На майские пили пиво. Гришка всякий раз вздрагивал и кривился, когда под окнами проносились пацаны на воющих, разбитых мопедах.
– ???
– Еще в СССР было. Мне лет десять. Родители стояли в очереди на «Жигули» и параллельно строили кооперативный гараж. А порядок такой, – не обзавелся к моменту готовности бокса машиной или мотоциклом – шиш, а не стойло. Вернут бабки, и катись.
Наша очередь на Жигуль была конечно ближе, чем на телефон, но сильно дальше, чем срок сдачи гаража – приходилось покупать мотоцикл.
Прижимистая матушка выделила смешную сумму, – ей бы лишь что поставить в бокс, чтоб правление кооператива видело.
Но батя грезил колёсами. Где-то занял ещё денег и взял подержанный бирюзовый «ИЖ Юпитер 4» с люлькой. Нам соврал, что уложился в сумму.
Как сейчас помню, – во дворе раздался адский треск, – то батя приехал на обновке. А то все на великах на рыбалку хуярили. За лето педали прокачаешь – впору в балет.
– Осторожнее! – сказала мама, провожая нас в первую ознакомительную поездку.
– Не беспокойся, мать. – ликовал папа. – А лучше накрывай на стол, мы мигом. Машина как часы, движок поёт. И все за копейки.

Конечно, мне дали порулить. Мы умчались с ветерком за город, там съехали с дороги в поля, – рули не хочу. Па усадил меня перед собой – рулю. Пылища так и клубится.
– Зверь? – кричит батя.
– Зверь!
– Завтра на рыбалку махнем, за сто километров. Нет, за двести! Или за…
– Прум! – невежливо перебил зверь. – П-прум! – и … заглох. Стали слышны жаворонки и кузнечики.
Спустя полчаса реанимационных мероприятий батя раздраженно попросил: – Наворуй-ка лучше помидор, сынок. Крутишься под ногами, как…
Я понял – дела плохи. Подвел стальной конь. Встал как вкопанный аккурат у помидорного поля. Там сям краснели зрелые плоды.
Сорок минут я расхищал социалистическую собственность и сносил в люльку. Заполнил колхозным томатом всё пространство в ногах.
На небе меж тем собрались нешуточные тучи, дунул ветер, резко потемнело и страшно прогрохотало совсем рядом. Вот-вот обрушится ливень.
Мы сели на корточки в сторонке от мотоцикла и накрылись попоной предательского скакуна – брезентовым чехлом. Как в палатке. Застучали капли.
– А почему не на мотоцикле? – спросил я. – Там удобней.
– Ты чё?! В грозу держись подальше от железных конструкций, дурачок. А молния трахнет?! Черт, сигареты забыл в мотоцикле… – сказал па и, вылез наружу, где его немедля трахнуло молнией, как я понял.
Он ступил пару шагов, раздался ужасающий грохот и его тело со звуком «Бля!» рухнуло на меня. Я не видел, что молния вдарила в мотоцикл и страшно огорчился, потому что любил своего па.
Он сгреб меня безутешно скорбящего в брезенте и прочь от моцика, а ну бензин взорвется? Поодаль распеленал, успокоил.
Мокнем, молчим, в себя приходим. Ливень закончился резко, как начался – подгоняемая ветром, стена дождя унеслась, опять вовсю заработало солнышко.
Мы приблизились к влажному, аппетитно попахивающему мотоциклу. Это сдетонировали помидоры. Сорт «Колхозная королева», высокая урожайность, гармоничное сочетание мякоти и сока, сказал па. Молния уебала в люльку и мотоцикл теперь в «собственном соку», по его меткому выражению.
Па осмотрел, ощупал машину и застонал: – О-о-о, сеть сгорела!.. Ладно, надо толкать. Мать, поди, с ума сходит.
Мощный ливень превратил пыль в реальное свиное сало, щедро «представленное» на скользкой же грунтовке.
Спустя полтора часа добрались до крутого взгорка, ведущего на асфальтовую ленту. Но вытолкать мотоцикл на дорогу было не под силу – кисель! Да и выдохлись.
Мы столько оскальзывались и падали, что стали как негры, закатанные в целебные грязи Мацесты по договору о дружбе и сотрудничестве соц.стран. Видал я их там прошлым летом. Фары закроет и хуй его в грязи найдешь.
Батя выполз на дорогу и одним своим видом остановил буханку.
Водила оглядел нашу троицу и предположил: – Что-то случилось?
Па только развел руками – слова были бессильны…
– Ладно. – сказал буханщик. – Возьму на буксир, километр прокачу, а там мне налево.
Грязного и измотанного, что боями, меня посадили в кабину. На прощанье шеф сунул сверток с бутербродами: – Всё что могу…– сказал он, и погладил меня по голове, как пропащего.
Я всхлипнул…

Дорога вела к колхозам да деревням, разбросанным в округе, потому ехали всё грузовики да самосвалы. Им не до нас. А толкать далече – километров восемь.
С грохотом пролетали тяжеловозы. Разрывали воздух как мокрую тряпку, меня мотало как былинку. Батя беспрестанно оглядывался назад, – как бы не сбили.
Упершись в люльку, бессмысленно перебираю ногами как ишак. Вдруг, отец с криком прыгнул ко мне, и мы покатились в кювет. Я нихуя не понял, но был страшно рад передышке в бурьяне.
– Бабах! – оправдывая космическое название, «ИЖ Юпитер» медленно пролетел над нами и въебался в железный ящик. В ту пору огороды вдоль дорог были нормой, а инвентарь хранили в самопальных железных гробинах.
Какой-то бешеный «ЗИЛ» зацепил нашего «ИЖа» мотающимся по дороге прицепом и, даже не заметил!
Мы направились к немыслимо проклятому мотоциклу. После приземления он годился лишь встать у поста ГАИ, под табличкой «Они пили за рулем!». При одном взгляде многие позабудут про рюмку и мотоциклы в принципе блядь…
– Пошли… – бесцветно сказал па, подрагивающей рукой, не глядя, беря меня за лицо.
– А мотоцикл? – спросил я. Судьба гаража зависела от мотоцикла.
– Где ты видишь мотоцикл?
Действительно, нечто, лежащее вперемешку с тяпками, лопатами, шлангами, лейкой и рваными трико огородника, напоминало место крушения первых нехитрых аэропланов…
Люлька с мякотью томатов отделилась сразу после старта, и улетела черт те куда. Вдалеке, на грядках белели два шлема.
– А каски? – говорю.
– Каски нас не спасут. Впрочем, возьми одну – мне на надгробье… – невесело промолвил па. Кажется, он не шутил.
Это он конечно про маму. Справедливую, но безжалостную. Мне так стало жалко и папу, и сраный мотоцикл, что я тихонько заплакал. Мы взялись за руки и, пошли сдаваться…

А. Болдырев