Адвокатом оказался чернявенький юркий человечишка — прям как я. Будь он стандартным белым пломбиром с гигантским апломбом -я бы так и не расслабился до конца судейства. Защитник по-воробьиному шмыгнул в продавленный стул на стороне свободных людей и снял трубку.

- Мистер Голавлев?

Сразу удивило как ладно он произнес русскую фамилию — хотя в моем случае — один хрен неправильно. Позже в суде, по вредной привычке все автоматически регистрировать, исподтишка наблюдал как судья избегает произносить вслух фамилию моего хранителя:

- Моя фамилия Муниципалополус!

Он вспорхнул ручками будто говоря — «ничего, ничего, вставать не надо»:

- Можешь обращаться по-свойски: Христос!

- Христос воскресе — на автомате выдохнул я по-русски

Адвокат энергично содрогнулся, будто исполнял, то что мы в детстве называли «нижний брейк»:

- Вы православный?

Вопрос был неожиданный и я тупо задумался повредит ли честный ответ моей делюге. Атеистов тут не особо жалуют. Порошечек Секси Пентса сделал меня спокойным, но крайне тупым.

- А с какой целью интересуетесь?

- Я же грек! Мы все православные. Таблицу Пифагора проходили в школе? Он тоже грек и почти православный.

В это фразе была история эмиграции маленького греки, отец которого, возможно и есть тот самый Пифагор, что торгует хотдогами на углу под окнами Кендиленда, и до сих пор помогает юному Муниципалопулусу выплатить студенческий займ.

Христос был одет в поношенный костюмчик — скорее спецовку судейских крыс, чем «костюм». Воротник был неравномерно усеян перхотью разного калибра, я не мог оторвать от нее глаз. В тюрьме, где единственная возможность спокойно подрочить это душевая кабинка — иные умудряются искупаться раза три за сутки.

Резал очи кичевый значок на его лацкане - «Кливленд». Бляшка с сердечком «я лав нюйорк» - она хороша один раз и в Нью Йорке, понимаете? Отчего ее по всему свету растащили копипастеры? «Я лав Урус-Мартын. Я лублу Жиззах». Позже на трезвую голову я понял, что значок был частью камуфляжа — именно суд города Кливленд и платил зарплату моему штатному спасителю.

Адвокат открыл старенький паккард и поставил рядом с телефоном. Потом он вытащил блокнот, ручку и неловко глянув на часы, кивнул мне.

Хотелось облегчить душу. Это нормальное состояние для человека в тюрьме. Опытные дознаватели некоторое время специально мурыжат человека в камере, умышленно не вызывая на допрос. Встроенная функция совести проводит с человеком душевную стоматологию схожую с вхождением в трип. Вся жизнь пролетает перед внутренним взором умирающего. Вы хотите узнать первые ощущения души после смерти? Отсидите недельку в тюрьме.

Не больше — потому как привыкнете и напугать вас станет намного труднее. Если исходить из доктрины, что мы созданы по образу и подобию биороботов — то понятия «храбрость» или «героизм» - физиологически являются развитой способностью контролировать адреналиновый приход. Когда в это поймете вы не только сможете лечь грудью на амбразуру, как Александр Матросов, вы станете опасным для владельцев государства, как маршал Жуков сразу после подписания немцами капитуляции.

А пока вы свежий и наивный — они вас с удовольствием имеют.

Цунами душевных мук смывает пену суеты. Хочется разговора. Покаяния. Человек склонен изливать нутро посторонним людям. Мне хотелось рассказать Муниципалополусу то, то наверное знают только двое — Джексон Чен и Белый Кореец. Вернее один — корейца в прошлом году ухлопали копы при попытке ограбления пиццерии «Папа Джонс». Гангстер поднял чуть больше сотни, размахивая папиным «специальным полицейским». А из других специальных полицейских в Корейца выпустили несколько десятков пуль — для потребителей пиццы он представлял опасность.

Я не мог соскочить с синтетики два с лишним года. Годы сплошного кошмара когда практически каждый день нужно было находить не меньше сотни баксов. Грустно при мысли что можно было купить на сумму, утонувшую в ноздрях. По натуре своей я спринтер — и в быстром беге на короткую дистанцию равных мне мало. Переломаться в сухую - недельку пролежав в агонии я смог несколько раз. Есть древняя техника переносить пытки и боль — старые спринтеры и разведчики ее хорошо знают.

А вот наступавший за этим марафон — когда несколько месяцев кряду вы живете без кожи, испытывая невыносимую физическую усталость и глубочайшую депрессию - преодолеть не мог никак. Для этого надо было как минимум уехать из штата, но я построил дома абсолютную вертикаль власти. Ни одна проблема не решалась без моего участия и только теперь я понимаю, что это было формой домашней деспотии. Я думал, что все развалится и жена с малым ребенком на руках загубит хозяйство. Она до сих пор не знает с какой стороны машины находится топливный бак. Наверное, я и очутился в тюрьме за склонность терроризировать окружающих к беспрекословному подчинению. Но ведь я же умнее окружающих. Или мне так кажется?

Устраивал ли жену мой постоянный торч? Скорее всего — да. Синтетика не бухло, особо в глаза непосвященному не бросается. Жена, конечно, не желала мне скорейшей погибели. Чувство вины, что я урываю от семьи деньги делало меня мягким и раскаянно-покладистым. Под порошком я еще и двужильным становился — делал ремонт — а в своем домике всегда что-то ломается, драил поверхности до блеска и без пререканий. Был настоящим мужиком, а не «великим непризнанным писателем». Кстати, на улице с окружающими я тоже был самим ангелом. Трезвым у меня легче всего получается быть полным скотом. Все хорошее во мне проявлялось под синтетическим катализатором. Все плохое — в поисках деньги чтоб избежать ломки.

Позитив заключался в вынужденной дружбе с представителями нового поколения американцев из богатых районов — Членом Ченом и Белым Корейцем. Если бы не бесконечный совместный гешефт в поисках дозы — они в жизни не обменялись бы и парой слов с сорокалетним мигрантишкой. Вписаться в среду американцев, да еще тех кто меня на десяток лет младше абсолютно невозможно. Англоязычное общество — общество кастовое. Грустно, что настоящие друзья-американцы возникали только на почве поиска наркоты или вот тут — в Кендиленде. Вынужденно. На воле ни Дураш, ни Марти, ни Стю и уж точно ни Люк — никто не обратил бы на меня внимания.

Узнал словечко «copping» - отдаленный синоним русского «доставать наркоту». Капинг включал долгие совместные поездки в одной машине — сначала в поисках денег, потом в поисках барыги, затем в поисках места «залечится».Еще бывает «cold copping» - это когда кумаришь в чужом городе и ищешь барыг наугад. Колд капинг это просто — смотришь по гугл-земля самый бедный (это всегда негритянский) район города и вперед.

Вы когда-нибудь сидели в машине в чужом районе глотая сопли и пересматривая в очередной раз раз комедию про Ким Чен Ира на безлимитном смартфоне Корейца? Втягивали позвоночник в брюшину предчувствуя ломку? Сбрасывали с хвостов обэновскую наружку?

Видел я тогда этих пацанов чаще чем своих детей. Новое неведомое поколение и я с ужасом признаю, что они умнее нашего. Они другие. Возможно гугол и эмодзики сделали их косноязычнее, но однозначно не тупее нашего.

Запал мог произойти в любой момент — но он не происходил — ребятушки мои стоили десятка преподавателей из школы нелегальной разведки. Запал свершился когда я в очередной раз решил бросить. Добрая девушка Марина из другого штата — знакомая со мной заочно через сетературку — украла для меня таблетки своей пенсионерки матери. Это была дрянь типа Секси Пентовой, но ломки бы облегчила.

В день когда я получил конверт с таблетками Марины — у меня каким-то чудом оказалось десять долларов. Я решил их прокутить — напоследок. Маленькая доза порошка в коктейле с таблеткой — дембельский аккорд! А там можно нырять в очередную ломку. Как же они надоели эти ломки. В последние дни ста баксов едва хватало на шесть-семь часов спокойной жизни — потом наваливалась болезнь. В принципе ломка уже перла — я ее отключал на несколько часов день когда урывал порошок.

Я думал что дно это когда продаешь мамино кольцо — подарок на свадьбу — серьезную советскую вещь рыжего бухарского золота. Я думал дно — это когда продаешь неграм иксбокс сына и уезжая сносишь полкрыла у машины потому что опоздал найти деньги и ломка кроет тебя уже по дороге к «доктороу». Вчера я заставил жену сдать в магазин спиженные Ченом победитовые сверла — у нас уже ничего назад не принимают — мы во всех магазиновых базах данных числимся как злостные возвратчики. Сорвал жену с работы в обед и отправил сдавать сверла. И я понял, пока ждал — дна у этой пропасти просто нет.

Благополучно проехал через весь Евклид. На самой границе с Восточным Кливлендом тарился ментовской патруль. Прямо перед ними одна из лампочек дальнего света перегорела. Это послужило поводом меня остановить. Кореец тогда проезжал мимо и видел как меня принимают. Я думаю многие видели — приехало аж четыре ментовских команды. Я не доехал до барыги, который уже ждал на углу Рейберн трех кварталов.

Меня обвинили в езде без прав, перегоревшей фаре, не пристегнутом ремне и лжи полицаю при исполнении. Копс спросил как меня зовут, я по привычке буркнул «Винсент». Так меня здесь зовут уже долгие годы, но они грузят — грузят с запасом, чтоб наверняка. По просроченным документам у меня другое имя — из прошлой жизни. Каждое обвинение при аресте это дополнительные деньги в казну, либо предмет для прокурорского торга. Америка подарила миру термин «сделка с правосудием».

По-дороге я грубо наехал на мента-конвоира: через два квартала отсюда на Рейберн, барыги уже два года роем стоят и пихают всем бесплатные пробники, а их никто не трогает. Копс сказал: «Они там только потому стоят, что такие как ты сюда к нам на район прутся. Ничо страшного. Просохнешь немного, правильно расставишь приоритеты»

Я с грустью завалился в камере на пол и провалился в кошмар вспоминая Маринины таблетки. Таблетки позже спиздил Кореец — он приехал сообщить жене о моем аресте. Она кинулась было меня выручать — но Кореец сказал, что лучше оставить меня на недельку в тюряге — переломаться. Он слышал, что я раньше сидел «в Сибири» и в Евклидовом допре должен был справится.

Через несколько дней Белый Кореец украл ствол у своего отца — бывшего айтишника местного полевого отдела ФБР и попробовал ограбить пиццерию в Парме.

Мое пробуждение было ужасным. Упаси вас бох просыпаться на ломках в камере предварительного заключения. Всю ночь бравые полицейские привозили в хату все новых и новых негров и я радовался что успел занять тонкий матрасик на полу.

Утром всех переодели в оранжевое, сковали одной цепью и погнали на суд. Массовка из тарантинового Джанго. Я был единственный белый в очках и это выгодно и не выгодно меня выделяло. Выгодно потому что все охранники и судейские обращались подчеркнуто вежливо, а не так как с неграми. Невыгодно — потому что сразу становилось ясно, что именно я делал в черном гетто. Белые приезжают к черным за наркотиками или проститутками. У меня был вид человека с крайне тяжелой формой инфлюэнцы и проститутки сразу отпадали. Судья-женщина зачитала обвинения, назначила выкуп и меня транспортировали в Кливлендскую окружную.

Перед самым отъездом вытянули туда куда я больше всего не хотел — в ОБН.

Детектив оказался тугим пуэрториканцем — и, будь я здоров ,то сломал бы его в два счета. Если хотите знать мое мнение — неэтично допрашивать или судить человека входящего в пике абстинентного синдрома. Если уж вы корчите из себя общество без пыток где «вам будет предоставлен бесплатный адвокат» - то и человека не трогайте пока не переболеет дней пять. Кстати, бесплатного адвоката мне там не предложили ни разу.

- Ты собирался приобрести наркотики. Ты должен указать мне барыгу и сделать контрольный закуп.

Помните, что главные слова на допросе это «нет, не знаю и не помню». С другой стороны, я читал в книжке, что профессиональные разведчики терпят пытки только в одном случае — если надо протянуть время и дать уйти остальным членам группы. Если же опасность никому не угрожает — профи начинают работать не дожидаясь вызова палача. Так легче направить динамику допроса в нужное нам русло. Избегайте длинных фраз — так легче запомнить то что вы сказали, если допрашивать будут измором — спрашивая одно и то же сотню раз. Помните, что в США, во всяком случае пока — никто не имеет права взять у вас анализ крови или днк без вашего письменного согласия. А вот записать ответы на видео могут.

- Ты кумаришь?

- Нет

- У тебя ломка?

- Нет

- Ты себя в зеркале видел?

- Нет

- Мы абсолютно точно знаем, что ты направлялся к барыге. Ты помнишь адрес?

- Нет

- Но ты направлялся к барыге?

- Да (пришло время кинуть ему косточку)

Пуэрторикан воспрял:

- Ты ехал приобретать наркотики?

-Нет

- Ты планировал приобрести запрещенные вещества?

- Нет (помните, что за «планирование» даже за одну мысль о совершении преступления в США есть уголовная статья. «Сonspiraсy» называется. Если вы позвонили барыге и сказали, что возможно скоро заедете купить — этого достаточно, чтобы оказаться за решеткой)

- Ты чо дурак? Зачем тогда к барыге ехал?

- Я не дурак. Я русский писатель и внештатный журналист. Я работаю над материалом об эпидемии опиатов в Огайо. Мне предстояло договорится об интервью. Вот вы же не дадите мне интервью? Или дадите?

Мент завращал глазами — вот-вот предохранители перегорят, потом у него подгрузились алгоритмы и он снова пришел в себя:

- Ты должен сделать контрольный закуп. Адрес барыги помнишь? (Вот тут бы мне адвоката — но никто не предложил. А ломало уже совсем не по-детски и в любой момент я мог просто потерять сознание и грохнуться перед ним на пол)

- Адрес не помню. Место встречи знаю визуально.

- На карте покажешь? - Мент бодро вытащил айпэд.

Я глянул на его неряшливо брошеную на стол бляху: «Полиция Евклида. Отдел по борьбе с наркотиками» и ткнул в карту тремя кварталами выше Рейберна. Я вам не бой-скаут чтоб в топографии разбираться.

Мент глянул на меня с тоской и снова спросил:

- Ну ты чо, дурачок что ли? Это ж Восточный Кливленд уже! Не моя юрисдикция. Ты мне в Евклиде, в Евклиде барыгу сдай!

Я развел руками — не рок-музыкант, чтоб у меня в каждом районе по драг-дилеру было. Мент сокрушенно глянул на часы.

- Ладно. Позже вызову.

Пришел конвой, а через полчаса меня уже перевели в кливлендскую окружную.

Там отчего-то забросили на строгий режим третьего уровня — за езду без прав! Очнулся в малюсенькой одноместной хате с толстеньким негритосом из уличной банды Квортер-бойз. Первые пять дней мне было абсолютно похуй где я и что я. Потом я неловко встал на ноги и стал править грамматику в его рэп речевках. Сокамерник успел написать сотни речевок — год «вводя в заблуждение следственные органы». Теперь я в любое время дня и ночи могу шастать по Вест 25- ой улице — вотчине банды Квортер-боиз и мне никто ничего не сделает.

Оттарабанил 11 дней. Их зачли в срок и я ушел из суда под-чистую. Как мне казалось.

Через полгода, уже в Сиэтле, куда я приехал подработать, дописать роман и укрепится в тверезом образе жизни мне пришел смс от жены. В нем была фотка ордера на арест от евклидского ОБН за «хранение и распространение героина». Это не стоило и выеденного пальца и у них ничего на меня не было. Но я сел под красивую сиэтловскую елку, глотнул джина, который тоже пах елкой и вдруг по-ребячьи заплакал от обиды на судьбу.

Я сбежал из Узбекистана в Огайо потому что страшно было от того что любой мент может сломать тебе жизнь. Теперь в Узбекистан превратился Огайо. А все что у меня есть в Америке — дети, собаки, жена, дом — все как раз там в заложниках у Евклидского ЕБН. Поэтому я вскоре вернулся туда и год тихо тарился от ментов. Всего-то надо было переждать шесть лет — это срок давности у подобных преступлений. Но моя жена привела домой врагов, ведь предают нас только свои.

Сижу теперь перед бесплатным адвокатом. Русский писатель и нештатный журналист. У меня есть пара минут чтобы сосредоточиться и выдать сюжет, который сломает суд и я выйду отсюда победителем. Все должно и будет развиваться по законам античной драмы: завязка, поворотный пункт и развязка-кульминация. Тут без вариантов.