Глава-5 (Будни)

Он день-деньской скитался по тайге,
Читал следы в её зелёном море.
Ходил до света к ласковой реке,
Чтоб подивиться первозданным зорям.

Ловил рубахой юрких пескарей
В том озерце, что утонуло в чаще.
Душа размякла, стала чуть добрей,
Живя без дум, без жалоб, настоящим.

Отринув зону, нервы и суму,
Спалив мосты на самоличной тризне.
А дед Григорий виделся ему,
Лучом рассвета в тёмном царстве жизни.

И прошлый быт разбился на куски,
Локомотив пошёл по запасному.
Они сдружились, оба бирюки,
Что без людства и дышат по-иному.

Старик на диво резок и умён,
Читал на память главы Энеиды.
Он помнил сотни фактов и имён,
Мудрец в мозгах и углежог по виду.

Он натаскал Семёна бить гусей
Из самострела на лосиных жилах.
Водил к пруду на сонных карасей,
Из барсука учил готовить мыло.

Он всё умел и чёрту был не брат,
Спал на снегу, как мать моржиха, голый.
И острогой колол в реке щурят,
Как Чингачгук таёжного помола.

Весь день в делах, в заботах, на бегу,
Поджар и боек, без намёток пуза.
Но как-то раз заснул на берегу,
Закончив суть в означенном кругу,
И отошёл, сердяга, не проснулся.

МЫСЛИ ВСЛУХ

Бывает так, что заскулит под сердцем, взорвутся нервы бешенством идей.
В такие дни я открываю дверцу и запускаю шорохи дождей
В тот дивный край за пелериной тонкой, и жду ответа, молча, не дыша,
Где, притаившись крохотным мышонком, живёт поэта зябкая душа.

Глава-6 (Одиночество)

Дед ушёл спокойно, как и должно,
Как костер, погасший на ветру.
Незаметной вошкою подкожной,
Без рекламных криков: «Ох, помру!»
Но оставил, как наследство другу,
Отойдя к себе в небесный скит,
Обжитую добрую лачугу,
Холостяцкий немудрёный быт.

Удилишки, морды, самострелы
И ещё полсотни мелочей.
Познакомил с егерем Савелом,
В плане хлеба, соли и харчей.
Но была ещё одна заслуга,
Оберег от зоновских невзгод:
Отдарил Семёну паспорт внука,
Что загинул в топях прошлый год.

Наш Семён, хоть с роду не зубрила,
Заучил «легенду». В остальном
возраст подходящ и в плане рыла,
Человек поди-ко, не бином.
В общем, жизнь пошла неприхотлива,
Лес с рекой прокормят, не робей.
Ягоды, орех, лесная слива,
Мясо глухаря и голубей.

Одиноко? Ну и что за диво?
Коли ты затворником рождён.
Есть река, весенние разливы,
Тёмных сосен грозные массивы,
Музыка, повсюду и во всём.

МЫСЛИ ВСЛУХ

Если честно, братие и сёстры, в этой сказке, строфы теребя,
Автор строк побаловался острым, вырезая место для себя.
Эту байку я слыхал от деда, допускаю, было где-то Там.
Ох, состарюсь, сяду и уеду, отмахнув прощально городам.
Буду жить не торопно, под Богом, без налогов, бабы и войны.
Заведу уютную берлогу и усну под снегом до весны.

Глава-7 (Утёс)

Он спал и плыл сквозь звёзды и миры
От красоты немой. Вздувались вены.
Смотрели солнц бездонные костры
Из мириадов бешеных вселенных.
А он лежал на круче над рекой,
Един как перст, бездомный и счастливый.
Где тишина и солнечный покой,
Где всё людское кажется наивом.
Вот так бы век. Ни боли, ни войны,
Гулять по мшарам, первобытным скалам.
Стонала Пожва, дёснами волны
Вгрызаясь в кости древнего Урала.
В заснувшем небе ястреб задремал,
Застыв в потоках тёплого эфира.
Ударил в кручу белопенный вал,
И снова тишь. Огромная, в полмира.

Вдруг лёгкий шорох разорвал строку
его мечтаний. Чей-то голос грубый.
И злая боль, взорвавшая щеку,
А вместе с ней тяжелый запах трупа.
Он извернулся, унимая дрожь,
Остатки сна бежали перед страхом.
И ужаснулся, вынимая нож,
Кошмар тайги, «обжора», росомаха.

Редчайший случай, плавились мозги,
Ведь эта тварь с людьми не смеет драться.
Знать где-то рядом прячутся щенки,
И мать решила перестраховаться.
Кричала болью рваная щека,
В глазах двоилось от кровопотери.
Семён споткнулся, подвела нога,
И рухнул в реку, сдав плацдарм химере.

Он просыпался, падал в ночи плен,
Давило грудь, ему казалось, тонет.
Казалось воздух выкачан из вен,
И вдруг увидел сквозь болезни тлен,
Сестру Савела, хохотушку Соню.

МЫСЛИ ВСЛУХ

Больно, мой друг, и, пожалуй, странно, горько и стыдно до дна души,
Нести свою тушу по чьим-то курганам, поросшим овсюгом и тоннами ржи.
Дивиться ромашкам в мохнатых полянах, речушкам, целующим берега.
Себе, представляя тех подкурганных живыми, хохочущими в облака.
Смешливых и грустных, лихих и неловких, вот так же топтавших цветочный палас.
Сминавших стопой равнодушной кроссовки, всех сто миллиардов ушедших до нас.