Никто на мою честь не посягал. Да и кому она была нужна, эта сомнительная честь, голодной хмурой злыдни? Виталику, так уж точно, нет.

Гараж Виталика был полон контрафактного «Абсолюта» и банок с домашней консервацией. Стук колес проносившихся поездов, создавал иллюзию случайной дорожной встречи. Парень говорил нехотя, слегка заикался, начинал фразу и не заканчивал. Обняв ладонью бутылку, он подливал в стаканы суррогат счастья и слушал. Купаж из смородиновой водки и маринованных помидор обрек моего визави на сумбурный поток откровений пьяной женщины. Беседа напоминала общение незнакомых, усаженных судьбой в одно купе, попутчиков.

Мои бедовые, счастливые девяностые. Университет, библиотека, серый зимний Крещатик и «Горячее молоко». Бублики с маком, сливки с черносливом и кофе по-турецки. Языковые курсы, история КПСС и трактаты Бердяева. Пиво на детсадовских лавках и распитое в телефонной будке вино. Не отапливаемые театры и музеи, залы органной и симфонической музыки. Стройотряды, сборы урожая и практика в уже не пионерском лагере «Родина».

Феллини и «Эммануэль», «Сердце Ангела» и «Покаяние», «Сталкер» и «Легенда о Нарайяме». « Если работа пацанячья, то почему бы пацанам ее не сделать?» и «Кому нужна дорога, которая не ведет к храму?».

«Алиса» и Гребенщиков.

На первом же курсе я выхожу замуж. Почти дважды. Сначала понарошку, потом по-любви. Первый жених ставит мне записи Питера Гэбриэла и рисует над кроватью домик у моря. Второй - поет под гитару Высоцкого и водит на свидания в выставочный павильон «Вугілля ». Побеждает – дружба! Они остались друзьями, мои женихи. За донецкого «барда» я вышла замуж, а кудрявый киевский рокер засвидетельствовал в ЗАГСе рождение нашей новой ячейки общества..

Мизерные стипендии, дефицитные колготки, философские дебаты и сотни, выброшенных из окон общаги, бутылок водки. Авантюрные предприятия и дикое желание разбогатеть.

Синдикат коммерческих сделок студенческого городка недолго ждал нашего участия. Студенты из Африки привозили в страну компьютеры и оргтехнику, а новоявленные отечественные бизнесмены покупали их по сходной цене и тут же перепродавали. Нам казалось, что именно так становится на ноги капиталистическая модель общества. Общество – тихо сосало в сторонке. Спекулянты - процветали. Но желающих купить и продать становилось все больше. Доморощенный импорт не удовлетворял спрос, на рынке появились монополисты.

Нас спас Восток. Живущий по соседству узбек в очечках, привез нам со своей родины госзаказ на поставку ксероксов в Ферганскую долину! Это была удача и афера века! Какому, скажите на милость, хлопкоробу Коканда нужны были наши чертовы ксероксы?! К солидным бумагам со множеством печатей прилагалась аккуратная записка с суммой отката. Им не нужна была техника, им нужны были наличные деньги и отчетный металл. Мы скупили весь дешевый хлам в студгородке, Киеве и прилегающих к нему районах. Первые агрегаты повезли в Узбекистан лично. Самолетом до Ташкента и поездами до Ферганы. Ночь в поезде я просидела на краешке полке боясь уснуть. Воровство мне было по барабану. Я боялась, что стоит мне забыться и прикоснуться головой к черной от грязи замасленной подушке, как в мои волосы вцепятся миллионы отборных восточных вшей.

- Вши - это к деньгам, - успокаивала я себя. – И народная «узбекская» мудрость меня не подвела. В Киев мы вернулись вшивыми и богатыми.

-----

Ля ля фа, эти ноты.

Ля ля фа, одиноки.

Нам уже никуда не успеть, - парила над Березняками Анжелика Варум.

Ля ля фа, как печально.

Ля ля фа, на прощанье,

Может быть, ты придешь

Эту песню допеть, - тихо вторила ей я

Мы с Виталиком допили бутылку водки, и одуревшие от жары, алкоголя и чечетки поездов уснули на разваливающемся гаражном диване. Встав ночью по нужде, Виталик честно попытался утолить мои печали дружеским сексом. Но я лягнула его ногой, и прижалась затянутой в джинсы задницей к совсем не буйным чреслам. Ближе к рассвету, окончательно замерзнув, я отыскала в мешке теплое детское одеяльце и укрыла им себя и Виталика.

- Повезло,- думала я, засыпая. – Повезло, что у нас есть мама. Наша общая с Виталиком, родная альма-матер.



Мы учились в одном университете. В разные годы, на разных факультетах, но в одном и том, же здании Желтого корпуса Киевского универа. Издавна, студенты- международники и романо-германцы делят между собой аудитории, буфет, столовку и коридоры, расположенного у парка Шевченко, старого желтого особняка. Будущие дипломаты чуть ли не традиционно женятся на девчонках из РГФ, ну, а если и не женятся, то влюбляются обязательно. Я смутно помнила фамилию учившейся на моем факультете, жены Виталика, а он бравировал знакомством с нашим деканом.

Утром, Виталик позвонил приятелю, и попросил разрешения пожить мне в его пустующей квартире. Я обещала, что съеду через неделю. В квартире были диван, стол и плита. Телефона не было, и целыми днями я пропадала у будки телефона-автомата. Вызванивала по газете предлагаемые к аренде квартиры, и судорожно искала деньги. Через неделю с морей возвращались сестра с дочкой. Наши с мужем счета были заблокированы, а все наличные средства ушли к адвокатам. Мне очень нужны были деньги, но просить у родных и близких я не могла. Стыдно было. Уж слишком хорошо мы жили до этого.

-----

Франкфурт встретил нас дождем, сыростью и слякотью. Нам этот город не нравится и мы уезжаем в Мюнхен. В Баварии ранняя весна, солнечно и тепло. Нам кажется, что это - наш город и мы арендуем квартиру. В конце нашей улицы на площади Роткрройцплац расположен госпиталь. Со всех сторон города, мимо нашего дома, несутся машины скорой помощи. Дни напролет я слышу сопровождающие кортежи «Скорой» сирены.Мне тревожно.

Муж обустраивает наш быт, красочно описывает ужасы бандитского Киева, целует меня в нос и уезжает обратно.
Я остаюсь одна, с маленьким ребенком в чужой, непонятной, скучной мне стране. Мамки, няньки, друзья и прочие удовольствия исчезают, как не бывало. Начинается эра тротуарного измерения. Я, ребенок и детская коляска. Каждый день, я качу впереди себя коляску и окружающий меня мир воспринимаю, как нарисованную на тротуарах Мюнхена картину. Неизменными в ней остаются ребенок и детская коляска.
Моя дочь играет в парке с детьми турков, арабов и еврейских эмигрантов.
На детской площадке я общаюсь с увезенными с родины мелитопольскими бабушками. Провинциальные старушки с восторгом оглашают мне перечень «импортных» продуктов в супермаркетах Мюнхена.
Мариенплац, Мюнхенерфрайхайт, Олимпия-парк. Грюнвальд, зоопарк, греко-католическая церковь и Вильный украинский университет.
Я познаю эту страну самостоятельно, тычусь лбом, в чуждую мне цивилизацию, и элементарные бытовые сложности вызывают во мне тупое раздражение.

Муж большую часть времени работает в Украине, у нас почти нет знакомых, и, порой, я чувствую себя беспомощной и одинокой, как лишенная родины старуха.
Со мной так всегда. Стремление жить в новой стране заканчивается,как только я туда попадаю.


На стенах нашей съемной квартиры висят картины немца украинского происхождения, Васьковича. Монументальные, бессюжетные полотна хорошо психоделичны и, от ежедневного созерцания прекрасного, моментами, у меня едет крыша.


Проходит пару месяцев. Совершенствуется мой старозаветный университетский немецкий. Перестают вызывать ступор шипящие баварские окончания, и меня начинают понимать не только турки.
Мы ходим в гости к немцам,голландцам и португальцам. Это - родители детей, с которыми мы знакомимся на прогулках. Их мамы учат меня искусству западных распродаж.
Иногда, мы заглядываем на художественные вернисажи. Рассматривая работы новоявленных восточно-европейских мазил, немцы восторженно закатывают глаза и оглашают: « Дас ист ганц зюс, Это так сладко».


Я очень хочу отсюда уехать. Домой, к маме.

Не дожидаясь очередной песни об ужасах нашей родины, требую у мужа экстрадиции.
Подозревая, что жена ему досталась неблагодарная и прекрасная заграница может ее не дождаться, супруг покупает билеты «хин-унд-цурюк», и на встречу с Украиной мне выделяют три недели.
Я прилетаю в Киев и целую взлетно-посадочную полосу Борисполя. Три недели пролетают незаметно и, размазывая по щекам, тушь, помаду и кампари-оранж, я возвращаюсь в ненавистную мне Дойчланд.

Полгода в Германии.
У Маши появляется няня.Я иду учиться в Гёте институт, подрабатываю в журнале «Украина-репорт», покупаю абонемент в спортзал и довожу свое тело до изможденного совершенства.
Я вешу 48 кг, ношу выстиранный голубой Левис, у меня «карэ» и мелированные волосы.


Между тем, поток, облаченных в золотые цепи и малиновые пиджаки гостей, растет с каждым днем.
Я помогаю юным отечественным бизнесменам покупать подарки женам и одевать братву.
Пиджаки красные, зеленые, оранжевые. Портфели кожаные, куртки замшевые, туфли фирменные. Водка Столичная, икра черная, коньяки Хенесси и Курвуазье.
Мерседесы, Опели и БМВ кортежами покидают Германию и безмерно радуют украинских потребителей.


- Будущее мира за советской молодежью!- Вещают на мюнхенской кухне наши пьяные гости.

Искренне, от всех души они посылают нах. нашего хаусмайстера и мы переезжаем на Мюнхенерфрайхат.