В сентябре сорок первого осень пришла неожиданно скоро.
А в холодных окопах курили махру и вели разговоры.
Ветер дул, но в то утро всё было пронзительно тихо,
Добровольцы бодрились, смотрелись достаточно лихо.
А ему было странно ужасно, что средь недели
Он сидит не на лекции, что он в шершавой шинели,
Что обмотки, винтовка и штык, пулеметная лента...
Все его называли по-доброму просто студентом.
-Ничего, повоюем!- старшина Ивашов озорно улыбнулся-
Я ведь тоже учился, да только ушел с предпоследнего курса.
Осень ранняя била дождями прямою наводкой,
Капли крупные били по толстым очкам и пилотке.
Был он худ, невысок и к войне не особенно годный,
Но война есть война, бей врага, хоть больной, хоть голодный.
Наслаждаясь последним мгновеньем дождя и покоя,
Он немного со страхом ждал первого выстрела первого боя.

Оглушило. Земля поднялась взрывом к небу, как сажа,
Немцы били в упор, было страшно, пронзительно страшно.
Он, свернувшись в грязи, обезумев, поджав к груди ноги,
Повторял:- Мама, мама...Ну, что за солдат он, ей-богу...
И казалось, что нет в этом мире свободного места,
И от пуль, что роились, как пчелы, убийственно тесно.
И он вспомнил о боге, просил, хоть намека, хоть знака...
Но услышал вдруг хрип Ивашова:- Встань, сволочь! В атаку!
И протёр он очки, мир стал сразу отчетливей снова,
Он увидел полтела, лишь верх старшины Ивашова,
Изо рта вместе с кровью слова вылетали, как сгустки:
- Поднимайся, в атаку!- а дальше на матерном русском.
Он поднялся, и штык он примкнул, до конца обезумев
Побежал, сам не видя куда, сквозь визжащие пули.
Он бессвязно орал, наступая на трупы и кочки,
Спотыкаясь вперёд, ожидая последнюю точку...
Он бежал, сам не зная куда, сквозь огонь и раскаты,
Пока штык не уперся куда-то, как в мягкую вату.
Билось птицею в клетке готовое вырваться сердце...
Штык увидел сквозь линзы очков в груди мертвого немца.

А потом говорил командир, что вот есть, мол, резервы.
Два вершка и очки, но в немецком окопе был первым,
Мол, представлен к награде за смелость в бою рукопашном...
А студент улыбался. Ему было больше не страшно.