1.

— Да сядь, Тимур, у нас всё неофициально. И на Тимофея не сердись, он деталей не знает, да и мне не всё известно. Но врагов здесь нет, даже не думай. Продолжай пожалуйста.

— Я сразу понял, что придётся вскрываться. Не знаю, как вы это делаете, дядя Игнат, но...

Надо было знать моего отца, он не за деньги служил, за идею, за свою и за деда с прадедом, а мы, татары, народ упёртый. Другой бы сидел в кабинете, дым в потолок пускал, а моему до всего дело было.

Короче, попёрла в Геленджик наркота. Её там всегда хватало: курорт, туристы, но как-то в каких-то пределах, туристов не жалко, лишь бы местных не подсаживали. Эти же сильно зашли, барабанов заземлили и дилерскую базу выстраивать начали чуть не на всё побережье. Понятно, что без высших чинов во власти такое было невозможно, и батя задумал схемку в одно лицо, столкнуть одних с другими.

Трафик шёл из нашей республики, на перевалах какой контроль? Мало того, что зоны ответственности хер знает, как определяются, так и в патрули косячников посылают, там ловить нечего, скорость не превышают, куда там превышать, когда от края грунтового серпантина до полукилометровой пропасти двадцать сантиметров, и вся обочина в плитах с венками? Вы там ездили?

Поехал отец сюда по наколочкам пройтись частным образом, типа турист в меру зажиточный, по девочкам недорогим на термальных источниках, и всё такое.

Нашли его на заброшенной частной лесосеке, разорванным между двумя деревьями.

Мама умерла с телефонной трубкой в руке, а я бросил универ и пошёл в менты, это было легко, как и получить назначение сюда.

Дядя Игнат, я ещё чуток махну? Тяжело это вспоминать.



2.

Растаявшая Катя хотела было прильнуть к Красавчику, но тот мягко отстранил её, показывая что-то на пальцах и невнятно мыча: д-д-де-ди-да...

— Дети? Давай делать? — так ты не совсем немой, это же здорово, у меня так дочка маленькая говорила, я почти всё понимала.

Красивое лицо исказилось гримасой, язык облизал тонкие губы:

— Д-д-деньги да-дай.

— Д-д-денег у меня с собой триста рублей, д-д-дома есть ещё немного. Ты меня вылечишь, д-да? — испуганная Катька невольно спародировала речь и бесстрастные интонации.

— М-мои д-деньги. В-вчера, н-на д-дороге. В-вылечу. Здесь рядом. Сразу.

Только сейчас Катя вспомнила, про что сказал водитель Генка напоследок, но это ничего уже не решало сейчас. Дубликат ключа от кабинета сестры-хозяйки там же, под пластиковой пальмой, а отжать язычок замка шкафчика хранения мог и школьник начальных классов для детей с неторопливым развитием.

В шкафчике на полочке лежали большой кожаный лопатник с грубым теснением непонятных слов и подобие какого-то ключа с остриём навроде стамески или отвёртки, но совсем маленьким. Катя на автомате протёрла ячейку и выудила из угла круглую прозрачную цацку с позолоченным ободком, размером с горошину. Рыжая сунула находку в кармашек с котёнком и понеслась обратно в палату.

* Да простит меня внимательный читатель, бусинка оказалась просто бусинкой из детской бижутерии и никак на развитие событий не повлияла.


3.

— Я не честный мент, хотя служу исправно. Я пришёл отомстить за отца и мать. Из троих ещё один остался, нос сюда не кажет, но я ждать умею. Марихуаныча отмазывал, как мог — и вещдоки подменял, и кончелыг вписывал, и все связи отцовские напряг, Зосима же меня на этих тварей вывел, они его со всех сторон обхаживали. Он же и стрелу им в горах забил, жаль только один в машине остался, наверх не полез.

Канал закрылся. Кто были, под кем ходили — никто не знает. Но не русские, не черкесы, не цыгане, не арабы, это точно. На прибалтов похожи или на немцев, я не разбираюсь. Зосима на условняк мог соскочить со своими гектарами, но на суде разошёлся, всех захер да нахер понёс и выкупил себе полторашку колонии-поселения. Недалеко тут чалился, я передачки засылал. По УДО вышел и пропал на год с гаком. Лепила тамошний говорил, что на Тибет собирался, но поди проверь...

Я поступил так, как счёл нужным и оправдываться ни перед кем не собираюсь. С вами решился, так как кажется мне, что эти истории как-то пересекаются.

— Тимур, братишка, извини, — санитар Тимофей выпрямился во весь свой немалый рост и протянул лейтенанту руку, — народ у нас языкатый, сам знаешь, а Зосиме мы всей семьёй жизнями обязаны.

Ну и чтоб два раза не вставать — Степанов Тимофей Степанович, уроженец Краснодара, тридцать три года, в прошлом боец-рукопашник, чемпион России. Санитаром вот сутки-трое, остальное время в извозе. Жена местная, физкультуру в гимназии преподаёт, гимнастику оздоровительную, массаж и всё такое в Центре красоты, мы в институте познакомились ещё. Дочка Наташка десяти лет. В Бога верим, в церковь ходим, живём — хлеб жуём.

Что узнал? Ничего толком. С древней санитаркой на пенсии поговорил, ей за девяносто, c причудами конечно, но в памяти. Только память у неё странная какая-то. Вроде всё в деталях рассказывает, а прикинешь — да как это вообще могло быть? Да не знаю, надо ли чушь эту пересказывать? А так народ издавна говорит, что место плохое. Так это и ежу понятно, чай не пионерлагерь. Извини, Игнат Фёдорович, что большего не смог, что с меня взять, кубаноида с отбитыми мозгами?


4.

— Чего задворками крадёшься? Наделал делов и от людей прячешься? — Майор с сизым, как баклажан, носом решительно шагнул к тщедушному Генке, расстёгивая на ходу кобуру, — за что жену прикончил? Гуляла или тебе налево ходить мешала?

— Да пошёл ты мамке своей в трещину, скотина толсторожая, и пукалку свою ей в выхлопную трубу засунь! — где-то краем сознания водила понимал, что нарывается, но нервы сдали, и он ничего не мог с собой поделать.

— Как ты с представителем власти разговариваешь, я тебе сейчас... — представитель власти запнулся об выступающий корень алычи и рухнул перед водителем на колени. Пистолет при этом аккуратно выпал в слетевшую с головы фуражку. Со стороны всё выглядело, как подношение даров туземцем белому господину. Соседские заборы вмиг обросли глазами и ушами, за виноградными и малиновыми листьями шёпотом заключались пари.

— Майор Аджоев! — высокий худощавый подполковник щелкнул камерой телефона, — сдайте табельное эксперту пока и идите домой приводить себя в порядок. Ключи от машины мне, пешком идите. Супруге передайте чтобы на ужин лищипс с индюшатиной сделала, приду племяшек проведать. Шагом марш!

— Слушаюсь, товарищ подполковник! — майор отряхнул от пыли мундир, вытер рукавом баклажан и потрусил по проулку, прикрывая рукой прореху на лопнувших сзади по шву брюках. За заборами прошелестел вздох разочарования: хоть бы в воздух пальнули, людей порадовали, мусора беспонтовые...

— Извините Геннадий, человека из-за стола после суток дежурства вытащили, вот и погорячился немного. Давайте машину во двор загоняйте с парадного входа, в дом всё равно нельзя сейчаc, подумайте заодно, где переночевать, там... эээ... всё не очень. В беседке и расскажете, что знаете. Согласны?

Генка махнул рукой и полез в машину. Странное дело, его не особенно печалила гибель жены. Женились без любви, без неё и жили. Прежний муж Лильки уехал на заработки, вернулся через год, чтобы получить развод. Маленький сын как начал жить то у одних родителей, то у других, пока Лиля вымучивала себе жильё и обустраивала гнездо, да так и повелось.

Ленивый Генка кое-как окончил школу, отслужил танкистом срочную, хотел остаться на контракт, получил от ворот поворот и вернулся домой. Поработал трактористом на ферме, потом рулил на маршрутке, но это тяготило его тем, что работать надо было много. Девчонки за ним не бегали, хотя был Генка вполне себе симпатичным — ему в другой раз лень муху от бутерброда отогнать. Вот поспать вволю, поесть и ещё поспать, посчитать ворон, сидя на крылечке, сходить на рыбалку, скоротать вечер с полторашкой ходыженского пива под футбол по телеку, или попросту рассматривая в тысячный раз армейский альбом — это жизнь. Всё остальное суета и дискомфорт.

Лильку он встретил, когда в последний раз ехал сдавать маршрутку в парк. У дороги голосовала крупная светловолосая женщина с кучей сумок. Генке подумалось, что напоследок надо совершить благородный поступок для улучшения кармы, и он затормозил, быстро погрузив поклажу и галантно подпихнув незнакомку в большую мягкую попу. Всю дорогу внезапно приприапившийся лентяй посматривал в зеркало заднего вида на копающуюся в баулах пассажирку, почти целиком вывалившую из летнего сарафана огромные белые груди, и даже проехал лишний квартал.

— Сколько с меня? — Лилька выудила из декольте увесистый кошелёк.

— Вы мой стотысячный и последний пассажир! Фирма угощает! Давай помогу занести, или муж разгрузит?

— Был муж, да весь вышел. Заноси, раз подрядился. Может отметим юбилейную поездку?

— Это можно. Только мне машину надо сдать, документы получить и расчёт. Часа через полтора-два буду, или поздно уже?

— Мне на смену послезавтра только, так даже лучше, на стол соберу и порядок наведу. Найдёшь дорогу? Вот телефон мой, звони если потеряешься.

— Наверно. У тебя пятнадцать соток?

— Двадцать.

— Тогда точно не потеряюсь.



5.

— Отставить самоуничижение, Тимофей. Я ещё раз повторю, важна каждая мелочь. О чём с бабушкой толковали? Звать её как, какой дом, где, с кем живёт, какая обстановка, гараж есть? Машина во дворе? Ты сколько у неё пробыл? Когда ходил, через кого узнал? Давай соточку рома выпей, соберись с мыслями и прям рассказывай, как будто ты себя со стороны видишь в кино, и камера за тобой следует, туда-сюда поворачивает. Сможешь? Олег, ты пока книжки полистай, вот атлас немецкий, предвоенного года издания, а мы с Тимуром покурить во двор сходим.

— Не доверяете?

— Берегу. И пугать раньше времени не хочу. Всем достанется, не переживай. Или переживай, хе-хе. Мы скоро.

— Ну и хватка у вас, дядя Игнат! Или к вам по званию следует обращаться? — Тимур хитро взглянул на старпома.

— Да не надо пока, дядя Игнат в самый раз будет. Ты мне лучше скажи, когда табельное последний раз чистил? Вот то-то и оно. И не начинай, пусть все знают, что ты разгильдяй, и в кобуре мухи чикаются. Левые стволы в порядке?

Чего вылупился? Ты мент, сын мента. Значит в курсе, как дела делать. Не в боксёрском же поединке ты двух немцев (пока так назовём условно) в горах положил? А шёл на трёх. Я бы калаш и ТТ взял, из ПМ по кустам палить — только листья сшибать. Один смылся. Раз те не вернулись — значит, их больше нет. Тебя не тревожат, Зосиму тоже, год поселения не в счёт. Отступились? Те, которые людей, как комаров бьют? Не верю. Машину какую в горы брал? Или на уазике с люстрами и сиреной катался? А деньги откуда взял? Дом в Геленджике продал родительский, больше негде взять. На тебе мишень нарисована, а на Зосиме так ещё и транспарант, но оба живы. И что они на интернат насели? Думай, Тимур, думай скорее. Любые версии, любые детали.

Тела куда дел?

— Сжёг, потом камнями завалил. Черепа расколол, комар носа не подточит, дядя Игнат.

— А ты, ты подточил? В чём были одеты-обуты, чьё производство, шильдики на белье, как подошвы на обуви сношены и одинаково ли у обоих? Особые приметы? Ты их хоть раздел?

— Только карманы обыскал...

— И?

— Ничего.

— Вообще ничего, или ничего важного в твоём понимании?

— Оружия не было, мобильников, кошельков, блокнотов, часов, сигарет, денег, документов. Я сам ещё удивился, на стрелку в лесу пустые пришли.

— Связывались они как с Зосимой? И ты как связывался с ним? Голубиной почтой? Тимофей говорил, что старец целительством занимается, как к нему люди попадают? Через объявление? Чем он там в горах питается? Пожилой человек ведь, за зайцами не набегаешься поди. Я вот в городе живу, с газом, электричеством, со всей техникой кухонной, и то другой раз намаешься.

— Отвечу, что знаю. В Афганистане спас одного довольно знатного человека и религиозного деятеля, Фарида. Тот помирал в яме, ожидая казни. Семью его душманы вырезали, а сам он должен был принести публичное покаяние. В том бою отца как раз тяжело ранили. Фарида вывезли в СССР, подлечили и хотели использовать для пропаганды, но тот не очень как-то возжелал, так как оказался зороастрийцем какого-то течения. Он жил при мечети в Казани, выучил русский, бывал у нас дома, всё благодарил отца за спасение, но отец сказал, что действовал, как и положено советскому воину, и благодарить не за что. Незадолго до начала развала страны Фарид последний раз пришёл к отцу и сказал, что хочет стать отшельником и уйти в горы, а тут в республике, обосновался его брат или единоверец, вот его координаты, звать Навруз. Дал что-то вроде визитки — кому из твоих помощь нужна — пусть Наврузу покажет. Поможем чем сможем, добро помним.

Навруз прямо под горами живёт, у него ферма, пасека, тоже травами занимается, только всё больше скотину лечит, орехи скупает, каштаны, масло давит. Всё у него высшего качества, на рынке не торгует, к нему прям на ферму закупать приезжают со всей России. Всем заведует жена, две дочки и сын. В одном из секторов фермы домики помощников — мигрантов с Ближнего востока. Документы в порядке, у налоговой вопросов нет. За территорию редко выезжают только старшие из хозяев. Храм небольшой на территории, все триста гектаров обнесены сетчатым забором под напряжением. У въездных ворот погрузочный терминал и разворотная площадка. Повсюду камеры, на воротах переговорное, под козырьком блокнот на полочке и ручка на цепочке, как в банке или на почте. На вызов всегда один ответ женским голосом с сильным восточным акцентом:

— Господина Навруза нет дома, что ему передать? Напишите на листочке и опустите в ящик. Он позвонит, если посчитает нужным. Спасибо.

Как я понимаю, в определённое время Навруз, или кто-то из семьи едет в горы и где-то на полдороге встречается с Фаридом-Зосимой. Наверно в Каштановом лесу, дальше и на тракторе не подняться, хотя может и есть ещё тропы какие, я не знаю. Стрелка с немцами этими там была, во всяком случае. Изба там ещё у Зосимы неподалёку, где он людей лечит, но я не заходил, мы у Камня разговаривали.

— Что за камень?

— Вот докуда на машине подняться можно, пятачок с волейбольную площадку, там машины и оставляют сборщики, а сам Каштановый лес метров на сто выше по вертикали. Туда прямая узкая тропа в скале ведёт. То ли от природы она, то ли древние люди проковыряли. Вроде ступени, но округлые и разной высоты. В дождь если поскользнёшься, то костей не соберёшь внизу. По тропе наверх мешки поднимают, палатки, провизию — обычно на трое-четверо суток человек десять забираются, те, которым Зосима разрешает. Не курят, костров не жгут, не бухают, даже разговаривают вполголоса, иначе весь скарб вниз полетит, для пущей ясности пуля в каштан рядом с головой воткнётся, а вроде и нет никого.

Так вот камень этот, огромный гранитный валун, поболее Камаза, только приплюснутый сверху и в землю вросший, как раз посередине леса получается и от скальной тропы метров пятьдесят. Каштаны начинают с краёв рощи собирать и у Камня складывать. Вечером двое спускаются на пятачок, а остальные им сверху в мешках на верёвках орехи спускают. Примут, кошмой прикроют, и их самих к Камню на верёвках же и вытягивают по одному, чтобы в темноте не свалились. У Камня и палатки ставят, он от ветра защищает.

Вычистят рощу дочиста, и к Наврузу гонца. Тот фуру подгонит, проверит, чтоб не битые каштаны были, цену столкует, весы выставит, первую ходку сам сделает, а дальше без него. Не любит он с людьми общаться, да и старый он уже.

— Сколько же им лет получается сейчас?

— Наврузу по документам семьдесят восемь, Фарид на десять лет старше. Не знаю, по каким справкам афганским документы делали, но по отцовским рассказам примерно так выходит.

— Как же ты на стрелке за старика проканал три года назад? Они же к Зосиме приехали?

Зосима и придумал. Он мне рубаху свою длинную дал с жилеткой и на голову тюрбан намотал, только верх лица видно, а я и так смуглый, так и загорел ещё летом. По времени старец так подгадал, чтобы я на камне лицом к тропе сидел, а им солнце в глаза светило. Зосима сказал, чтобы я от обрыва дал отойти, а то вниз упадут, доставай потом.

— Зороастриец, говоришь, по религиозной части? Интересно... Дальше как было?

— Скосил я их легко, сразу попал — готовился же по месту. Весь рожок выпустил, потом из ТТ контрольные. Сел у камня курить, колотило меня сильно. Потом Зосима на ослике приехал, дал глотнуть из склянки, быстро отпустило. Трупы на кошму, перевязали и к ослу привязали. Старец канистру с бензином и топор в сумках показал и махнул рукой, куда везти надо. Там на краю рощи ямы углежогов от СССР ещё остались. Пока возился там, осёл куда-то ушёл. Тут я с мысли сбился и поспешил жечь начать. Накосячил, спору нет. Одеты они в светлое были, брюки или джинсы, пиджаки и ботинки летние бежевые. Один в футболке, другой в рубашке с коротким рукавом. Чем-то похожи вроде, но по лицам уже не разобрать, обойму я тоже всю расстрелял. Стволы в яму скинул, дров нарубил немного, там старые ещё валялись вокруг.

Курил на пеньке, думал, чуть не заснул, от зелья этого наверно. Зосима на ушастом прибыл, осмотрелcя, топор с канистрой забрал, хвост ослиный мне в руку сунул и быстро так потрусил к Камню. Я после смекнул — чтоб кровь мою разогнать. Разогнать-то разогнал, только я после такого кросса на два километра еле на ногах стоял.

Зосима поглядел на меня, вздохнул, опоясал по груди верёвкой, привязал другой конец длинного мотка к седлу ослика — внизу отвяжешься и жди Навруза. Я долг перед отцом закрыл, прощай.

Навруз забрал меня почти через час, я даже вздремнуть успел. Завёз меня к себе в терминал, где я тачку левую оставил, спецовку новую дал и рукой махнул — вали, мол. Что туда утром ехали, что обратно вечером, ни слова не сказал. Вот и всё вроде.

— Как с тобой Навруз связался?

— Я к нему приехал, карточку, что Фарид отцу оставил, в щель бросил и телефон там свой написал. Через час баба с тем же голосом позвонила: когда сможете приехать? Господин Навруз вас примет в любое время.

— Через час и приеду.

— Спасибо.

Прикатил, баба в восточном наряде и маске медицинской в терминал провела: извините, что господин Навруз примет вас в служебном помещении, эпидемия. Расскажите ему, что хотели передать Зосиме. Чай и сладости на столе, если что-то надо ещё, я принесу. Проходите.

В дальнем углу терминала стол, два кресла, лампа типа керосинки. Хозяин, тоже в маске и в перчатках, встретил поклоном, указал на кресло, налил чай, пододвинул блюдо с вкуснятиной и сам уселся напротив. Несмотря на слабый свет, он был в дымчатых очках.

Я поблагодарил за угощение, отпил чай и начал рассказывать. Навруз слушал внимательно, иногда слегка кивая головой. Когда я рассказывал, как именно убили отца, мне показалось, что афганца покорёжило и даже чай он немного пролил.

Не успел я закончить, как вошла жена, или кто там ему: господин Навруз благодарит вас за беседу и просит принять скромные подарки с нашей фермы. Корзину сейчас принесут к вашей машине, а господин Навруз свяжется с вами в ближайшее время.

— Машину и стволы где взял?

— Восьмёрку гнилую от забора на штрафстоянке. Литруху парням поставил, типа к бабе в Лобинск сгонять, чтобы моя не знала. Пистоль у копателей отжал, эхо войны, калаш у цыган на свадьбе изъял по протоколу, а в хранилище копию китайскую пневматическую сдал, всем хорошо было, но на Камне я с АКС под полой сидел.

— А деды эти как выглядят? Ты же их обоих близко видел?

— Роста среднего, как я, Зосима чуть выше вроде, Навруз потолще, борода короткая, ухоженная, очки тёмные носит, на барыгу похож киношного. Зосима постарше, потоньше, борода козлячья седая до пупа, но взгляд острый, внимательный. Говорит тоже мало, но он.... Дядь Игнат, ну я же... вот ишак я...

— Всё нормально, всё видишь, но не научили вас быстро А и Б складывать. Пойдём в дом, нашим скажем, что про отца разговаривали, не надо сейчас штатским деталей знать.



6.

— Давайте ещё по пятьдесят капель для сугрева, никак не привыкну, что здесь холодает мигом. Только что в одних трусах жарко было, а сейчас хоть телогрейку надевай. Ты как тут, Тимофей, припомнил что?

— Хорошо ты про камеру придумал, мы с Палычем прям поминутно разложили всё. Утром после смены я кадровичку дождался к девяти часам, шкаф ей в кабинете передвинул и спросил как бы между делом: не знаешь кого из наших древних, Наташке в школе сказали про ветеранов труда написать, а мы тут не с рождения, может присоветуешь кого?

— Да легко. Стол пока в угол задвинь, а я...