В комнате было темно и душно. Она закрыла за собой облупленную старую дверь и прищурилась, вглядываясь в полумрак.
Всё, как и много лет назад. Надо же, ничего не изменилось. Даже зеленая скатерть с куцей бахромой на столе. Даже тяжелые коричневые шторы. Даже этажерка.
Даже кровать слева, под черно-бордовым ковром та же.
Она поставила спортивную сумку на пол, не разуваясь прошла в комнату, к окну, раздвинула шторы, открыла форточку.
Свежий воздух ворвался в комнату, на кровати зашевелилось одеяло.
Она подвинула к кровати колченогую табуретку, села, вытащила из кармана пальто пачку сигарет, закурила.
-Здравствуй, папа...
Из-под одеяла смотрел высохший желтый старик. Он хотел что-то сказать, то не смог. Беспомощно открывал рот, но не смог выдавить даже хрипа.
-Да, я курю, папа...Сдыхаешь?
Старик внезапно успокоился, просто затравленно смотрел на нее и молчал.
-Сдыхаешь- утвердительно сказал она и выпустила кольцо дыма- Ты, наверное, думаешь, зачем я пришла? Хотя, зачем я спрашиваю. Ты даже ответить мне не можешь. Странно, вот ты лежишь сейчас передо мной беззащитный и жалкий. Знаешь, я когда-то об этом даже мечтала. Дурочкой была. Сидела под столом. Под вот этим столом- она погасила окурок прямо о скатерть.
Встала, подошла к окну.
-Сидела под столом, затаившись тихонько, как мышка, чтобы ты меня не нашел. Но ты меня все равно находил. А я потом плакала тоже тихонько, как мышка. А теперь ты, папа, тихий, как...
Она вернулась к кровати, наклонилась над стариком, внимательно посмотрела в его глаза:
-Боишься? Конечно! Ты прекрасно знаешь, что такое страх. Ты сам был страхом. Я никогда ничего и никого не боялась так, как тебя. Но так было не всегда. Давай по порядку, хочешь? Черт бы тебя подрал, папочка, я впервые в жизни хочу с тобой поговорить.
Старик опять раскрыл рот, пытаясь произнести хоть звук, но у него ничего не получилось.
-Не старайся. Просто слушай. Наверное ты удивишься, но было время, когда, кажется, я тебя любила. Помню мы жили тогда все лето на бабушкиной даче. Ты катал меня на велосипеде и...Впрочем, ничего больше. Ты катал меня на велосипеде. Ты был огромным и сильным, и соседский мальчик...как его...не помню, он завидовал мне, у него-то папы не было. Но такое было недолго.
Потом ты стал страхом. Жутким, вязким, как машинное масло, буром, сверлящим дыры в моей груди, страхом. Я помню твои руки. Шершавые руки, они заменили мне все остальные страхи. Пока мои ровесники боялись идиотских сказок про чёрную руку, я боялась твои шершавые руки, совершенно не сказочные, а реальные.
Мама рыдала. Она всегда это делала очень...я даже слов не подберу... глубоко? Не знаю, наверное нельзя рыдать глубоко. Она просила тебя, умоляла, а ты ее бил.А потом шел искать меня. И находил под столом. Сам посуди, где тут еще спрятаться? Больше негде. Только этот стол. Хочешь я скажу, что написано на столешнице стола с обратной стороны? Заглядывал ты когда-нибудь туда? Нет? Я тебе покажу.
Она встала, потянула за скатерть, старый пыльный графин, чашка, какой-то хлам с грохотом посыпались на пол.
Она перевернула стол, подвинув нижней частью столешницы к старику:
-Ну, читай! Можешь? Нет? Я тебе прочитаю. Тут написано: "Я хочу, чтобы ты умер!" Это про тебя. Жестко, да? Жестко для восьмилетней девочки. В восемь лет девочки не хотят ничьей смерти. А я хотела. Я была необычной девочкой благодаря тебе. Я узнала, что такое больно, стыдно, благодаря тебе, папа. А больше благодаря тебе я ничего не узнала. Я до сих пор помню твое мерзкое дыхание у своего уха, водочное, луковое, какое-то еще...Что ж ты пил такую гадость, папа? Впрочем, вопрос риторический. Я помню боль и бесконечный стыд...
И вот мечты сбываются! Ты сдыхаешь, папа. Но удивительное дело, я не испытываю радости. Я вообще ничего не испытываю. Что такое? Ты плачешь?
По желтой щеке старика бежала слеза.
-Плачь. Конечно, плачь. На чем я остановилась? Ах, да. Я не испытываю радости, хотя ехала сюда, чтобы посмотреть на тебя, сдыхающего, думала, что страх пройдет...Не прошел.Ты победил.
Она закрыла форточку, задернула шторы, перешагнула через валяющийся на полу графин, взяла сумку.
-Ты победил, папа. Я хочу, чтобы ты умер.
Старая облупленная дверь захлопнулась за ней. И наступила тишина.