Странное выдалось лето. Холодный май сменился дождливым июнем, и даже в июле степь не обожгла город жарким сухим ветром. Море прогрелось, но, что стало причиной его теплоты - загадочные подводные течения или вечно плещущая усталость, так и не ясно. Временами в городе идут ливни. Начинаются они внезапно, хлещут по старым крышам и гулким козырькам балконов и напоминают мне далекую безудержную Камбоджу.

Странное лето, не наше, не одесское. Нет жары, и листья не падают, и небо не обольщает душу близкими муаровыми звездами. И только отмытые дождем мостовые радуют сердце паркой теплой влагой.

Мы замерли, отстранились и почти не разговариваем. Мы гуляем, смотрим старое кино и читаем Агату Кристи. Иногда, слушаем музыку. Оперу или джаз, как придется. Когда за окном море и дождь, мало что важно. Мы не ссоримся, не спорим, не планируем будущее. Мы – молчим. Нам хорошо, и мы боимся об этом говорить. Наше второе одесское лето мы проводим так, как будто оно последнее, и как будто мы прожили здесь всю жизнь.

Иногда к нам приезжает дочь. По утрам она занимается йогой в залитой солнцем спальне, затем выходит на балкон и завтракает. Маша пьет кофе, втыкает в планшет, сплевывает косточки от черешни в белую миску и тоже молчит.

Временами навещают подруги. Пьют шампанское, галдят о вечном, шутят и напоминают, что в любой момент я могу обратиться к ним за помощью. Я молчу. Щурю в улыбке глаза, ласкаю гордыню игристым, и думаю, что нет в мире большего унижения, чем просить их о помощи. Тем более, если она не нужна.

К мужу приходят друзья. Яркие, загорелые до черноты парни. Приносят в дом шум одесских разборок и набор контрабандных продуктов. Я ставлю на стол принесенные камамбер, прошутто, грушевый шоколад и молдавскую водку. Европейские изыски скромно прячутся за блюдами с фаршированным перцем, баклажанным соте и малосольными местными сырами. Королями застолья они станут, когда на столе появятся ломтики дыни, шелковистые персики и душистая клубника. Странное нынче лето, вечное. В разгар июля мы выбираем между абрикосами и земляникой.

Мятное выдалось лето. Девушки красят ногти розовым, и разрисовывают их зелеными полосками. Зелень сегодня в моде. Впрочем, как и полоски. Прохладное лето принесло в город буйство зелени. Кроны платанов свадебной аркой нависают над Пушкинской и чертят на мостовой свои вечные узоры. Я глажу руками теплый ствол дерева, и на ладонях остается мятный налет его влажной кожи.

Море не устает радовать переливами изумруда. Где-то далеко, у горизонта падает в море дождь, и ветер приносит в город мятную свежесть морского ливня. Кафетерии города угощают сырниками с украшенной листиками мяты сметаной. Медленно тают на белых тарелках фруктовые сорбеты и плывут ручьями, как уходящее вдаль мятное одесское лето.

Вечерний город полон гостей. Центральные улицы бесчинствуют развалившимися на тротуарах летними площадками, грохотом музыки, сигналами автомобилей, толпами прохожих, откровенными нарядами модниц. Центр города дурманит голову тягучими запахами сладкой ваты, жареного мяса, рыбы-гриль и запеченных овощей. На террасах восседают смуглые черноволосые мужчины. Дымятся кальяны и услаждают взор полуобнаженные, извивающиеся в полумраке подиумов, танцовщицы.

По аллеям Стамбульского парка гуляют семьи, носятся дети, отдыхают на лужайках влюбленные парочки. Любуются огнями Морвокзала шумные компании. Толпы людей фотографируют ночную Одессу, снимают видео и отправляют в сеть свидетельства своих восторгов.

Мерцает фонариками чинный Пале-рояль. Перетекают друг в друга нарядные ресторанные площадки. Приправленный одесским базиликом американский джаз стучит в стены замершего посреди площади Оперного. Теплый летний вечер, терпкое вино и разнообразие блюд обволакивают тело невыносимой леностью курортного южного города.

В противовес чинности Пале-рояль, Екатерининская полна хохочущей молодежи. Столики баров заняты шумными компаниями и официанты едва успевают подбадривать их веселье лучистым пивом и крепкими шотами. Фанк, рок, джаз и попса, белые юбки и взмывающие вверх чайки зеленых стрингов. Откровенные взгляды парней и призывный смех девушек сливаются в единство безумной ночи и провоцируют к случайным летним связям.

Выпрыгнув из громкоголосого шабаша флирта и веселья, парочки уходят на Приморку. Дрожат огоньки «Устричной», мерцают белые скатерти, лениво тянет французский шансон смуглолицая дочь заезжего креола. Пророчит любовное счастье крашеная в блонду молдаванская цыганка и рисуют психодел, заглянувшие на денек и забывшие покинуть Одессу пришельцы из Гоа.



Мы молчим, взявшись за руки, бредем по опустевшей полуночной Пушкинской. Я снова глажу ладонью белую в свете фонарей кожу платанов , и уношу домой прилипший к пальцам зеленый бархат странного одесского лета.

Странное выдалось лето.