Рано утром девятнадцатого августа, девяносто первого года, я возвращался из гостей на такси  домой, на проспект Просвещения. Таксист сказал:
- Слышал? Горбачева убили.
Заткнулись «Европа плюс» и «Радио Рокс», ларьки не функционировали, водка пропала еще три дня назад, бутылку «Столичной» можно было купить только у официантов в «Пулковской» за безумные деньги. А на мне американские джинсы! И я испугался - я предал Родину.
Через два дня, когда все уже было ясно, толпа запрудила Малую Садовую и Итальянскую, ждали выхода газеты «Час Пик». Никто уже не орал, не нервничал, как прошлой ночью у Смольного.
Меня окликнули, вот так встреча! Армейский кореш, поздоровались по-братски. С ним еще несколько, такие же, как и он, лысые, в адидасовских панталонах.
Кореш сказал, что он теперь спортсмен, вчера они были на баррикаде, что у него пароход с филиппинцами, развернулся прямо в заливе у Кронштадта, и поплыл назад. Никакой наживы!
Я не задавал вопросов, пароход, так пароход…
Еще я узнал, что Собчак в городе, и все эти дни его охраняли «воркутинские» с обрезами под джинсовыми куртками, он за это обещал им отдать Ленинский проспект и рынок на улице Козакова.
Друзья моего друга называли его почему-то Диас.
- Давай к нам, кик-боксинг клуб знаешь на Ломоносова? Позвони мне завтра, номер тот же.
Через мгновение он потерялся, нас разорвала толпа, метнувшаяся к Зимнему стадиону, туда приехал автобус с «Лениздата», привез газеты.
Через несколько месяцев Диас подошел ко мне на тренировке. Спросил:
- Если хочешь, знаю место, где дерутся за деньги…
Лишняя пара сотен не помешает. В воскресенье утром мы  встретились на Невском проспекте у Дома книги. За кассами «Аэрофлота» свернули на Гоголя, дальше во двор под арку. Спортзал какого-то общества, по воскресеньям здесь бои без правил. В девять утра регистрация, баб не пускают, с собаками можно. В зале перегар от дорогого бухала, аромат заморских одеколонов, какая-то сволочь курит. Мне объявили, кого я буду метелить.
- Хреново, - сказал Диас, - я его знаю, кгбшник, из Москвы, живет в «Прибалтийской», мутят с Комаром, я его видел на стрелке с «казанскими».
- И чего делать?
- Попробуй лоукик и левой апперкот.   
Бой начался, через минуту мне захотелось убежать отсюда без оглядки, прямо так в трусах и перчатках. Но три раунда надо продержаться обязательно, иначе про меня забудут везде и навсегда. Какие нафиг раунды, ослепительный хлопок урамикацуки мне в челюсть, затылком об пол, ноги вверх, аплодисменты...
Много дней я пил лишь манную кашу и сосал через трубочку сладкий чай, рот не открывался. Диас позвонил первого января, извинился, что втянул меня «во все это».
- Приезжай сейчас к нам, - говорит, - я на работе, мы тут культурно опохмеляемся. Все свои.
Он работал на Васильевском острове в НИИ Механобр. Институт купил персональные компьютеры, их требовалось охранять, вот Диас и сторожил их по ночам и в выходные дни.
От метро Василеостровская пять остановок в пустом трамвае, город будто вымер после Нового года, ни людей, ни машин. На проходной меня встретили, потом на лифте на последний этаж главного корпуса. В кабинете с длинным столом и финской мягкой мебелью сидели «все свои». На столе салаты в стеклянных банках, принесенные из дома, под столом пустые бутылки из-под «Рояля» и «Херши». Компания собиралась на улицу, идти за добавкой.
- Сиди здесь, мы быстро.
Они ушли, я взял со стола газету «Реклама-Шанс» 
«…Меняю ваучер на трехкомнатную квартиру, куплю бивень мамонта, организация объявляет конкурс на замещение вакантной должности референта. Предпочтение отдается мужчинам в возрасте до двадцати пяти лет, свободно владеющим английским языком, имеющим навыки работы с компьютером, водительское удостоверение категории «В», знакомым с приемами каратэ или бокса. Продам квартиру в Бруклине…» Телефонный номер – очень много цифр…
Подвинул телефон ближе. Рука замерла над циферблатом, я посмотрел в окно. Внизу безлюдная 26-я линия Василевского острова, корпуса судостроительных заводов, трамвайная остановка, старушка гуляет с собачкой…
Я набрал этот мистический номер, трубка загудела, мой сигнал, меняя тональность, летел через Европу и Атлантический океан. Потом щелчок и тишина, несколько секунд плавающая, невесомая, щекочущая воображение, тишина. Шлепком, электричкой, ураган голосов! Мириады голосов! Америка…
Наконец, гудок, самый обычный, коммутатор чмокнул, и потусторонний, сонный голос спросил:
- Алло? Алло!
Еще несколько гневных междометий на английском языке. Я повесил трубку. Там, наверное, сейчас ночь, и на всей Земле первое января...
Первый раз это слово из семи букв – Америка, я услышал, когда под стол пешком ходил. К нам пришли гости, все кушали суп, часто наливали водку, я сидел на чьих-то коленях и нюхал рюмки. Было всем весело, пока мама не спросила:
- А где Боря с Мариной?
- Уехали.
Сразу тишина, папа предложил завести радиолу. И я шкет малолетний, как-то сразу все понял. Раньше уезжали навсегда, не оглядываясь, и о них следовало забыть, будто они умерли.
Америка, Америка, теперь мы знаем ее всю вдоль и поперек по фильмам на видеокассетах. Америка восьмидесятых: скрип саксофона, дым из канализационных люков, рекламные вензеля из розового и голубого неона, все живут почему-то в отелях. "Трай стар пикчерз" представляет, "Каролко", "Тачстоун". Мужики в клетчатых пиджаках, некрасивые лица киноактеров, в офисах огромные компьютеры, индастрилз. Еще жив Довлатов, еще лохматят небо башни близнецы...
Не знаю, вот вспомнилось, чего-то. Давно уже нет СССР и Ленинграда, говорят, и Америки никакой нет. Да и вообще ни хрена нет.