Я расположился на жесткой шконке в кливлендской городской. Сквозь решетки не было видно ничего кроме соседней хаты. В ней расположилось два негра, хотя камера была явно одноместная. Камеры американские обычно стремятся к размерам среднего грузового лифта. Возможно негры и не были преступниками, но большинство белых, увидев негра в клетке невольно вздрагивает.

Толстый негр лежал на шконке и смотрел в потолок. Худой негр лежал на полу рядом и пытался спать, кутаясь в тонкую синтетическую толстовку «Академикс».

- Трамп чмо — сказал я громко, стараясь им понравится. - Я тут исключительно из-за него. Депортируют наверное теперь, хлопцы.

- Депор — что? Спросил толстый

- Депор-дье — ответил ему худой не открывая глаз. Разговоры негров часто происходят в рифму или белым стихом.

- Домой отправят говорю — пояснил я — Пятнадцать лет тут прожил и вот теперь все, хана.

- Меня бы кто домой отправил. Эх и хорошо сейчас на двадцать четвертой западной улице!

- Я имею в виду домой — из штатов выпрут. В Россию отправят.

При слове «Россия» - оба негра привстали и глянули на меня.

- Е- бать! Холодно у вас там уже поди. Снег.

- Я с юга. Дело не в этом. У меня вся жизнь здесь — дети, дом, ноутбук.

- Бляя. Жалко ноутбука. Я вот по иксбоксу скучаю сейчас до ломок. Эй, а тут ведь еще один русский есть - «эгегегей, русский, тут еще одного поймали» - заорал худой в коридор.

Кто-то ответил через пару камер. Это был не русский, понятно дело, а казах. Его звали Серик. Или Берик — мне было похуй. Глупо говорить американским ментам, что ты с Казахстана или Узбекистана — эти колхозные угодья им одинаково Афганистаном кажутся. Поэтому почти все жители бывшего СССР говорят - «Россия». Про Россию слыхали все без исключения американцы. Хуево только грузинам. Грузины гордые и потом объясняют американцам по полдня, что кроме штата Джорджия, есть, оказывается еще и экзотическая и сказочная страна. Республика Джорджия. Кстати, в Тбилиси аэропорт имени Джорджа Буша.

Казах спросил где я служил в армии и, узнав, что нигде обиженно замолк.

Подошел дубак. Тоже черный. Я думал станет ворчать, что я ору через две хаты. Он спросил:

- You wanna chow?

Я по дури тогда не догнал о чем он. Чау — это название собачьей еды на воле. А по тюремному «хавка», баланда.

- Не-не — на всякий случай ответил я I don wanna chow

Мент ушел, а толстый сказал — в другой раз будет предлагать все равно возьми — мне. Все бери что дают — потом можно поменяться.

Я вспомнил правила жизни в тюрьме и мне стало тоскливо.

Вскоре явились евклидовы менты и мы снова помчали в Евклид через весь город. Там меня переодели в оранжевое и откатали пальцы. Потом им это показалось мало и они еще взяли пробы ДНК.

- Это ты? - гордо спросил тамошний сержант показывая найденный им мой файл

- На фотке-то вроде я, но обвинения против меня в корне ошибочны. И фамилия моя не так пишется.

- Судье расскажешь — вяло отмахнулся сержант — все теперь к судье.

Меня увели в камеру наполненную неграми всех возможных размеров и оттенков черного. Негры сидели, лежали и ходили друг у друга по головам — так много их там было. Белый был только я. Уровень переполненности евклидовой городской не совсем отличался от таштюрьмы 90-х.

- Смари-ка, Абусалам, один негр ткнул в меня пальцем - Твоего лоера тоже посадили. Негры заржали. Потом кто-то спросил меня о чем-то, но с таким негритянским акцентом, что я нихуя не понял и покраснел с досады.

- Я русский — объяснил я им, чтоб быстрее отъебались. Наверное, депортируют теперь.

- Ссука — сказал кто-то визгливым фальцетом Преснякова младшего — уже русских начали отлавливать. Мало им наших братьев, тварям ненасытным.

На полу лежала стопка журналов, которые никто не читал.

- А можно мне журнал почитать — спросил я по русской камерной традиции обо всем спрашивать разрешения чтоб не влезть в дебри в первые дни.

- Читай ежели грамотный — ответил старый негр. У него под подбородком был галстук-бабочка будто его забрали прямо из консерватории.

Я читал журналы до вечера, из-под тишка наблюдая нравы негров. Негры не обращали на меня внимания. Один негр рассказывал историю как вышел из зоны и начал честную жизнь и его негде не брали на работу по тому что он судимый и негр. Потом подошла очередь на квартирку в проджектс — это такие в США современные гетто — негров там локализуют не силами армии и полиции, а дешевой квартплатой в специально отведенных хрущобах. Потом если понадобится быстро окружить и упаковать — они все там скопом, очень удобно.

«Переехал я проджекс, пацаны, почитай прям из приюта для бездомных в даунтауне. Жесть. В лагере и то больше комфорту было. Стены квартирки тонкие — кулаком можно пробить. Все слышно. Я столько рэпа написал в зоне — думал запишу альбом. А у меня соседний апартмент слева — трэп. Справа тоже — трэп. (Трэп это по английски «ловушка», а на сленге — барыжная яма)

Вечером выдали чау — макароны с фаршем из протертой индейки, вываренную в компоте грушу и пакетик с сухим напитком кул-эйд.

- Что это за отрава — голосом уальдовского Алжернона Монкрифа из спектакля «Как важно быть серьезным», спросил Абусалам

- Чикен паприкаш — грустно ответил тот, что из консерватории — Это вы, русские, кажется называете баланду «паприкаш»?

- Не. Эт не они. Эт венгры или румыны — у русских вроде «гуляш» или этот, как его маму - «борщц»

Жрать не хотелось и я даровал свой поднос продвинутым неграм-этнографам. Потом нас обмотали цепями и повезли в окружную. Я там уже сидел 11 дней за вождение без прав пару лет назад, а потому особого мандража не испытывал. Почему-то не думалось о том, что сегодня я потерял семью и дом как в скверном анекдоте.

Я уже третий раз за день под конвоем, в новенькой машине проделываю некороткий путь между Евклидом и Кливлендом и думаю: Сколько же это великолепие стоит налогоплательщикам?

***

Я родился в 1973 году В этот же год молодой Аль Пачино снялся в фильме Серпико. Фильм Серпико я увидел только через многие десятилетия в мой первый год в США — одолжив в библиотеке Стронгсвиля.

В фильме есть славная сцена — молодой нью-йоркский мент по имени Серпико знакомится с девушкой из Гринидж Виллидж. Она приводит его на вечеринку богемы местной где все с трудом скрывают презрение:

- Я Джейк, я художник — я работаю офицантом в Дениз

- Я Грег, я поэт — я работаю в театральном гардеробе

А он говорит — а я Серпико, я мент, и я работаю в ментуре.

Я когда писал книжку Школа стукачей, то работал поломойкой в магазине Большой-большой орел. Когда писал про Маями — ездил по штатам с ярмаркой индийских марвихиров, когда Оксфордский тест — перемещал в Сиэтле мебель. В этой сцене Серпико среди великих и непризнанных гениев выглядит совершенно цельным и честным — хоть и мент.

Не знаю сколько мне времени осталось — но в этот раз буду все делать честно — как Серпико. Все вещи называть своими именами. Перестану лгать самому себе. Обратите внимание как мы общаемся в последнее время. Скажем, я нашел какую-то статью или ютуп видео и даже не досмотрел до конца сам, а уже бегу делиться ссылкой в сеть — типа «гля, гля чо я нашел» - а вы мне в ответ тоже ссылки какие-то и смайлики выслали. Это еще полбеды — там среди вас затаился один инвалид детства с коротким писюном и — так он вообще пожелал чтобы меня изнасиловало сто негров, а потом повесили на фривее со сноской «Партизан».

Живем за ссылками и лайками, белками и стрелками, живем угасающей надеждой, что мы все таки живы, а не делаем вид. Даже в интернете живем под вымышленными именами. Мы опустошены, одиноки и напуганы. Вращаем виртуальное колесо. Ой, мой рассказ прочло шесть человек, ой а вот уже шестнадцать, а вот и сто тридцать шесть. Является ли цифирь сия доказательством моего существования или качества моей литературы?

Весь секрет искусства, на мой взгляд — пропустить мир через свое нутро, но делиться уже не ссылкой — а этим лучом преломленным сквозь линзу моего сердца. От вас не требуется спасти весь мир, совершить виртуальную революцию. Достаточно вкрутить одну лампочку Ильича в чем том сумеречном сознании. И о себе не забывать, ибо что толку если завоевал весь мир, миллион подписчиков и лайков собрал — а своей душе навредил?

Я вырвался тогда из общего потока. Бросил работу. Стал профессиональным тунеядцем. Это легко было при Обаме — поверьте до сих пор не могу понять как и для чего это делалось, но при нем пособия на жратву рекламировали в эфире чаще чем последний айфон. Мечта художника. Мне кто-то упрек на днях послал — хорош писать рассказы с ошибками — иди лучше на завод работай.

Мы произвели товаров в тысячи раз больше чем нам надо. Издали книг больше чем можем прочесть. Мы живем в эпоху перемен. Гонка навязанная нам капитализмом и системой денежных взаимоотношений подходит к концу. Роботы у нас теперь с китайцами на заводе работают. А мы или разрушим сук на котором сидим , сделав из него паркет, который никто не купит, потому что у всех он уже есть, или откажемся от товарно денежных отношений совсем и станем жить по другим принципам. Так что повторюсь - нахуй завод. Не ВВП единым будет жив человек.

Вырвался я тогда из общего потока. Ага. Перестал быть одним из тех кто каждый день уходит прочь из дома около семи утра. Сразу заметил идиотизм общества — все норовили попасть на шоссе одновременно — то есть с точностью до минуты — каждый в отдельной машине с отдельным стаканом кофе злой как собака в пробке, дергается в ужасе представляя как разозлится босс опоздай он на пять минут. Мне их так было жалко — как котята слепые. Сейчас вот снять одного водилу большегруза из СВД, грузовик развернется — перегородит три полосы из четырех — понаедут полиции и страховые компании и несколько тысяч зомби опоздает на работу. И это учитывая, что у всех дома мощный комп присоединенный к сети и каждый третий мог бы из дома в тапочках работать с тем же успехом. Не любим мы перемен, а вот они нас не спрашивают — приходят и все.

Я пошел в другую от пробки сторону и дорога моя была свободна. В кафеюшнике я доставал старенький комп потому что недавно понял, что главное не ценник, а контент. Я давно научился реставрировать старые компы и моя машинка побьет вашу — последней модели за две тысячи баксов. Значит мне не надо пока двух тысяч чтоб быть счастливым — мне просто нужна тема для нового романа.

Когда вырываешься из социальных сетей и бросаешь играть в социальные игры — вся планета ложится на ладонь, как Гагарину в космосе, как математику Перельману в его хрущобе. Тыньк пальчиком — и все крутится, слушается тебя. Сразу видно оси координат, нулевые меридианы, реперные точки. Выпав из реальности, ты вдруг начинаешь ей управлять.

Здесь — снаружи иногда дует холодный ветер. Зато можно мизинцем регулировать скорость вращения Земли. Когда времена перемен и реформ окончаться — так смогут делать абсолютно все. Все - кому повезет не погибнуть в пробке по дороге на завод, заводные вы мои.

До выборов нового президента оставалось три месяца. Если сфокусироваться и писать по тысяче слов в день — ко дню выборов у меня будет первый черновик готового романа. Это немного некрасиво перед женой и детьми — писать роман, вместо трех смен у станка, чтобы заработать на Диснелейнд. Ну — подам пока на документы — вдруг дадут, смогу пойти куда-нибудь получше чем ночные половые забавы Себастьяна. Рассматривать будут минимум три месяца — вот и совесть заткнется. От голода не умираем, а новый кошмарный кашемировый джемпер или электровеник от Айкея пока не нужны. Все что нужно реально сейчас это тема для романа.

Где-то читал что первый миллион слов написанных писателем это обычный заводской брак. Потом типа после миллиона ты начинаешь писать как Юрий Нагибин.

А у меня на этот счет теорийка другая — наоборот. Первый роман мы всю жизнь вынашиваем. Всю жизнь. А последующие? Да максимум пару лет.

Первый роман самый честный и чистый, наверное. Не думаешь о том что критики скажут — или редакторы или продюсеры. Пишешь для себя — для радости души своей и если и хочешь кому угодить — так только близким дорогим друзьям — которые и так давно все поняли и простили — без романа. Вот тут сечение-то золотое — не писать за количество безликих просмотров от совершенно далеких людей, а так чтоб Андрюхе там Подсекаеву или Вадюхе Левину понравилось. Ибо что толку если завоевал весь мир, а своей душе навредил?

Так я и писал свой первый роман. Слезами раскаяния. Тоскою разлуки. Ностальгией от чужбины.

А вот как написал — так и двинул во все тяжкие. Надо было весь мир покорить этим романом. Потому что изданное писательство это всего лишь подразделение шоу-бизнеса. Что — вскричите вы — а Достоевский, а князь Мышкин, а Братья Карамазовы? А князь Мышкин, вернее — простите папа его — Федор Михалыч рулетку в Баден-Бадене катал в свободное от работы время. Тот еще был жук.

Я сначала этот роман свой первый распиарил жестоко. В одной известной в средней азии сетевой стенгазете вышла статья про дядю Шуряна. А я как раз с ним сидел. Шурян был гадом на строгаче в Зангиоте. Но он столовую охранял — чтоб шустряки не зашли по второму кругу. Он таким уютным добрым опереточным гадом был — который и не вредил никому особо — не считая проглотов столовских. И манеры у него были как у артиста кино Сергея Юрского. А тут вдруг выходит статья где Шурян кается типа пачками убивал политических, негашенной известью их гасил — а теперь вот совесть немного мучает. Думаю у Шуряна нарисовался популярный у бывших зэков синдром рыбака — им не только Шурян страдал, но и я и Илюха — это когда гонишь ужастик людям никогда не бывавшим на рыбалке — типа вот такого крокодила-осетра вытащил на прошлой неделе — одной рукой и на испанскую мушку.

А в конце статьи дорогая редакция сама ноги растопырила — типа кто знает сатрапа и палача дядю Шуряна — отзовитесь — опубликуем. Ну я и отозвался. Дал им громкое интервью, которое если внимательно проанализировать сводится к одной фразе — читайте мой роман Школа стукачей и будет вам счастье. Это был блестящий пиар ход — обо мне заговорили — правда в основном проклинали вместе с Шуряном — даже убить грозились. А знаете как видный деятель нашего цеха — тоже бывший зык Оскар Уйальд сказал:

«Херово когда про тебя херово говорят. Но еще херовей — когда про тебя не говорят совсем»

А потом — я кажется вам уже рассказывал, что пообещал редакторше Эксмо айфон последний модели — и мой роман стали продавать в Московском доме книги на Арбате.

Вы думаете в моей жизни хоть на йоту что-то изменилось? Нет. Только когда писал и от близких коменты получал. Остальное — шелуха цифровая.

Ну — скажите вы — вот если бы тебя миллионным тиражом издали!

Думаю если бы угораздило — пришлось бы прятаться от людей на улице — как Филипу Бедросовичу Киркорову.

Ибо что толку если завоевал весь мир...

продолжение следует