Мы провожали дочку в первый класс. Глядя на серьезную, рассматривающую вверенный ей дизайнерский букет Машу, я  пыталась сосчитать, сколько же съемных квартир поменяла эта сосредоточенная первоклашка  за семь лет своей жизни. Насчитала двенадцать. Девять грязных , отмытых  мною после каких-то африканских землячеств, дешевых  трущоб. И три роскошные  квартиры в центре Европы. Я смотрела на свою нерадостную, отрешенную от родительского праздника дочь и надеялась, что когда-нибудь она меня простит. Или, хотя бы забудет все эти первые семь лет своей  жизни.

В тот жаркий сентябрьский день я еще верила, что вряд ли моя дочь помнит тот смешанный с собачьим дерьмом  песок детской площадки на окраине Березняков  в  котором она игралась. Я надеялась, что  детская память не запечатлела на всю свою ее дальнейшую жизнь образ  закутанной  в шерстяной платок, выбивающей  грязные чужие ковры зареванной  матери.  И, что моя дочка  все же помнит тот  коврик ручной работы, который я подстилала между ее попой и собачьим говном. И, что яркие цвета ее  пластмассовых  игрушек  все же к затмили  воспоминая об унылой, заплаканной матери.

- А вы баптисты?- лениво поинтересовалась у меня аборигенка  Березняков.

- Нет, мы  недавно  вернулись из Мюнхена, - утолила я ее любопытство.

Эта жуткая квартира в спальном районе Киева. Почему именно она так запечатлелась в моей памяти? Может потому, что я  сняла  ее ночью, в пьяном угаре? И арендовала только потому, что в крошечной темной гостиной первого этаже стояло старое пианино  «Украина», а вместо двери висели замасленные тысячами  прикосновений  бамбуковые шторы.  Я отмывала их  неделю, может две, а потом слегла в приступе апатии,  ангины и кашля.

Утром я с трудом  вставала, варила дочке кашу и вливала в доверчиво распахнутый рот жидкие витамины.

- Витамины!- довольно облизывалась  дочка.

- Если ты не соберешь игрушки, то я отдам их соседской девочке,- угрожала я  и обессилено  засыпала на крошечном  кухонном диване.

Очнувшись, я наблюдала, как Маша возит красный паровозик по мокрому,  капающему слюной  подоконнику. И видела на полу  собранные  ею  пакеты с игрушками,

-Пойдем,  пойдем , - тянула меня за руку Маша. Мама,  пойдем отдавать  игрушки соседской девочке!  Ты же обещала, мама.

В тот год меня все предали. Муж, друзья. Друзья предавали так, что даже  сейчас говорить об этом стыдно. Меня предали все,  кроме дочки. Она еще не умела, да и не могла.  А что я-то  знала о детях? Что их нужно кормить здоровой едой, одевать в красивые вещи, читать хорошие  книжки и отправлять летом на море?  Вы можете сказать, что  море детям не так уж и нужно?  Вашим детям, может  оно  и не нужно. А я так люблю  море, что своего ребенка  не могла этого лишить.

В то лето  я отправила дочку  на море со своей сестрой, а сама осталась в столице. Впервые за долгое  время я осталась одна и вдруг  решила, что теперь могу делать все, что захочется. Что я свободна. А распустившая перья внутренняя свобода не придумала ничего лучшего, как пойти на дискотеку. В ту ночь я отплясалась за всю свою угробленную Березняками жизнь. За себя, за  сидящего  в германской тюрьме мужа и за отверженных жизнью унылых баптистов . И в ту же ночь,  ограбили нашу убогую квартиру . Я пишу, ограбили, так как унесли все! От скромной шкатулки с золотыми сережками  до выставленной в прихожей обуви.

Ничего более разумного, чем  вызвать на место преступления  милицию я не придумала.  Вернувшись с дискотеки, я вызвала милицию, милиция  вызвала хозяев квартиры, а хозяева  вышвырнули на улицу меня. В девять часов утра, я сидела на горе  выброшенных хозяевами  в песочницу  детских игрушек, в моем  кошельке было пусто, а в сигаретной пачке прижалась друг к другу  пара сигарет.

- Как хорошо, что Маша на море ,- думала я. Как же все-таки  хорошо!



Из соседнего, тянущего старой  мочой подъезда выбежал  Виталик. Солнце запрыгало  по его отутюженным  синим шортам, по белой рубашке и капитанского вида  кепке.

- Комсомолец  сраный, только гольфов и не хватает,-  принялась я  вытряхивать из пачки предпоследнюю сигарету.

За время жизни на Березняках я пару раз сталкивалась со своим соседом. Как правило,  вечером. Виталька выгребал из  расположенного у озера дешевого  генделя. Завидев меня, брел  наперерез, норовил схватить за руку и бормотал что-то на мотив,- « Пошли ебацца».  Получив в ответ «Да пошел ты нах» тут же примирялся с действительностью и отправлялся  к озеру ловить доступную ему  покладистую судьбу. Мы ни разу не общались, но от соседок я знала, что он закончил факультет международных отношений, что с его женой случилась какая-то беда, и что с тех пор  Виталик бухает.

- Надо же было так не любить своего сына, чтобы назвать его Виталькой, - злобно помянула я мать дебошира и отвернулась от шагающего ко мне  кэпа

- Как дела?- кивнул головой на гору игрушек под моей жопой Виталик.

- Шоб ты так жил, - нагло уставилась ему в глаза я.

- Деньги есть?

- Нет, и не будет,- пресекла я  беседу.

- Ну, лана,  держись, -  кивнул и покинул двор местный Казанова.

Утреннее солнце перестало быть томным, устремилось к зениту  и немилосердно вонзилось в  мою гордую несчастную голову. Мой кураж таял, как уплывающие через макушку ночные  алкогольные пары. Выходящие из подъезда соседи воротили от меня взгляд, и я сползла со своего постамента и потащилась к ближайшему телефонному автомату.

- Может кто-то все же поможет,- думала я. Может, повезет.

Не успела я завернуть за угол, как раздался скрежет тормозов, стремительно въезжающего во двор грузовика. Едва успев выпрыгнуть из- под его колес,  я бессильно махнула рукой, продолжила свой путь  и вдруг услышала крик.

- Эй! Ты! Как тебя там?! Давай отвезем твои игрушки в мой гараж.- Я уставилась на чуть не раздавивший меня грузовик,  увидела стоящего в кузове,  лыбящегося во все зубы, румяного, похмелившегося Витальку.

Что мне было выпендриваться?  В считанные минуты мы забросили в кузов машины  нехитрые  пожитки и выгрузили их в расположенный поблизости, слепленный из жестяных листов  Виталькин гараж.

Кооперавные гаражи работников  Березняковского  фронта гнездились вдоль железнодорожных путей.  Каждые десять минут вдоль гаражного кооператива громыхали уходящие вдаль или прибывающие в Киев поезда. Мы с Виталиком сидели на вынесенных им из гаража ящиках,  пили жуткое крепкое пойло и я смиренно думала.

- Ебать будет. Ну, а что делать? В кои-то веки человек хороший попался.