Розенбаум запил.
Причину для жёсткой пьянки он не искал, - вся его работа, его судьба – лучшего, подающего надежды студента философского факультета, вместо научной карьеры избравшего путь оперативника уголовного розыска в заштатном РОВД, окунали в пьянку.
Когда Василич запивал, он закрывался в секретной комнате, где хранилась специальная техника для проведения оперативных мероприятий – фотоаппараты, система прослушивания кабинетов, жучки и прочая давно сломанная или потерянная шпионская ерунда.
В связи с тем, что парк техники давно не обновлялся, единственная работающая аппаратура - кассетный магнитофон «Маяк» размером с чемодан, использовалась им для придания музыкального фона к запою.
Лидерами хит-парада Розенбаума в период жёсткого бухача считались, собственно, сам Розенбаум с мегахитом в милиции «Глухари», Александр Новиков «Уличная красотка» и бесконечные слёзы Татьяны Булановой.
Несмотря на режим секретности, о запое Розенбаума знал весь РОВД, ну, и конечно Дьяченко.
«Я за нею рыскал и бродил, колесо у ног её вертелось – подпевал магнитофону «Маяк» личный состав УгРо, проходя мимо кабинета с пьяным начальником.
«Я её, ей богу, не любил, - но хотелось мне её, хотелось», - напевал Вадим, глядя на Ирочку, которая в присутствии коллег демонстративно воротила от него нос.
Пил Василич, раскидывая коньяк грамм по пятьдесят-сто в час, но в его питье бывало две стадии.
Если в кабинете звучала песня про глухарей в исполнении оригинала, настоящего Розенбаума, - в секретный кабинет можно постучать по служебному вопросу, быстро выслушать авторитетное мнение старого сыскаря о себе, и уйти, озабоченный его проблемами в магазин за коньяком.
Но если играла «Красотка» - можно было не стучать – никто не откроет.
Василич постоянно перематывал песню Новикова на начало, и из его чёрных глаз текли тяжёлые горькие слёзы…
Он думал о своём или вспоминал что-то, известное только ему. Поэтому – пил, глушил грусть. А может и пил, чтобы это забыть.
Спасением от анальных кар, которые грозили Василичу при попадании в пьяном виде в руки Хохла, служила металлическая дверь «секретного» кабинета. Сношение с внешним миром проходило по телефону, номер которого знали немногие – старые опера, начальство – кабинет был всё же секретным и замаскированным под «бытовку».
В гнезде «глухаря» зазвонил телефон. Василич выдохнул перегар в трубку.
- Василич? Здорово, это я, Костя… - представился следователь прокуратуры Аксёнов.
- Здарова... Что у тебя?
- Спрячь молодого. На него «Кэмел» окрысился. Я не понял, почему. Хочет «превышение служебных полномочий» по стрельбе в алкаша ему влепить. Я тебя предупредил. Сделай так, чтобы я его не нашёл.
- Хорошо. Спасибо тебе, Костя.
- До связи, Василич, не хворай…
- Бывай, звони... – Розенбаум посмотрел в пустой стакан.
«…только этого еще не хватало…», - прошептал он и потянулся за бутылкой.

****
Василич, через «дежурку» вызвал Вадима к себе, в «секретный» кабинет.
- Чем занимаешься? – спросил Розенбаум, глядя на него исподлобья, пьяным, мутным взглядом.
- С материалом по краже колёс сижу, - соврал Вадим, помня ещё армейскую заповедь, - лучшая отмазка та, которая выдумана на ходу.
На самом деле он планировал прикорнуть на диване, - вечером планировался рейд по наркопритонам.
- Сейчас пойдёшь, сменишь Клейстера в оперативной группе. Завтра отдыхаешь. Дежурному скажешь – я сказал.
- Но…
- Без «но» - шагом марш! Да, и ещё, - кто бы тебе не звонил, что бы не говорил, - выполняешь только мои указания. Ни в УСБ, ни в прокуратуру без моего разрешения ни ногой.
- Что-то произошло?
- Прокуратура хочет сделать тебя виноватым в стрельбе на обыске, мол, незаконно применил оружие. Наверное, прокурорским «палки» по ментам понадобились. Тебя посадить проще простого – ты молодой, не блатной, за тобой никто не стоит.
- И что же мне делать?
- Иди, дежурь, - смягчился начальник УгРо, - не забивай голову.
- Но…
- Шагом марш! – разозлился старый волк.

Опер поплелся в «дежурку», идти в наряд в его планы не входило. Но странно, зачем ему в «группу»? Что произошло? Все же было нормально. А ведь правда, и заступиться за меня некому… Сольют… или нет?

****
Оперативный дежурный Иваныч смене обрадовался, - давай, вооружайся скорее, - на кражу в санаторий «Москва» езжай… там большого человека обокрали… уже с ГУВД звонили, разберитесь там, - торопил он опера.
Санаторий «Москва», принадлежал администрации Президента. Простые люди там не лечились даже в советские времена, - все места были расписаны для партийных боссов, генералов, директоров предприятий, академиков - для всевозможной элиты.
В вестибюле здравницы оперативную группу встретил сам главный врач.
– Вы проходите, не стесняйтесь, суетилась она, глядя на потерявшихся в мраморной роскоши рабочих и крестьян, - Николай Александрович вас вызвал, я сейчас вас провожу к нему.
Наверное, большой человек, этот Николай Александрович, - думал опер, - сам главврач суетится… Не попасть бы с ним…
Потерпевшим оказался человек преклонного возраста, - 95 лет значилось на его истории болезни, лежавшей на столе одиночного роскошного номера. 1904 года рождения…
Дед, одетый в рубашку, серый пиджак и старые «треники», полулежал на двуспальной кровати, спиной ко входу.
- Дедушка, вы зачем вызывали милицию? – пустилась с места в карьер следователь Ирочка
- Здравствуй, племя молодое, незнакомое, - дед обернулся.
Его глаза… нет, они не были глазами умирающего старика. Это были живые, немного усталые глаза опытного оперативника, который внимательно изучал людей, стоящих перед ним.
Они резко контрастировали с его изъеденным морщинами лицом и старческими пигментными пятнами.
На его совдеповском пиджаке тускло сверкнул золотистый знак.
«Почётный чекист», - отметил про себя Вадим, 1932 года. Он немного понимал в фалеристике. Высшая ведомственная награда ОГПУ… ни хрена себе, дедушка…
- Кто из вас оперативник? – спросил дед.
- Я, - стараясь не показывать смущения, ответил опер.
«Кто передо мной? Генерал, полковник или выживший из ума мошенник? Нет, глаза у него очень серьёзные … мошенник не мог попасть в такой санаторий… и глаза… да, чекист, опер»
- Никакого преступления совершено не было, - будто то бы извиняясь, сказал ветеран, но в голосе по прежнему звучали металлические нотки человека, привыкшего решать чужие судьбы, - я попрошу продолжить заниматься своими делами оперативную группу. А вы, молодой человек – он указал сморщенной рукой на опера, - останьтесь. Мне нужно вам кое-что сообщить. Присядьте, – указал он на стул, рядом с кроватью.
Опер сел рядом, пододвинув стул к кровати – ветеран плохо слышал и говорил негромко, но властно.
- Эх, хороша девчонка, - бросил он вслед вышедшей из палаты Ирочки, - смотри, мОлодец, охмурит она тебя, - заулыбался дед.
Вадим молчал, он не знал, как построить разговор
- Я когда-то был таким же, как ты… - начал дед, внимательно изучая лицо собеседника, будто пытаясь найти в нем похожее, - я пришёл в милицию по комсомольскому набору, что с меня взять было, подмастерье… Сирота – родителей казаки зарубили, то ли красные, то ли белые… казарла… как раз, гражданская кончилось, я молодой был – меня и двинули в милицию, никто не спрашивал, хочу или нет… как ты, в уголовный розыск. Голод, разруха, банды…
Вадим сделал внимательное лицо. Он с удовольствием слушал своего деда, но перед ним был совершенно чужой ему человек, речь которого казалась не более, чем строчками из школьных политинформаций и пустых лозунгов. В то время все карьеры начинались одинаково, из грязи в князи, из князей – в грязь.
«Время такое было», - вспомнил он слова своего деда.
- Я вижу, ты не слышишь меня, - срубил Вадима ветеран, - я позвал тебя не для воспоминаний, – поднял он глаза к потолку. Я хочу сказать тебе нечто важное…
- Меня тоже никто не спрашивал, - поддержал разговор Вадим.
- Слушай меня, не перебивай…
- … опер кивнул.
- Так вот, потом я попал в ГПУ…
Вадим понимающе кивнул. Пути неисповедимы…
- Ты думаешь, мы сажали и расстреливали невинных, как сейчас в телевизоре тебе говорят? – дед увидел сомнение в глазах собеседника, - нет, просто продолжалась «гражданская»… были мы и были они, и кто-то один из нас должен был умереть. Ты думаешь, если бы победили они, щадили бы нас? - дед ехидно улыбнулся, – нет, конечно. А потом я попал в Испанию, советником, мне сейчас можно говорить об этом.
- Вы служили своей стране…
- Да, в том и дело… и не только стране. Я служил народу, который создавал страну. Свою страну, без них… этих… и я помогал испанскому народу сделать то же.
Вадим поморщился – он не любил пафоса.
-… да, именно народу. И я – часть его. Нельзя воевать отдельно – за Родину и отдельно за Сталина, отдельно за царя и отдельно за Отечество. Так было в Первой мировой. Именно поэтому она стала Гражданской – никто не хотел умирать за царя. И в Гражданской наши победили… этих… Ты понимаешь?
- Да.
- Я пригласил тебя, чтобы узнать, - за что воюешь сейчас ты? Я скоро умру, хочу понять на кого оставляю дело. Дело, - выделил он слово.
- Не знаю, - честно признался Вадим.
- Потом война была, - продолжил дед, - я в тылу был. Сначала в ОБХСС, ловил тех, кто похищает хлеб. Спекулянтов, рвачей, воров. Да, за «три колоска». Многих посадили и расстреляли по моим делам, по законам военного времени. Много хлеба я вернул стране. Очень много. Хлеб – это кровь фронта. Если позволить воровать в тылу и не убить этих – умрёт намного больше там, на фронте и в тылу… Намного больше. Город знает, что такое хлеб. Поэтому мне никого из воров не жаль. И совесть меня не мучает.
- Мы и они? Опять?
- Да… - я просился на фронт, простым солдатом, но попал опять в тыл. Только к немцам. И меня опять никто не спросил, хочу я именно туда или нет. Партизанил, дважды ранен – чекист инстинктивно коснулся живота.
- Но…?
- Ты думаешь, что партизаны это «махновцы» в тылу врага? На самом деле все партизаны – это НКВД. Мы их обучали, снабжали. Все, кто был в тылу немцев не с нами – те были против нас. Мы и они… Последних «диких» партизан добивали уже после войны. АК, лесные братья, бандеровцы и тому подобная сволочь. Я добивал.
- Теперь это «борцы за свободу»…
- Этих «борцов» тоже содержали… но не мы – немцы, англичане, американцы. Ты должен понимать, что солдат должен быть накормлен, обучен и знать, ради чего сражается – вот их и кормили против нас… - старик сделал жест рукой, указывая куда-то далеко в сторону…
Люди в нашей работе, прокряхтел ветеран, люди – это фигуры на шахматной доске. Мы играем ими… всегда играем… и мы сами – фигуры на чьей-то доске. И играют уже нами ради интересов – может государства, а теперь, может и своих, шкурных…
Опер почему-то вспомнил про двух полковников, получающих материальную помощь в кассе ГУВД, состоящую из невыплаченных его коллегам зарплат, ставших поводом для ментовского бунта.
- Я уже понял это…
- Солдат, партизан или разведчик всегда чувствует за спиной страну. Родина поможет, вытащит, спасёт, поддержит. Иначе нет смысла в войне, понимаешь? Нужно верить в неё… – старик пристально смотрел на опера, - мы чувствовали за спиной страну и гордились ей. И в далёкой Испании, и в тылу у немцев. А ты сейчас чувствуешь за своей спиной государство?
- Нет, - признался опер.
Он подумал о том, сдаст его ли на растерзание прокурорским Хохол или нет… уверенности в благополучном исходе не было.
- Нашу работу не делают чистыми руками, Феликс лукавил, - дед произнёс имя Дзержинского с такой интонацией, будто бы знал его лично, - обязательно замараешься. Таковы правила игры. Но ты должен знать, ради чего ты мажешься в чужом дерьме. Ты знаешь, за что ты воюешь?
- Может, ради народа? Власть меняется, люди остаются, – хотел ответить опер, но дед не хотел его слышать. Он уже всё понял.
- Я услышал то, что я хотел услышать, - ступай, - ветеран указал на дверь, - тогда постарайся быть честным перед самим собой. Перед своей совестью, если она у тебя есть… - ступай… повторил старик и отвернулся к стене, - всё было зря…
Вадиму показалось, что он заплакал.
«Не дай бог сейчас Мировой войны – она обязательно станет Гражданской», - подумал вслух опер.
- Бога нет, это поповские выдумки, - принеслось ему в спину, - бог – это твоя совесть…

****
Следственно-оперативная группа не стала дожидаться опера - от санатория до райотдела можно было пройти за пятнадцать минут через дорожки старого царского парка. Гнилая «канарейка» возвращалась на базу. Нет, никто не ругал деда за ложный вызов. Старые люди, бывает… И если деду нужно было поговорить с опером, - значит, так надо.
Каждый думал о своём, - Ирочка о необходимости продлить у прокурора сроки по зависающему уголовному делу, Ваня и Толик – о бутылке самогона, которая дожидалась своего часа у Вани в кабинете, а эксперт Женька – как «упасть на хвоста» к двум последним.
Вышедший на связь дежурный попросил Ирочку заехать по дороге к заместителю прокурора Гусейнову. Прокуратура была рядом – пятьсот метров от РОВД, в старинном особняке, тоже, как и здание управы, грозившем рухнуть.
Что и произошло – через пять лет прокуратуру переселят, в особняке сделают офис правящей партии, начнут делать дорогой ремонт и здание рухнет вместе с её представителями.
Обошлось без жертв, но вышло символично.
Ирочка поднялась на второй этаж, кивнув секретарше, зашла в кабинет к Камалу Маштиевичу.
Он ждал её, расположившись не в кожаном кресле, а за приставным столом для посетителей. Холеный, в дорогом пиджаке с золотым лацканным значком с прокурорским символом он благоухал туалетной водой «Armani».
«Какой же он всё таки гумозный, - подумала Ирочка, глядя мимо него, в сторону, - хоть от «Версаче» одень, так и останется мерзким»
- Проходите, пожалуйста – Камал пригласил Ирочку сесть.
Ирочка уселась за стол, положив папку с материалами перед собой.
«Сроки по делам не нарушены, «арестантские» уходят в суд, зачем он меня вызвал?» - думала она.
- Чем обязана, Николай Михайлович? – спросила Дюймовочка после дежурного приветствия.
- Я хотел бы у вас уточнить, - начал издалека Камал, - вы, как человек, очень важный в системе правосудия, стоите на стороне Закона?
- Да, конечно, Николай Михайлович, - спокойно ответила Ирочка, - но у меня нет процессуальных нарушений. Единственное дело на продление я предоставлю вам на следующей неделе. Остальные либо приостановлены производством или уходят в суд.
Камал ходил по кабинету и чему-то улыбался.
- У меня нет к вам претензий, как к следователю и сотруднику, - продолжил он, - я хочу узнать вашу жизненную позицию, как человека. Вы на стороне закона?
- Да, конечно, иначе бы я не работала следователем, - вздернула курносый носик Ирочка, - а что произошло?
Камал подошёл к ней ближе.
- Тогда вам нужно зайти сейчас к следователю Аксёнову, он допросит вас в качестве свидетеля по стрельбе на обыске.
- Меня уже допрашивали… я давала показания.
- Да, я читал. Нужно немного их уточнить.
- Пусть вызовет меня, я передопрошусь, это не проблема, - не поняла Дюймовочка прокурора.
- Нужно дать показания на вашего опера. Он нарушил закон, применил оружие и ранил человека, - Камал глянул на реакцию следователя, - вот в таком плане.
Железная Ирочка даже бровью не повела.
- То есть, я должна дать показания на человека, который фактически спас мне жизнь? – удивилась она, а вы уверены, что это законно? Вы хотите посадить Пятницкого? За что?
- Я хочу, чтобы восторжествовал Закон – пафосно заявил Камал, - в результате его действий был ранен человек.
- Я понимаю, о чем вы, - Ирочка кивнула головой, - что нужно от меня, чтобы вы отстали от Пятницкого и выбрали для своей «палки» другого сотрудника?
- Я вижу, этот сраный «оперок» вам не безразличен, - Камал приблизился и попытался обнять сзади Ирочку за хрупкие плечи, - а за дорогих людей нужно платить дорогую цену… не могли бы вы провести со мной вечер… и все проблемы я решу… мы могли бы найти общий язык…
- Ах ты мразь, - вскипела следователь, - да ты охуел, свинья сраная, - лейтенант госбезопасности запаса Ирочка вскочила со стула, развернулась и влепила Камалу пощёчину, - молись, если умеешь...
Она схватила папку со стола и выбежала с кабинета.

****
Заплаканная железная Ирочка бежала по коридору райотдела и наткнулась на пьяного Розенбаума.
- Что случилось, девонька моя, - расстроился он, глядя на Дюймовочку… а ну, пошли со мной – он усадил её за стол в «секретном» кабинете, прикрыв за собой дверь.
- Валерий Васильевич, там этот, - жаловалась она, словно маленькая девочка своему папе, - …Камал..
- Я всё знаю, на вот, выпей – протянул ей кружку Розенбаум, сейчас полегчает…
- Вадим… его Камал хочет посадить… - прошептала Ирочка, давясь коньяком, за этого, алкаша, который на меня с топором...
- Не переживай. Я всё знаю… всё будет хорошо, не рви сердце… - успокаивал он Ирочку, - у меня всё под контролем.
- Вы правда, поможете?
- А на свадьбу пригласите? – улыбнулся в усы Василич.
- Конечно, - на полном серьёзе ответила Дюймовочка.
- Не переживай, иди, дежурь… я всё решу. Эх, давно я на свадьбе не гулял – вздохнул он, - иди к себе, отдохни – выпроводил он следователя и включил магнитофон.

«В полночи — белесая свеча,
Вспыхнуть ей, да спички нет.
И в такт с походкой
Волосы, как воск, текли с плеча… - пропел магнитофон а капелла с осенним дождем…
- Нет выхода только из гроба, - пробубнил Василич и чему-то улыбнулся.

****
Дежурство продолжалось без особых происшествий, опер уселся за стол, списать накопившиеся материалы.
- Поехали, молодой… - в кабинет к оперу заглянул Ваня, - дубинку с собой возьми и наручники - “семейный” заявили…
- Бегу, Вань… - опер схватил со стола наручники
Ночь вступила в свои права - ППС сменилось, ОВО остался всего один экипаж на район, поэтому семейные скандалы обслуживала оперативная группа.
- Толик забухал - сообщил оперу Ваня по дороге на “адрес”, - мой участок, хороший человек, доктор - реаниматолог, - кандидатскую пишет, а в свободное время ведёт секцию по карате с детишками - мастер спорта. Побольше бы таких людей…
- А чего забухал? - спросил опер.
- Ты от тюрьмы и сумы не зарекайся, молодой, - никогда не суди людей. У каждого человека своя маленькая трагедия… у него люди каждый день умирают и за каждого рубец на сердце - он за них борется со смертью, и каждый умерший - это и его вина.
- … у нас тоже умирают…
- Мы тоже пьём, - ты молодой ещё, организм справляется… а старше будешь? А пить не будешь - в дурдом уедешь.
- Но можно и не пить, а, например, спортом заниматься.
- Эх, молодой ты и глупый… Какой спорт - ты каждый день по двенадцать часов на работе без выходных… Пришёл, стакан выпил, уснул - а тут бац, и вторая смена… Вот что ты видишь круглосуточно? - трупы, кровь, слёзы, говно людское… вот и Толик это видит. Так что не суди его… Неизвестно, что с тобой будет.
- Тпппруу, лошадка, – сказал водитель Толик и милицейская “канарейка” остановилась у старой хрущевской «панельки». У подъезда, кутаясь в мужскую кожаную куртку, ждала жена и коллега Толика – врач – терапевт Ленка.
- Иван Иванович, помоги, - бросилась она к участковому, - Толик напился, избил меня - она показала синяк на скуле, и дочку, Верочку…
“Какая красивая девчонка… - подумал опер, - даже синяк не портит.
- Лена, дочь где? С ней всё нормально? - спросил у неё участковый
- У соседей… Я отвела…
- Петрович где?
- Дома, ирод этот…
Оперативная группа поднялась на этаж стандартной панельной «трешки».
- Толя, открой - постучался Ваня, - тишина… Ну-ка… - участковый толкнул дверь и вошёл в квартиру
- Ки - яяя! - резкий удар ногой в живот вышвырнул 120 килограммового Ваню обратно на площадку. Он отлетел на лестницу и ударился спиной о ступеньки. Дверь в квартиру с грохотом захлопнулась
- Ваня… Живой? - бросилась к нему жена Толика и опер.
- Живой, бля… Молодой, снимай оружие…
- Зачем? - опер потянулся к пистолету.
- Затем, снимай, говорю, - Ваня скинул с ремня кобуру и протянул её Лене, - стоишь здесь, держишь стволы. Под охрану и оборону.
Опер тоже отдал свой пистолет и взял в руку ПР-73.
- Готов? - спросил у него Ваня
- Готов.
- Пошли…
Через полминуты оперативная группа сидела на площадке у злосчастной квартиры. Опер получил удар в печень, а Ваня - в грудь, при этом бунтующий реаниматолог отобрал у опера дубинку, которую презрительно выбросил на площадку следом за милиционерами.
- Иди вниз, к Толику, вызывай ОВО. Я сейчас приду - оружие заберу у Ленки.
- 274 - подъедь на Коммунистическую, 6 - семейный, помощь окажи…
Наряд ОВО не заставил себя долго ждать - через пару минут три бойца в “Сферах” и бронежилетах стояли у подъезда.
Их ждали не только Ваня и опер - следом за ними выскочил доктор - каратист, одетый в дорогой спортивный костюм.
- Бац! - один милиционер ОВО улетел в кучу прелой листвы.
- На! - сверху на него упал второй.
Если читатель помнит советский мультфильм “Маугли” - именно так медведь Балу разбрасывал напавших на него шакалов.
- За ВДВ! - бросился на каратиста Ваня и всей своей массой сбил его с ног
- Ой, блядь... - прыгнул на Ваню сверху опер
- Ура! - сверху на опера упал “тяжёлый” боец ОВО.
- Ууу, больно сука! - завизжал опер.
- Вяжи его! - орал Ваня восставшим из сугроба милиционерам охраны.
Кое-как, при помощи мата, кулаков и дубинки превосходящим силам МВД удалось одолеть родной Минздрав.
Доктору застегнули наручники за спиной и погрузили в “катух”.
- Поехали... - сказал опер Толику…
- Тормози! - заорал Ваня.
За дежурной машиной бежала жена Толика Ленка, - ребята - возьмите ему куртку и шапочку – протянула она вещи сатрапам…

****
- Фамилия, имя, отчество - спросил у доставленного доктора дежурный офицер по разбою, то есть по разбору с задержанными, Виталик.
Вместо ответа, будущий кандидат наук, с застегнутыми за спиной наручниками прописал капитану милиции ногой в бедро. От удара “разбойник” взвыл, схватился за больное место и улетел к "клетке” с задержанными.
- Бей мусоров! - поддержала медицину проснувшаяся “клетка”, - мусора - пидорасы!
Доктора поместили в КАЗ к остальным задержанным, сняв наручники через прутья решётки
- Заберите его от нас - спустя пять минут заорала “клетка”, обитатели которой держались за отбитые каратистом животы, руки, ноги и головы, - ну, пожалуйста, менты, будьте людьми....
- На “ласточку” его, - завизжал помдеж Виталик.
Силами дежурной смены врача сбили с ног, повалили на пол и связали строительной стропой. Через двадцать минут от боли Толик доктор Толик потерял сознание.
Доктора развязали и вылив на голову бутылку холодной воды, поместили в пустующую камеру для преступников от греха подальше...

****
- Где я? - спросил через “кормушку” у прибежавшего на стук в дверь Виталика протрезвевший доктор.
- В милиции… Во Фрунзенском...
- А как я это… Сюда попал?
- К нам не попадают, к нам привозят…
- Меня привезли? Как? А Иван Иванович дежурит сегодня?
- Дежурит.
- Отведи к нему, а? Будь другом...
- Тамбовский волк тебе друг. Ты зачем меня бил? - обиделся Виталик
- Я? - удивился доктор, - я дома был. И не бил никого. А потом тут. Очнулся… отведи, а?
- Ты и Ваню отпинал. И дежурного опера, и наряд ОВО. Злые на тебя все - пробубнил Виталик
- Отведи, я компенсирую… Магарыч с меня.

****
- Вань, ну прости - ты же меня знаешь… - канючил доктор в кабинете у участкового… Я выпью и… понеслась… Потом не помню ничего.
- Толя, вот ты пока нас всех только избил. А потом хватишь лишку и убивать начнёшь… Тебе не стыдно? - кандидат наук, надежда нашей медицины. Ты людям жизнь спасаешь - уважаемый человек и так себя ведёшь… - воспитывал доктора Ваня.
- Вань, не буду больше… Закодируюсь. Пить брошу - прости, а?
- Я тебе что, Бог, тебя прощать? - это наша работа… Нас постоянно бьют, ненавидят и унижают - мы же менты. В древнем Риме ментами были рабы - это я тебе, как историк говорю... А вот что ты жене и дочери скажешь?
- А что?
- Ты их тоже избил…
- Как?
- Вот так… Руками и ногами… На вот, похмелись - Ваня протянул доктору полстакана фирменного Машкиного самогона, - а то сдохнешь ещё…
- Спасибо, Ваня - доктор жадно выпил и занюхал луковицей, - Вань… - задержанный потупил взгляд, - помоги, а? Ну пожалуйста… ты же меня знаешь… - заныл доктор.
- Чего ещё? - сейчас штраф заплатишь и домой пойдёшь.
- Не отпускай меня пока, я ещё посижу.
- Зачем?
- А ты сходи к Ленке, поговори с ней, что бы не разводилась, не уходила… я её люблю и дочку, Верочку.
- Если любишь, зачем бьёшь? Загадочная русская душа?
- Вань, и так плохо… Она “Мартини” любит. Я сейчас позвоню, тебе привезут.
- У меня отсыпной, вообще-то. Ты хоть совесть поимей. Ты меня избил, нарушал Закон, и я же иду решать твои семейные проблемы в своё личное время, которого у меня для своей семьи нет…
- Участковый - это от слова “участие”, - помоги, Вань… Она же уйдёт…
- Участковый - это от слова “участь”, Толя. Мудак ты и алкаш.
Толик виновато потупил взгляд.

****
Через час Ваня пил кофе дома у доктора. Напротив него, за столом нервно курила Ленка, стряхивая пепел в баночку из-под “кока-колы”. На кухне резко пахло корвалолом.
- Лен?
- Чего, Вань? - жена Толика плакала...
- Не рушь семью... Всё бывает...
- Он достал. Как выпьет, так понеслась… То двери вышибает, то меня бьет, то соседей гоняет. У него по пьянке крышу рвет, весь подъезд на ушах...
- На вот, выпей - участковый налил Лене “Мартини”, - скажу, ему что бы он кодировался. Тогда пусть приходит, хорошо? Любишь его, Лен?
- Люблю, непутевого. Но последний раз. Поговори с ним.
- Обязательно, сам к наркологу отвезу.
Участковый потянулся к телефону - Лен, я позвоню?

****
В тринадцатом кабинете уголовного розыска зазвонил телефон. Спящий на диване после дежурства опер потянулся к телефону.
- Молодой?
- Я, Ваня…
- Выпускай доктора, пусть идёт… его ждут дома...