
И так сошлась с планидою планида,
Что встала пена белая, и в ней
Родилась дева неземного вида;
Божествен лик, движенья, взор очей,
Зефиры гонят раковину, дуют,
На ней — она, и небеса ликуют

Наша героиня приглянулась членам приёмной комиссии, но по наивности в этих членах и запуталась. Не только не дала кому надо, так ещё и дала кому не надо. Понятно, что артистическая карьера не задалась, но это совсем другая история.

Стоило только Кате задуматься о пике наслаждения, как Красавчик ещё раз неприятно удивил, — выгнулся, напрягся и с каким-то урчанием исторгнул что-то размером с куриное яйцо прямо в рот дурёхе, как срыгивающий комок шерсти кот, и длинным языком протолкнул в горло, заставив Катьку рефлекторно проглотить это нечто. От страха она значительно протрезвела и была готова поклясться, что нечто не только было живым, но издавало отвратительные визжащие звуки и шевелилось внутри, спускаясь по пищеводу. Тут же в кишечнике долго и сильно запульсировало, Красавчик снял с себя Катю и положил на левый бок.

— Полежи так, наш сын должен начать есть.

— Какой сын, что есть? Что ты со мной сделал?

— Не бойся, всё произойдёт быстро, и завтра ночью я вас заберу, но ты можешь остаться, если пожелаешь. Я сдержал слово, посмотри на своё тело.

Катерина оглядела всё, что могла увидеть из такого положения.

— А можно встать и в зеркало посмотреться?

Красавчик осторожно перевернул её на спину, приложил ухо к её животу и прислушался.

— Можно, маленький Генрих уже ест. Только не торопись и делай всё аккуратно.

Как бы в подтверждение Катька услышала внутри своего чрева звуки, напоминающие лакание или чавканье.

Завороженная спокойной речью и пронзительным, гипнотическим взглядом Хуберта, Рыжая, медленно поворачиваясь перед большим зеркалом одёжного шкафа, рассматривала своё безупречное тело так внимательно и тщательно, что чуть не вывихнула себе шею. Немец не соврал, кожа была идеально чистая и гладкая, даже царапки наглого и вечно голодного Фуньки исчезли без следа.

— Почему ты решил, что это мальчик, и почему ты зовёшь его Генрих? — женское мышление устроено так, что неприятности и шокирующие детали орально-ректального осеменения уже отошли на второй план.

— У Жнецов рождаются только мальчики, ты же знаешь. А Генрих — в честь твоего отца, помнишь, как мы хотели?

— Жрецов? Я ничего не знаю про жрецов, я православная, просто крестик на работе не ношу, дедушки просят показать, а сами за грудь лапают. Отец у меня Иван, русский. И мама русская, а фамилия у меня от первого мужа черкесская. Не стала из-за дочки менять или возвращать. Как она будет Шебзухова, а я Коровкина, или Гуанова по второму мужу, он у меня кабардинцем был?

— Ты просто многое забыла, фрау Ланц, но это ничего. Когда полностью перейдёшь в новую оболочку, всё быстро вернётся. Прости, любимая, у меня очень много дел, надо ехать уже. Будь спокойна, старайся больше лежать и не употреблять этот отвратительный алкоголь, можешь навредить маленькому Генриху. Вот ещё деньги, попроси принести тебе хорошей еды, и чтобы никто тебя не беспокоил, я приеду завтра после полуночи, надеюсь успеть как раз к рождению сына. Не скучай без меня, думай о нашей будущей счастливой и богатой жизни.

— Погоди, тебя же не выпустят без пропуска, и машину ты не знаешь.

— Жнецам не нужен пропуск, не беспокойся, — Хуберт нежно поцеловал прилёгшую Екатерину, — ты очень красивая, как и тогда.

2.

— Привет работникам общепита! Мы тут час назад заказ на шестерых мужиков делали с собой и термос оставляли. Готово? — Олег с Игнатом Фёдоровичем подошли к окошку халюжной.

— И вам доброго вечера! Конечно готово, всё минута в минуту. Водитель ваш сказал, чтобы я на свой вкус собрал. У Бахрама вкус хороший, Бахрам уважаемым людям самое лучшее собрал: халюжи, кутабы, долма в кефире с чесноком, ачик-чучук, аджапсандал. Чай лучший заварил, Бахрам весовой в Белореченске на заводе Азерчай берёт. Вот чек на четыре пятьсот и подарок, только вы про него никому не рассказывайте, — пожилой азербайджанец вытер пот чистым полотенцем и интригующе зашевелил гитлеровскими усиками, — тутышка домашняя, сам ставлю, семьдесят дивов в ней.

— Спасибо, любезный Бахрам, — старпом не спешил брать сдачу с пятитысячной купюры. — Что ты так стараешься себя за крестьянина выдать? У тебя же чистый московский выговор, а твоим Бахрам-махрам только анекдоты русским рассказывать.

— Так заметно? — халюжных дел мастер приуныл и тяжко вздохнул, — я москвич и есть, в третьем поколении. Ну хоть на лицо чурка-чуркой, и то хорошо, здесь столичных недолюбливают, мягко говоря. Пищевой закончил, и как раз Союз развалился. Сначала в Баку помыкался, потом в Москву вернулся. Не очень у меня с бизнесом, обманывать и воровать не люблю, а вот людей кормить люблю, генетика сказывается, у меня дед шефом бы в ресторане Баку, что в Черёмушках, в семьдесят чётвёртом самому Муслиму свадьбу делал. Двенадцать лет, как здесь с женой, внуком и племянником. У неё небольшой цех полуфабрикатов, я за плитой, пацаны на подхвате, на жизнь хватает. Ты сам-то надолго сюда из Питера или проездом?

— Надолго, дом уже купил. Игнатом меня звать.

— Добро пожаловать, держи визитки, своим тоже раздай. Звоните, заказывайте всё, что угодно.

— Ещё раз спасибо. Слушай, Бахрам, а ты не видал в последнее время здесь джип мерсовский чёрный? Прижался ко мне, баран, на соседней улице, бампер передний слева оторвал немного. Не в деньгах дело, там не так уж и накладно, просто борзота бесит, я вроде не на Запоре тоже. — Моряк подвинул пятисотку сдачи в сторону нового знакомого.

— Обижаешь, Игнат, — купюра поползла назад по прилавку, — я тебе сам тутышки ещё литр подкину, если козлину этого накажешь. Только хлопотное это дело. Аппарат из кортежа главы республики, Муратка за рулём, мелкая сошка, но родственничек правящему клану. Для них закон не писан. Вчера жопу камнями вытирали, а сегодня вершители судеб, шакальё. Был он тут вчера, у таксистов спрашивал, как к какому-то дому подъехать, они у меня тут кормятся. Но живёт не тут, а где-то в Новом квартале, где слуги народа с челядью своей гуртуются, любой там покажет. Мой тебе совет: не лезь, правды не найдёшь, а гадить они мастера.

— Я подумаю. Точно вчера был, а не сегодня?

— Точнее некуда. Тут одна дорога, мимо меня никак не проехать, и такие тачки, как у него и у тебя, редко проезжают. Сейчас малец пакеты до машины донесёт.

— Сами отнесём, чай не баре. Я тебе наберу, Бахрам, спасибо.

3.

— Наверно собака соседская забежала. Ничего, как забежала, так и убежит. — Четверть литра местной заводской водки (довольно хорошей для своей минимальной цены) на пивные дрожжи сделала своё охрабряющее дело, и Генка зашуршал газетой, попутно шаря вокруг себя в поисках дрына, которым он прогонит собаку. Такую умную, что смогла открыть шпингалет на калитке и погасить свет на веранде.

Ценой исцарапанных рук и спины Генке удалось нащупать кол от шпалеры, к которой были подвязаны кусты малины, вышатнуть его и оборвать верёвки. Подсмыкнув повыше видавшие виды семейники, водитель двинулся к дому, попутно вспоминая, как подозвать собаку. Животных он не любил с малых лет, считая их конкурентами за еду, а мать однажды отходила его тряпкой за то, что он у соседей попятил и съел большую коробку кошачьего корма, прельстившись надписью: «Говядина+кролик». Это было в высшей степени несправедливо, — она и сама с удовольствием закусывала водку паштетом, веря, что это готовят девочки в школе на уроках домоводства.

— Гули-гули, ням-ням, где ты там окопалась, сука мохнорылая? — Генка вновь зажёг свет на веранде, потом в коридоре, пройдя через кухню и остановившись в шаге от почему-то наполовину открытой двери спальни Тамары. — Гав-гав, любимая, у тебя всё в порядке? А то я на веранде дверь не...

— Вуф-вуфф, иди сссюда, сссука. Бысссстро! — низкий подсвистывающий голос никак не мог принадлежать Томке. Ноги копьеносца омертвели, кол со звоном выпал из руки на холодный керамогранит пола коридора, и Генка понял, что свой потенциал он не раскрыл в малине и наполовину...

4.

— Фёдорович, а за кем мы всё-таки гоняемся? Кто этот Хуберт, и что ему здесь надо? — от имени коллектива вопросы задал нетерпеливый Тимур, — Олег Павлович вёл машину не отвлекаясь, так как ещё не очень привык к большим габаритам Форда, а Тимофей сидел тихо и радовался темноте на заднем сидении. Он хотел нащупать в пакетах что-нибудь удобное из съестного, но попал рукой в миску с ачик-чучуком и теперь облизывал пальцы, как медведь лапу, затаив дыхание и морщась от острого перца. Ему очень не хотелось стать объектом насмешек вредного татарина, ёрзающего от любопытства на соседнем сидении.

— Я и сам про него пока что мало знаю, — старпом аккуратно сложил предсмертное письмо Екатерины Генриховны и убрал его в ежедневник, чтобы не помять. — Мало того, что на немецком с каким-то диалектом, так и почерк «врачи всех стран, объединяйтесь!», без Энигмы хоть не берись читать.

Личность, которую мы пытаемся найти — это Хуберт Ланц. Судя по всему, он действительно муж нашей Екатерины. И им действительно очень много лет. Кое-что есть в сети, но там «левая» биография, только некоторые факты совпадают. Да и Генриховна не так проста. Я жду некоторые справки из гражданских источников, но это будет долго, очень долго. Я и в Сочи был, и в Новороссийске, и в Туапсе. Даже в Геленджик съездил, в океанологический институт, искал старые кадры.

Умели немцы следы стирать, война опять же многое уничтожила, не говоря уж про развал СССР. Но кое-что всё же удалось нарыть. Там кусочек, здесь клочочек, вот и вышел человечек, или как там в песенке поётся. А главный ключик у нас в горах на ослике катается. Поговорим с ним завтра, тогда уже вся картинка и сложится. Ну и из пароходства ответ на запрос придёт вот-вот. Сейчас перекусим у меня, планы накидаем, и по домам. Родным отзвонитесь, а то ещё один розыск начнётся.

Однако сбыться кулинарным мечтам не удалось от слова «совсем». Сначала мобильный просигналил у Тимура.

— Да. Понял. Где? Есть прибыть немедленно.

— Что стряслось, патрульные нашлись? — старпом повернулся к побледневшему как простыня лейтенанту.

— Лучше бы не находились. И ещё кого-то вчера вечером порвали. Не оглашали, чтобы панику не поднимать. Общий сбор в Центральном объявлен, жаль, уже мимо проехали. Олег, поднажми, зато при своих колёсах буду. Джентльмены, не дайте пропасть голодному менту, отсыпьте пожрать с общака, у нас это надолго.

— Тимофей, позаботься о соратнике, собери в пакет всего и термос дай с чаем, мы дома себе заварим.

— Всего не соберу, чирик-кучук этот просто адски острый, обопьётся потом лейтенант и кусты будет искать, а не проводить следственно-оперативные действия, вы лучше свет в салоне включите, не видно ни шута.

— А ты откуда знаешь, что острый? — тут же зацепил заклятого друга Тимур. — О-о-о! Ну как не стыдно, товарищ работник опеки? Вы только посмотрите, всё мурло и борода в томатном соке с семечками. Спалился ты, как лиса с мёдом в сказке.

— И ничего не спалился, я пакет на ходу поправлял, чтобы не пролился. Не об салон же руки вытирать, а лицо и руки вымыть можно, — вяло отмазывался Тимофей под дружный гогот споборников.

— Ну всё, приехали. Олег, загоняй Форд под навес, а ты, Тимур, подожди пару минут, они ничего не решают, — Игнат зашёл в дом и вышел оттуда со свёртком, — держи, Идегей, только зря не доставай и не показывай никому. Ещё обойма к нему запасная, всего у тебя четырнадцать выстрелов. Держи крепко, калибр 12.7, может и в нос прилететь, от него медведи кувыркаются при попадании. Потом отдашь, не облизывайся даже, — моряк протянул лейтенанту большой пистолет, отливающий серебром.

— Дезерт игл... — восхищённо протянули в один голос Олег и Тимофей, — татарам завсегда пруха...

— Марш в дом, завистники! — Ушаков закрыл ворота за уехавшим Тимуром.

Тимофей раскладывал еду на столе, остальные двое колдовали с запиской Генриховны, перегоняя скан в документ, который можно втиснуть в переводчик, когда у Олега в кармане затрепыхался мобильник.

— Да, слушаю. Что-что? Ещё раз повторите с самого начала, пожалуйста... Катю вчера изнасиловал немец, и она вот-вот родит? Вы там все пьяные в сопли? Только она? Ну отвезите её домой, вызовите Скорую, пусть рожает хоть от папуаса, я-то здесь причём? Чужого будет рожать, как в кино, только через ж...? Кто приедет после полуночи? Ктооо? Через десять минут буду, ничего не предпринимайте, Мариэтту только вызовите, я же администратор, а не акушер по инопланетянам, мать вашу...

— Игнат Фёдорович, это писец какой-то... В стардоме Ланц санитарку обрюхатил, причём вчера ещё, один я не в курсе. Ношусь с вами по городу, а немцы с тыла уже зашли, в прямом и переносном смысле. Или учреждение в дурку переименовали, а персонал в пациенты записали. Поехал я разгребать, хорошо хоть рядом... Что ты мне суёшь?

— Квоту вашу в провианте, вы же не хуже татарина, — с нотой обиды в голосе произнёс Тимофей, — сейчас себе тоже отсыплю и с вами поеду, Катька хорошая девчонка, хоть и шебутная.

— Отставить самодеятельность! Забирай всё, вместе поедем, на двух машинах, я письмецо перевёл, беда с вашей Катькой. Нет, на трёх поедем, Тимуру помощь может тоже понадобится. Заводите пока, а я огневой мощи добавлю.

— Ты военторг подломил что ли, дядя Игнат? — Тимофей получил Cайгу, с которой моряк ездил к Генриховне, а Олегу досталась занятная чёрно-белая игрушка навроде большой детской брызгалки-автомата. — Беру свои слова обратно, не военторг, а Детский мир.

— Нечего гоготать, это огнемёт Маска против зомби. Фуфло, конечно, на открытой местности от него пользы, как от палки, но в помещении может быть полезен, ибо чисто газовый. Всё равно постарайся по шторам не пшикать. Вот регулировка, вот пуск, баллон я уже поставил. Нужная вещь в хозяйстве, кстати: печку растопить, мангал, поросёнка опалить опять же...

— Сам-то с чем?

— С лупарой ижевской, — дед откинул полу куртки, на плечевой петле висел двуствольный обрез с пистолетной рукоятью, а патронташная кожаная лента поблёскивала латунными гильзами. — По машинам!

5.

Побелевший от страха Генка сделал несколько шагов на негнущихся дрожащих ногах и ухватился обеими руками за дверной косяк. Он боялся ступить в спальню. В комнате на стене горел крохотный ночничок, но и его тусклого света хватало чтобы разглядеть жуткую картину.

На дальнем краю кровати, в её изголовье, сидело существо, отдалённо напоминающее человека, но значительно крупнее, покрытое густой тёмной шерстью или мехом, как у обезьян, однако головой и лицом чудовище на обезьяну не походило, как и на человека, впрочем, тоже. Остроконечные уши, большие, широко расставленные красные глаза, две узких вертикальных щели вместо носа и огромная безгубая пасть на шаре размером с перезрелый астраханский арбуз. Челюсти демона широко раскрывались, как у куклы, но множество торчащих вразнобой кривых и острых зубов явно свидетельствовало об отнюдь не мультяшной сущности монстра.

Демон периодически поднимал перед собой обезглавленное тело Тамары и прикладывался к остаткам её горла, как к большой кожаной фляге. Голова хозяйки дома валялась на полу у кровати ненужной пробкой от некогда живого сосуда. Волосы с передней части головы были содраны вместе с кожей, выдавленное левое глазное яблоко обрамлялось уже не ресницами, а усиками верхней губы пивницы.

— Сссадисссь на ссстул, бысстро! Ноги подними! Выше, я ссказал, сссука! Сссиди так!

Где Ланц? Где деньги, камни? Где Вратарница? Сссоврёшь — ноги откушшшу, потом руки и яйца, понимаешшшь? — чудовище отбросило тело Тамарки на кровать и придвинулось к Генке, открыв страшную зубастую пасть и высунув длинный малиновый язык.

— Пппонннимаю. Нне ннадо яйца, дяденька, я всё расскажу, что знаю, ннну пожалуйста!

— Сссмотри у меня! Опуссти ноги и говори!

— А кто такие Ганц и вратарь... вратарица? Про деньги и камни мне жена рассказала, она разговор патрульных ментов подслушала. Вы знаете, наверно, — Генка скосил глаза на вытекший глаз несостоявшейся сожительницы и вспомнил голову Лильки на колу плетня, — вы же с ней поговорили, прежде чем эээ... того-самого?

— Ты и вовссе думмкопф? Но это и хорошшо, дурак нам ссейчасс нужнее.

— Дяденька чёрт, а можно я водки выпью, для сообразительности? А то у меня мысли путаются от страха, вдруг совру что с перепугу, а вы сердиться будете. — Дурак-не дурак, а своей выработанной годами чуйкой на трундули и пряники, балбес понял, что от задницы немного отлегло.

— Выпей. И труссы поменяй, воняешшь как шшвайне, — демон издал ухаюший звук, видимо означающий смешок.

— Спасибо большое, только у меня запасных трусов нет, я вообще здесь человек случайный, помог женщине сумки с работы донести, а вот как оно всё обернулось... Все беды от баб, точно вам говорю. У вас там тоже так же небось?

— Ден мунд халтен! Аусфюрен!

Деталей Генка не понял, но по интонации сообразил, что исполнять команду надо быстро и беспрекословно, иначе речь снова зайдёт про конечности. Он открыл дверцу шкафа, нащупал в полутьме стопку Тамаркиного нижнего белья и осторожно положил на кровать, стараясь не смотреть на растерзанное тело хозяйки. Полотенцем с другой полки он обтёр себя, помогая пшикалкой для опрыскивания комнатных цветов.

— Это надеть! — Монстр бросил на пол, поближе к ногам Генки, комплект красного кружевного белья, — цие эс шнелль, руссише хурре!

Всё было понятно и без перевода. Тамарино бельё пришлось субтильному водителю впору, даже бюстгальтер не обвисал пустыми чашками, ибо они были из плотного материала и на косточках, груди пивницы были скромны и обвислы, не то что Лилькины налитые арбузы.

— Вот теперь неси свой шнапс, дас шёёнес медхен!

— Генка не заставил чудовище повторять дважды, и отправился на веранду за недопитым и недоеденным, неожиданно для себя вульгарно вихляя тощими бёдрами.