Длинные гулкие коридоры больницы озарялись мертвенным светом ночных светильников и желтыми лампами на столах дежурных постов, островками разбавлявших унылую бесконечность. За окнами во тьме полярной ночи сияли городские огни, манящие и казавшиеся недосягаемыми. По бледно-голубому линолеуму шагала медицинская сестра и вела за ручку ангела. Ангелу было года два, синие глаза, в которых можно было утонуть, с тревогой озирали пространство, светлые волосы водопадом струились по хрупким плечам. Ребенок послушно следовал за незнакомой тетей, не плача и не задавая вопросов. Наши кровати в палате оказались рядом. Утром, я, пораженный красотой маленькой девочки и озабоченный ее одиночеством, просунул руку сквозь прутья спинки и несколько раз погладил маленькую прекрасную головку, не заметив, что зацепил прядь и, наверное, сделал ей больно. Не проронив ни единой слезинки и не повернув в мою сторону головы, Леночка (так звали ангела) тихо и отчетливо прошептала: - Гад, гад. А чуть позже, когда медсестра объясняла ребенку, как надо себя вести, я услышал в ее адрес из детских уст слово сука. Мне, одиннадцатилетнему пацану, стало страшно при мысли об обстановке, в которой росла девочка. Позже догадка моя подтвердилась. За тот месяц, что мы провели в одной палате, к Леночке ни разу никто не пришел и не принес передачу. Сейчас, когда каждый день слышишь по ящику о брошенных в запертых квартирах детях, это никого бы не удивило, но тогда такое просто не укладывалось в голове. Даже в моей детской. Навещавшей меня матери я все рассказал и у Леночки стали появляться игрушки и вкусные гостинцы. Потихоньку, очень медленно ребенок начал оттаивать и настал день, когда Леночка, играя со мной, рассмеялась, как колокольчик. И начала доверять и врачам и сестрам…
Когда меня выписали и я стоял у дверей с вещами, маленький человек не плакал. Только смотрела своими бездонными глазами ангела и молчала. Я тоже не плакал. Я реву сейчас, отдавая Леночке долг через много лет. И вроде, не виноват, а чувство вины не проходит. Мне хочется верить, что жизнь ее сложилась хорошо. Когда мы уйдем и все будут прощены, надеюсь, я это узнаю. И еще: я навсегда запомнил страх, обволакивающий душу- испуг потерять то, что еще не обрел.