Дима жил с мамой, бабушкой и сестрой. Дима очень любил компьютерные игры и молиться Богу. Сестру он не любил, потому, что она достаточно много кушала, ему из-за неё меньше доставалось. Бабушка вскоре умерла, маминой зарплаты едва хватало, чтобы прокормить его, поэтому он исхудал, но не отказался от своей веры в Господа нашего, ибо на всё воля Его. Он по-прежнему всё своё свободное, то есть, вообще всё, время проводил за играми. Диме было сорок лет. Он нигде не работал. Мать его работала сторожем в две смены и уборщицей в школе, куда они его когда-то водили с бабушкой за ручку.

*                      *                    *

Алина с Аней допили абсент и посему немного заскучали.

– Ну, Анют, тебе здесь нравится?  – улыбаясь, поинтересовалась Алина. Анечка же поражалась свойствам характера своей новой подруги всё больше и больше. Напиваясь пьяной, она не теряла вид, не косела, помада у неё не смазывалась. И, что самое главное, она не впадала в истерии на тему «нет любви, нет в жизни счастья», не начинала грузить Аньку задушевными женскими темами о разбитом сердце и любимом мужчине. История её жизни была и историей любви, но не такой наигранно слащавой, какими Ане обычно ездили по ушам подружки. Сегодня они были готовы умереть за Мишу, завтра за Андрея и всегда это была любовь всей их жизни. Да ну!

– Может, расскажешь, чо дальше-то было?  – Назвалась Аня сама.  – Когда я пойму, кто ты, и зачем мы здесь, решу, нравится ли.

Со счастливой улыбкой Алина нагнулась к Ане через стол и хихикнула:

– Что может быть, после того, как тебя такой красавчик в ванну относит?
– Ну, относит, ты там успокаиваешься, после холодной водицы-то... Потом уносит, следуют объяснения...
– Нет! Ни каких объяснений! Только порево! Ты, Ань, когда-нибудь совокуплялась со своим парнем в минуту отчаяния?

Аня решила промолчать.


Срок ли приблизится к часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную  –
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.

М. Ю.Лермонтов    

– Только представь: душу твою рвёт на куски вселенское одиночество, всё теряет смысл, ты уже мертва, осталось только... тело прикончить. И тут появляется он... Такой же проклятый и одинокий. Такой же потерявший смысловую нить всего происходящего вокруг, но при этом переполненный жаждой жить и действовать настолько, что его горячее сердце не в силах проткнуть даже расчётливо заостренные соседями колышки... И ты сперва боишься его, потому что не понимаешь, а потом боишься за него, потому, что не хочешь его терять, ибо чувствуешь, что это... исчадие ада  – единственное твоё родное существо во всём мире. И не только на земле, но наверное и там,  и что кроме него никто не услышит, как ты плачешь, когда испытываешь эту свою большую маленькую боль.

«А вот и про мужчину, единственного и неповторимого началось...  Я, кажется, поспешила с выводами»,  – эта мысль выдавала в нашей Ане циника, а циник  – это, как известно, разочаровавшийся романтик. Она не то, чтобы прямо во всём разочаровалась, просто очаровываться особо не чем было. Алина продолжила:

– Ты рыдаешь и дрожишь в его руках, ты умоляешь его сделать так, чтобы вдруг закончилась боль, ты... Наконец-то становишься такой, какой и должна быть женщина  – слабой. И это такой кайф!!! Перед соседями, перед друзьями, перед дальними и близкими родственниками, которые уже истекли слюной по маминой квартире, я всегда была спокойной, старалась хорошо выглядеть, вела себя грубо и вызывающе, чтобы они не почувствовали моей слабости и не накинулись на меня, как хищники на раненную дичь, я носила эту маску очень долго, я почти срослась с ней, не замечая её тяжести.  А он сорвал с меня и старую намокшую одежду и эту мою маску, и мне стало так легко... Это как когда ты поплачешь, да вот только раньше я никогда, как в ту ночь, не плакала. Чаще всего, когда мне хотелось плакать, я улыбалась и напевала песенки своих любимых «Пьяных хохлов»...

– Насчёт желания быть слабой я тебя понимаю,  – Аня закурила.  – Знаешь, когда я убивала этих своих... богатых дядек... Я тоже хотела быть слабой. Пребывать в блаженном неведении. Хотела, чтобы дядек за меня мочил кто-то другой, а я, святая и глупенькая, ждала дома этого кого-то с наживой и свято бы верила, что её мне преподносят не чьи-то запятнанные кровью длани, а милость Господня...
– Вот именно! Быть плохой устаёшь, но приходится, потому, что больше некому. Кому-то – лень, кто-то для этого слишком туп, кто-то бережёт себя, зная, что всегда найдётся кто-то другой...
– Прости за любопытство, может это нельзя, но... почему ты ни разу не назвала своего возлюбленного по имени? Когда мы пили у меня на хате, ты упоминала какого-то Кольку...
– И вовсе это не Колька!  – отрезала блондиночка  – Колька он... из прошлой жизни. Когда я себя ещё не уважала, когда крутую строила. С Колькой я встречалась, потому что он музыкантом был и алкашом. Эти два его главные качества меня привлекли, поэтому я стала с ним спать, зависать у него на хате. А на эту хату стали приходить другие его друзья, которые тоже были немного музыкантами и вполне алкашами, и я стала спать и с ними. Мнила себя крутышкой. А когда траблы с мамой и бабушкой начались, и я не могла быть такой безбашенно-весёлой, как раньше, меня из тусы вытеснили две похотливые малолеточки, которые были и безбашенными и всё остальное. Музыку же я по-прежнему любила. Кстати, Колька-то этот, он вокалист бывший «Хохлов», ну Миколка... А щас у них Толька. С Толькой я не знакома лично, но поёт он заебато, это точно. Иногда конечно приходят в голову мысли, проверить, каков он в постели, но мысли эти бесчувственные, на уровне спортивного интереса, на уровне рефлексов прошлого. А блондина, явившегося ко мне в тот горестный вечер, зовут Браян, и он ни хуя не русский, а имя его меня бесит, поэтому я чаще всего его никак не зову. Его история такова. Приехал из Невады с гитаркой аж в Лос-Анджелес, ну, как у нас народ Москву покорять ездит... Повезло ему, взяла его какая-то поп-дива себе в гитаристы, он с ней спал даже. А потом он ей надоел, случился у них косяк, она сказала, что он никто, что блядь, что никогда он не станет Куртом Кобэйном, что его песни никогда не будут распевать потерянные среди мещанского американского счастья маргинальные подростки, ибо в его, браяновских, песнях, нет ничего такого. Он немного подумал, решил, что поп-дива права и покончил с собой, но не от горя и безвыходности, а просто потому что прожил на белом свете ровно 33года, а дальше ему было неинтересно, так как дальше – всё то же самое. Вот если бы его песни были оригинальны и цепляли за самое-самое, что есть в человеке, он бы жил дальше, чтоб ещё сочинять. Но они таковыми не были, хоть и сочинялись-исполнялись от души. Браян покончил с собой, после чего попал сюда, после смерти так и оставшись музыкантом. Я лично так скажу: может он и не Курт, но мне его музычка нравится. Кстати, про Кольку и его друзей я говорила, что у них было два качества из тех, которые я ценю в мужчинах: они были алкашами и музыкантами, да вот только алкашами всё же больше, чем музыкантами. А у Брая всё в равных пропорциях. Он был человеком, из тех, кому музыка была нужна действительно, а пил он просто потому, что не был тщательно моющим перед обедом руки шизофреником... Браян сказал, что теперь мы  – навек вместе, что он меня кое-куда сводит, кое с кем познакомит, а потом мы будем развлекаться...

Аня ждала продолжения, но вместо этого Алина заказала ещё пива.

                    *                              *                            *

Дима шёл домой. Он возвращался из магазина, куда ходил смотреть мобильные телефоны. Он мечтал о крутом мобильнике, который был бы идеальным дополнением к его бизнес-имиджу: строгий чёрный костюм, брючки со стрелками, слегка пообтёршиеся на заднице, галстук, аккуратно под корень обстриженные седеющие волосы. Минуя здание «Росбанка» Дима вспомнил рекламу этого самого банка. Там что-то говорилось про кредиты для населения, и сопровождалось это так понравившимся ему видеорядом про успешного клерка, в руках которого появляется ноутбук, мобила, из окна своего офиса он видит блестящую иномарку, садится в неё и звонит своей жене, которая вместе с дочуркой присматривает им новую квартиру. Неужели «Росбанк» не может подарить и ему крупицу того счастья, что выпало героям рекламы??? Серьёзные бизнесмены не могут лгать. Ложь, по мнению Димы  – удел лохматых наркоманов с гитарами из парка. Эти моральные уроды живут без Бога в сердцах да и выглядят как черти. Серьёзные деловые люди  – такие же, как он: честные, порядочные, набожные. И выглядят так же опрятно, как он. Теперь Дима прокручивал в голове доводы, которые приведёт своей матери, чтобы уговорить её взять кредит на покупку мобильника. Ему, как деловому человеку, и ноутбук не помешает, кстати...
 
Из-под  снега торчали желтушные ростки какой-то почти сорной лилии, цвели чахленькие подснежники, из открытых окон гремела шумоподобная музыка. А прямо посреди клумбы с замученными росточками, плотный рыжий кошак пытался заправить грязно-беленькой киске, деловито ухватив её зубами за загривок. Дима залился краской и отвернулся. Весна  – время лукавого. Молиться весной нужно больше и с удвоенным усердием. Было бы хорошо, если бы его мать и сестра тоже молились, да вот только мать он почти не видел, а сестра давно продала душу Дьяволу: хотя ей было всего восемь, она уже задавала не угодные Господу нашему вопросы, как например: «Ма, а почему ты содержишь этого жирного борова, я в школе от подружек слышала, что у них тоже есть братья, они даже помладше нашего будут, и уже давно работают и не только себя обеспечивают, но и родителям помогают, прикинь?!!» На что мать его, храни её Господи, отвечала: «Тебя, между прочим, я тоже кормлю, одеваю и обуваю, так что молчи или замуж выходи, живи с мужем и его учи, как жить, а я и без сопливых знаю. Я жизнь прожила, сына вырастила, который не курит, не пьёт, а ты что сделала?»

Поднимаясь по лестнице к своей квартире, Дима вежливо поздоровался с соседкой, которая мела мусор на лестничной площадке. Возле его двери  стояли две девушки. С ними он тоже кротко и вежливо поздоровался и поинтересовался, чем может быть им полезен.

– Тем, что будете вовремя за газ платить!  – сказала одна из них, совершенно не разделив его вежливости. Она попыталась вручить ему какие-то квитанции, но он не стал их брать.
– Понимаете,  – начал Дима тоном генерального директора крупной промышленной компании,  – я не занимаюсь вопросами оплаты коммунальных услуг, но вы можете обратиться к моей сестре, подождите, пожалуйста, я сейчас её позову...

Дима достал ключи и открыл последовательно все восемь замков на входной двери. Девушки из газовой службы вопросительно переглянулись. А Дима, тем временем управившись с дверью,  пригласил девушек в квартиру:

– Проходите, пожалуйста.

В квартире помимо дверей в туалет и ванную, были ещё две, обе с замками. Обе Дима открыл. В одну из них позвал девушек. Войдя, они увидели полупустую маленькую комнату, где на диване сидела маленькая худенькая девочка с тетрадочкой на коленях.

– Вот, прошу... Это моя сестра Неточка. С ней вы можете обсудить вопросы оплаты жилья...  – после чего ретировался в соседнюю комнату, и девушки услышали щелчки поворачиваемых в замке ключей. А затем  –  задвижки. Не зажигая света, девушки из газовой службы подошли к девочке ближе и увидели, что в тетрадочке она рисует ручкой что-то странное. Заметив, что её творчество вызвало в гостях интерес, Неточка подняла картинку и сказала:

– Это Чёртик. Он  – мой друг.

Девушки ничего не поняли, поэтому ощутили лёгкое раздражение. Та, что была посмелее, выхватила тетрадку, отшвырнула в сторону, и громко отчеканила:

– Да мне плевать на твоего Чёртика! Меня вот что интересует: почему за квартиру не оплачено?

Девочка непонимающе смотрела на них большими покрасневшими глазами, а её губки творили какое-то непонятное бормотание.

– Что?  – не унималась мисс газовая служба,  – Я не слышу! Почему не оплачено за газ! А? ПОЧЕМУ ЗА ГАЗ, ГОВОРЮ, НЕ ПЛАЧЕНО?

Девочка по-прежнему неодуплённо молчала. Тогда газовичка наотмашь её ударила. Раздался гулкий шлепок в пустоте комнаты. В соседней зашевелился Дима, он изнутри задвинул ещё одну задвижку. Из носа у Неточки потекла кровь. Она поднялась с дивана и, шатаясь, побрела поднимать тетрадочку со своей картинкой. Когда она наклонялась за ней, смелая газовичка схватила девочку за шиворот, ударила по рукам, тянувшимся к тетрадочке, и стала трясти и кричать:

– Скажите, пожалуйста, уродина тупая, почему за газ не плачено???

И тут Неточка, не выдержав, разрыдалась. Из соседней комнаты послышался страстный, взахлёб молящийся голос: «Господи, Отче Небесный Наш, прости рабу твою грешную, Неточку, сделай так, чтоб гордыня оставила душу её чёрную...»

Девушки из газовой службы тем временем оставили заплаканную Неточку и собрались уходить. Дима закрыл за ними входную дверь со словами: «Всего доброго». Не успел он повернуть все задвижки, какие было необходимо, как в дверь раздался звонок. Он открыл. На пороге стоял бородатый незнакомец с посохом и плюшевой обезьянкой подмышкой.

– Здравствуйте, чем я могу вам помочь?  – вежливо и кротко поинтересовался Дмитрий, только что вспомнив, что где-то уже видел его. Точно! Когда мобильные телефоны смотрел.

Незнакомец воровато огляделся  по сторонам.

– Тебя, мужик, это... мобилы интересуют?
– Не понимаю, о чём вы... Да, я интересуюсь мобильной техникой. Если вы из социальных служб и хотите у меня изъять что-то из техники, то знайте же: нет у меня ничего. Пройдите лучше к моей сестре, Неточке, она даст ответы на все возникшие у вас вопросы и...
– Да нет, мужик, ты не понял! Нахрен мне твоя Неточка! Скоро все бабы моими будут, а ты говоришь – Неточка! Да в гробу я видал твою Неточку! Я к тебе!

Дима отпрянул от двери и осенил себя крестным знаменем. Незнакомец, который был ни кем иным, как уже знакомым нам болгарским авантюристом Ричардом Бахом, тем самым, что из личной корысти изъял из Витиной помойки его бесценную рукопись.

– Я это, мобильники продаю хорошие. Недорого.

Дима впустил хитреца.

– Какой марки телефоны вы можете мне предложить?
Ричард распахнул своё видавшее виды старенькое пальтишко и вытащил из вшитого во внутреннюю сторону кармана мобильники «Нокиа» и «Моторола»:
– Блютус, карта памяти, все навороты... Немного бэ у, но почти новые.. По дешевке отдам, что скажешь, а?
– У вас есть гарантийный талон, паспорт, зарядное устройство? Лицензия на продажу этих телефонов?
– Не, нету, потому и дёшево... Дешевле, чем на рынке даже. Каждый за штуку! Это ж как задаром. Без палева. Зарядку приобретёшь. Бери, мужик. Ты ж всё равно в магазине такую цацку себе никогда не купишь!

Дима изменился в лице, помрачнел весь и веским тоном, не терпящим возражений, проговорил:
– Я попрошу вас покинуть мою квартиру, в противном случае я буду вынужден позвонить в милицию!
– Тьфу, блядь, тупой!  – крякнул Ричард и быстренько свалил. Выйдя на улицу, он на хорошем таком русском ещё раз душевно выматюкался, стрельнул у стоящего у подъезда алкаша папироску. Закурил. Уже уходя, Ричард глумливо крикнул алкашу:
– Большое вам спасибо, всего доброго!  – и снова  сплюнул. – Бывают же такие уроды! Но ничё, падла, ничё. Я-то скоро знаменитостью стану, ибо риску не боюсь, а вот ты так и будешь сидеть в своей сральне, дрожать. Правда, Поли?  – Он посмотрел на плюшевую обезьянку, улыбка его потеплела, и сам же за неё ответил:
– Пра-а-авда!

                                        *                                    *                                *
Алина с Аней, допив своё пиво, переместились в другое заведение. Оно напоминало рок-клубы, что Анечка видела по телику. В реальности же всё обстояло гораздо хуже  – единственное заведение такого сорта в их городе переделали в пиццерию, куда ходят студенты и секретарши с хахалями  – скука и тоска. Сцена щас была пуста, но в динамиках гремело любимое и знакомое ска в исполнении «Пьяных хохлов». Барменшей здесь работала тётенька лет сорока в маске бэтмена. По ней было видно, что она когда-то панковала не хуже своих молоденьких эксцентричных посетителей, которым она теперь отпускала разливное пиво, успевая перебрасываться фразочками с дядькой, сидящим у стойки. Дядька был толстый, татуированный и курил что-то дешёвое и вонючее. Он улыбчиво глядел на большую красивую грудь тётки-барменши. Интерьер в баре был экономклассовским  – неопределённого цвета стены и стандартная потолочная плитка белыми квадратами, что ничуть не портило царившую тут позитивную атмосферу. То помещение, где находилась сцена, Аня не разглядела, так как там пока что было темно.

Алина подбежала к барменше, и они обнялись и расцеловались, как родственницы. С толстяком они тоже довольно тепло друг друга поприветствовали. Пока тётя-бэтмен наливала пиво, Алинка скинула плащ и куда-то его зашвырнула.

– Вау!  – сказала Аня.  – Классно выглядишь!

На Алине было простое чёрное платье без рюшечек и страз... Но походила она в нём на изящненькую фарфоровую куколку. Ане аж завидно стало. Потом она, правда, вспомнила, что её новая подруга в своё время потеряла мать и устыдилась своей зависти.

Алина благодарно заулыбалась, кокетливо поправила белокурые локоны.

–  Просто щас Брай появится. Он сегодня у «Хохлов» на звуке... А пока... может, ещё выпьем?
– Водки!
– Не-а, тут только пиво.
– Хорошо.

Аня поднесла к губам огромную кружку, сделала неслабый глоток и хотела что-то сказать, но передумала и попыталась выпить свои 0,5 залпом. Девчушке-одиннадцатикласснице это почти удалось.

– Алинка, можно я тебя спрошу, а ты мне честно ответишь?
– Ну-у, смотря что.
– Только вот не надо всей этой относительности и расплывчатости, ладно? Я тебя как подруга подругу прошу.
– Тогда спрашивай... подруга.
– Кто вы?
– В смысле?
– Все вы, здесь обитающие. Ты, попытавшаяся покончить с собой, Браян, по твоим словам покончивший, какая-то ваша хозяйка, которую ты постоянно упоминаешь... Эта тётка в маске летучей мыши, остальные...
– Мелкие демоны. Незначительные, но очень беспокойные душонки. Нет нам покоя, поэтому мы и придумываем для себя места вроде этого «царства риэлтеров», чтоб хоть иногда отрываться так, как нам нравится.
– Бля-а-ать! А ведь я сколько себя помню, всё мечтала стать риэлтером.
– У тебя есть все шансы стать им, дорогая... А вот и моё солнышко.

Аня обернулась в ту сторону, куда смотрела Алина и увидела высокого длинноволосого блондина с недельной щетиной и яркими синими глазами.

– Привет, девочки!  – сказал Браян, одарив дамочек обаятельной улыбкой, и тут же потянул руку для приветствия с толстяком, приятелем бэтмэнши...

Витя бежал из последних сил, ничего не видя перед собою. Вокруг визжали тормоза, рычали вурдалаки-таксисты и матерились простые водители. Мент, изо всех сил свистящий в свисток, остался уже где-то позади. Витя свернул с дороги в кусты, а затем в лесок. Ветки царапали его лицо, весенняя грязь забрызгала одежду, колени подкашивались, а он всё бежал и бежал, пока, зацепившись за корень какого-то дерева, не споткнулся и не рухнул ничком на сыру землю. И тут бы ему разрыдаться, да не было слёз, а глаза пощипывало скорее от страха. Стволы дубов и клёнов словно столпились над ним и издевательски-равнодушно пасли его, как когда-то делали старшеклассники из дурных компаний. И нельзя было договориться с ними. Даже если ты им отдашь карманные деньги, жвачку и всё-всё, что они попросят, эти засранцы не свалят, пока не почувствуют твой страх, пока не повергнут своими равнодушными тушами тебя в панику. Хороший мальчик Витя, почти отличник с явной склонностью к гуманитарным дисциплинам, был просто обязан стать их жертвой. А когда подрос  –  не стать одним из них, даже если бы и хотел: мешали очки с толстыми линзами, мешало воспитание и куча умных слов, живущих в его кучерявой головушке и иногда даже помимо воли вылетавших наружу, мешало то,  что он был девственник, а ещё отсутствие рельефных бицепсов и трицепсов, хотя это в меньшей мере, ибо те парни из плохих компаний были не столько накачанными, сколько слегка жиреющими, ну или просто плотными людьми  – одним словом, идеальный материал для вылепливания из них временем и всем остальным низкорослых округлых дядечек-кузьмичей с желеподобными брюшками и вечным «ёптыть» на устах. Но в 17-18 лет ума нет ни у «умников», ни у «плохих ребят», зато у первых есть комплексы, а у вторых понты. Витя перевернулся на спину и, откинувшись, уставился на сине-чёрный купол, образованный небом и ветвями деревьев. Зачем-то показал средний пальчик этим живым брёвнам и зло захохотал. Не ясно к чему, процедил:

– Всё, суки, не дождётесь! Обломитесь-сосите.

И опять повторил жест.

Просто паренёк вспомнил, как когда-то не вышло из него дворового хулигана, как он завидовал тем, из кого вышло и...  А теперь... Теперь он всех их переплюнул. Он не просто выбил девочке глаз из рогатки, не просто привязал сбежавшего из клиники психа к дверям в подъезд образцового дома, где жили сплошь и рядом респектабельные середнячки с малыми детками, не просто раскидал по детсадовскому дворику порножурналы... Витя совершил нечто такое, что отделило его от общества, заставило сжечь мосты и бежать из дома. Это тебе не бархатная революция в стакане воды, не какая-нибудь дозволенная креативная шалость!  Он вобщем-то не хотел, чтоб так вышло, но теперь был даже горд собой. «Плохим ребятам» до него далеко. Хрен они у него теперь жвачку отберут. Они будут узнавать о том что «опасному государственному преступнику опять удалось скрыться» из газет. Будут завидовать ему, подражать. Те, у кого имеются скрытые гомосексуальные наклонности, будут на него дрочить, а малолетки, которые вроде как ещё только собирались трахнуть свою первую тёлку, вдруг передумают и решат остаться девственниками, в подражание ему, Вите.

Впрочем, с девственностью у него как-то не специально вышло. Просто нужно было писать книги, много книг. Да и, к тому же, девчата по большому счёту любили плотнотелых «плохих ребят», которые себя называли «пацаны», а Аня их называла «гопники».

Аня, Анечка... Сколько всего в одном этом имени... А в рыжих глазах... А в веснушках на белом, как молоко, личике... Он написал несколько книжек, где непременно присутствовали рыжие девушки-героини и всегда подчёркивал, что у них были веснушки даже на попе. Но и для этих творений скидки не сделал, а тоже выкинул, затем их подобрала Тонька-амфетаминщица и кому-то продала. Но это  всё теперь настолько не важно... А вот об Ане придётся забыть. Слишком она... хорошая, чтоб её в такое втягивать. Да и вряд ли на ответит на его пылкие чувства взаимностью...

– Ой, Вить, ты? Не ожидала...  – это совсем на правду не походило. Голос. Тот самый. Дорогой, единственный.

Аня стояла, склонившись над ним, как солнышко. Но ведь этого попросту быть не могло... Он отвернулся.
– Уйди... Прочь... не приближайся. Я не могу... теперь... с тобой...

И получил ботинком в бок.

– Охренел, да? То имя писал на парте, а то... Небось мажорку се нашёл какую-нибудь, да? Папину дочку, что без забот, без хлопот живёт, да считает, что еда сама в холодильнике появляется. И встань, когда с тобой женщина разговаривает.
– Да нет, Анют, нет, что ты... Я...

Ещё пинок. Витенька согнулся пополам от боли, а про себя подумал: «Какая девушка. Лучшая»! И слёзы к глазам подступили. Он не решался, не мог поведать ей о содеянном. Не хотел он её в эту дрянь впутывать.

– Аня, я... Тебя не достоин.

И получил. Ботинок опустился сверху. На лицо. Еле нос уберёг  – сломала б не моргнув!

– Планы строишь? А я тебя, между прочим, и удостаиваться не собиралась! Но ответить же по-нормальному можно, когда с тобой женщина...

Пришлось ответить. Почти по понятиям. Пришлось встать, выпрямиться, поправить треснувшие очки, утереть сопли и ответить. Всё рассказать... Про помойку, про еврейского ветерана, вернее, теперь уже ветеранов...  Аня, надо отдать ей должное, слушала без ахов и охов. Внимательно слушала, обстоятельные вопросы задавала. Когда он закончил, то опустил виновато голову, слёзы опять к глазам подбежали, подбородок задрожал.

– Прости меня, Анют, прости. Не следовало тебе о том знать. Многие знания  – многие печали. Тебе, невинной, светлой душонке  – ни к чему это!

Аня стояла и чему-то улыбалась. И была она, как никогда, чиста и красива в ласковых лучах заходящего солнышка.

– Слышь, Вить,  а давай-ка присядем!  – и указала на круглый, как задница мэра, пень на опушке да под берёзою.

Сели. Табачку покурили в неловком молчании. Причём неловко было Вите, а не его школьной зазнобе, которая продолжала загадочно, эдак с хитрецой, улыбаться.

– Ты сёдня вечером чо делаешь?  – внезапно спросила она, как ни в чём ни бывало, будто встретились они не средь леса да при трагичных обстоятельствах, а на школьном дворе.
– Я-то?  – переспросил диссидент новоявленный.
– Ты то,  – передразнила Аня.

Неловко и неумело затянувшись ароматной и вкусной беломориной, а затем надломленно закашлявшись, Витя сказал:

– Я в бегах. Что я могу делать. Найду корешей, срубим бабок, может даже грабанём кого, или убьём, ежели на пути станет, и  – в леса. До зимы следующей отсидимся, а там...  Что Бог пошлёт.
– Бог говоришь? Бог так пошлёт, что мало не покажется, так пошлёт, что поневоле в кругосветку отправишься. Бог пошлёт, а Чёрт получит, хе-хе-хе...

Витя недоумённо покосился на свою подругу детства. Право же, сегодня он словно бы познакомился с новой Аней.

– Жжошь,  – хмуро буркнул он.
– Глупый ты, – отозвалась она, жуя сорванную травинку,  – эх, глупы-ый... 

Думаешь, ты тут один такой «запятнанный», да с камнем под сердцем. У других людей, может быть, этих каменьев столько, что на постройку пирамиды хватит! А ты возомнил себя эдаким Печориным, эдаким лишним человеком, эдаким обреченцем, и дрочишь на своё горюшко горькое, дрочишь и рыдаешь, дрочишь и рыдаешь... Ты вот мне скажи, ты людей убивал когда-нибудь? У взрослых из кошелька честный рупь воровал, птиц из рогатки бил?

– Нет, как можно, я книжки писал только. Словами в основном грешил, а так, чтоб на деле... Мыслимо ли... Эки ужасти ты спрашиваешь...
– А я вот убивала. И расчленяла, и в лесу не по-людски хоронила, без креста да без молитвы... И всё ради чего? Ради денег и прочих материальных благ, будь они прокляты...

Витя вскочил, затрепетал весь и телом и душою, да и пал как был на колени. И стал молить Аню, чтоб она шутки свои прекратила. Аня сказала, что не шутит, да и выложила всё, что давеча Альке рассказывала, и что не рассказывала, а затем друга на оппозиционную лекцию пригласила. Два билетика, говорит, есть у меня завалящие, это как раз сегодня ночью в доме культуры глухих читать будут люди умные: профессора, стратеги, политики... Там все соберутся, кому небезразлично, что в городе нашем происходит с нами: риэлтеры, вурдалаки, девушки из бедных семей, поэты, музыканты. Все, кому надоела Наталья Правдина и её подсобники. Все, кто не ходит в магазин «Путь к себе», но заглядывает в гастрономы и оружейные лавки, все, кто гробит свои спины на трёх работах, все, кто не по моде одевается, все, у кого на почве ВИЧ-инфекции развилась мания величия, все, кто дрочит и мастурбирует не на образы из плэйбоя, а на документальные фоторепортажи о жертвах концлагерей, все, кто девочки, но без маникюра, все кто не хочет размножаться в неволе, даже ведьма Шурка, что на заброшенном заводе в керамзитных  катакомбах живёт, а от вида живого человека рычит, лает, харкается и сморкается, и то придёт послушать. Мало нынче в городе инакомыслящих, смелых и неравнодушных, но есть они ещё, не вымерли. Все они придут. Если человек тридцать народу наберётся, то славно будет.

Лекция со сходки Инакомыслящих, смелых и неравнодушных, а также прочих лохов и неудачников, прочитанная в ночь с 9-го на 10-е мая неизвестным профессором:

Жизнь на земле развивалась тысячелетиями. Но естественный отбор повлиял на расовое распространение так, что китайцев в мире в 1,5 млрд. раз больше, чем обычных людей. Поэтому у учёных возникает мысль, что естественный отбор был предвзятым, а точнее, не было никакого естественного отбора как такового. Это доказывается тем, что его принципы не действовали в случае с китайцами. Эти ёбаные ублюдки не согласовали своё размножение с основными постулатами естественного отбора. Я, как маргинал, уверен, что необходимо срочно привлечь внимание к этой проблеме, чтобы наше потомство не было захуярено потомством китайского потомства. Нужно запустить ядрёную бомбу в китайцев до того, как они сделают свою ядрёную бомбу и запустят её в нас, чтобы у них там как следует стренькнуло, а потом зажарить этих ублюдков в фирменной кастрюле «рокет чиф».
Вообще, если рассуждать глобально, китайцы действительно опасны; видите ли, научные разработки, созданные на основе их стратегии размножения, позволяют нам уточнять положение ряда наук, таких, как прикладное акушерство, ставшее в Китае высокоскоростным, если принимать во внимание количество человек, приходящихся на одного врача, по мере индустриального роста города ГОН-конга, протекающего по средствам, а у кого не по средствам, тот бандит и китаец.

А как вы думаете, умеют ли китайцы играть на баяне? Нет, китайцы не умеют играть на баяне в принципе, поскольку китайцы с баянами безжалостно отстреливаются самими же китайцами, поэтому уровень культуры китайцев чрезвычайно низок. И пусть это послужит ещё одной причиной для расхуяривания китайцев ядрёной бомбой.

Но... очень опечаливает тот факт, что наш президент – китаец (у него был найден набор фирменных китайских кастрюль «рокет чиф»). В своё оправдание он заявил, что это клевета, и сие, по мнению многих прогрессивно-мыслящих молодых людей, поддерживающих движение «Шишки», очень веская причина, доказывающая его невиновность. А вот наша коллега по переу –Убью Перепёлкина – не смогла доказать свою непричастность к клану китайцев. Все доказательства её причастности налицо, а точнее, на её наглой, явно китайской, морде. К сожалению, она уже успела внедриться в СМИ, и оттуда распространяет заведомо подложную информацию о пользе экспорта китайского дерьма в Европу.

Известный растениевод и селекционер Артемий-Мендельсон Птичьегрипповский путём монохроматического замещения вывел новый биологоческий вид, смешав хромосомы У. Перепёлкиной с хромосомами прогрессивного сорта голландских шишек «Эйфория». Получившееся существо-убийцу мы планируем использовать в грядущей войне с китайским Наполеоном. Ещё одной, третьей причиной того, что следует уничтожить китайцев, является то, что мы ещё не успели испытать всю херню китайцев, даже не пытаясь определить, чем она нам грозит. Например, такая хуйня, как китайская готика. Это само по себе звучит казуистически, ибо готика возникла на рубеже 15-го века в Германии. Она дала нам Гёте и Дракулу. А что дали нам китайцы, кроме драконов и балалаек? Кстати, что касается последних, то само понятие «китайская балалайка» тоже звучит странно, ибо корни балалаек находятся в России и оттуда их никто никогда не выдернет. А вот драконы повсеместно распространились благодаря китайскому аниме, что также звучит весьма непонятно и казуистически, поскольку аниме изобрели в Японии, такой вот, дамы и господа, плагиат.

Но наиболее непонятен и, следовательно, казуистичен факт происхождения китайского СКА и китайских футбольных хулиганов из клана самурай-вэриорз. Эти самые ниндзя-хулы выезжают на матчи в близлежащие российские города
(особенно эти твари облюбовали Комсомольск-на-Амуре), устраивая там беспредел! С криками «Ки-и-ия» они просто рубят наших ребят. Местечковые бабки не раз писали жалобы на этих желторожих нарушителей общественного порядка местному участковому. Дело дошло даже до КПЗ, но, к сожалению, камера не выдержала такого скопления желтоличиков, поэтому пришлось их отпустить. Люди, задумайтесь, разве это не повод для расхуяривания китайцев ядрёной бомбой?

В ту ночь Ричарду Баху несладко пришлось. Мобильники он хотел загнать каким-то гопникам, те его отпиздили, а ценный товар отобрали. Ричард нервно и неотступно брёл по заливаемой дождём набережной, матерился в воротник. На остановке приметил какую-то вполне небедно выглядевшую пьяную девушку, которая всё пыталась поймать маршрутку, но те не останавливались. Толи было уже поздно и водители домой ехали, толи им просто не нравилось, что дама шаталась, как мачта в бурю.

«Рано или поздно она уснёт непробиваемым пьяным сном, вот я и залезу к ней в карман, авось чего найду. Да телефон хотя бы».

Девушка устала выставлять вперед руку и поэтому просто провожала тачки поворотами головы. Материлась. Моросил дождик. Было уже темно, почти двенадцать. Плюхнулась на колени, да прямо в лужу, плюс какая-то иномарка на скорости да с музыкой мимо промчалась и обдала бедняжку грязью.

– Да что ж это за жизнь такая,  – пьяно бурчала девушка.

Подойдя ближе, Ричард отметил, что она недурна собой и на слабовольную, затасканную дурёху-пропоицу никак не тянет. Скорее всего, случайно напоили. А ещё она, кажется, плакала. Встала на нетвердые ноги, а с пальтишка её  – три ручья. Заплаканное лицо попыталась мужественно утереть, но вместо этого только дождевую грязь по нему размазала. Снова чуть не упала. Побрела к навесу остановки, споткнулась и...

– Мадам, позвольте помочь, мадам,  – будущий светлый гуру мировой литературы, а в прошлом турецкий челнок и брат порнорежиссёра, Ричард вовремя подхватил за локоть глупую русскую девушку. Не из гуманизма великого, а потому, что смекнул, что сама она ещё долго промытарится, нужно её до лавочек довести, где она и уснёт, когда её ничто отвлекать не будет...
– Вот так, осторожнее, во-от... присаживайтесь-присаживайтесь.

Ну и шмонило же от неё перегарищем водочным! А ещё мокрыми волосами. Как мешок с говном плюхнулась на лавку, охнула, глаза, не лишённые мысли, на него подняла. И Ричард понял, что тоже устал. Что замонался он.

– Ну что ты смотришь? Впервой пьяную бабу, чтоль, увидел?
Да, нажралась.
А знаешь, почему?
«Почему-у-у...» Попугай, что ли?
Хочешь сказать, что я не знаю,
Что тебе по хер, чего какая-то,
Очкастая... Моська... Ебанула, блядь, лишнего...
Ну... Я экзамены в институт вчера провалила...
Продолжать? А мой мальчик – сдал.
Это ему всего в три тыщи рублей обошлось...
Высшее, блядь, гуманитарное
Провинциальное пролетар... Не рифмуется...
Тебе то, типчик, хорошо, ты – тутошний,
А мне придётся к родителям назад в Почеп ехать.
Девки местные смеяться будут.
«Вышла бы ты, Юль, лучше замуж, как мы,
Да сидела себе тихо... Деток растила...
А то надумала – вы-ысшее образование»...
Продолжать?
Я не хочу деток, у них слюни изо рта текут, и орут они так,
Что можно стать неврастеником... Да.
Женщина? И что?
Обязательно должны быть всклокоченные,
Вытравленные перекисью водорода волосы,
Забрызганный жиром со сковородки халат,
Вытянувшиеся сиськи по пузу биться должны,
А к подбородку липнуть шелуха от семечек?
Покажите мне Другую Женщину,
Умоляю, покажите!!!
Моя мама была такой. Я у неё седьмой ребёнок. Не в семье. Какая, нахуй, семья, Свалил от нас батя.
На братьев ещё как-то денег хватило... А я...
И на хера я своих чад буду обрекать на всё это дерьмо,
Через которое сама прошла?
Ах, блять, по-христиански...
Мать – имя женщины. И она должна рожать.
Мать жизнь дарить должна. А рожать и крыса может.
Меня в десять лет сосед пьяный изнасиловал,
И никто даже не вступился. Не жизнь, а подарок...
Я в одиннадцатом классе два года проучилась,
Оставили повторно, так как работала и не успела к экзаменам подготовиться.
Думала, всё наладилось. В город районный поехала;
Институт, жизнь студенческая...
Фиг те...
Парня нашла себе хорошего.
Из моего города... Мне он и раньше нравился,
Но тогда не обращал на меня внимания.
А теперь – снизошёл!!!
Но не долго счастье длилось.
Здесь он себе богатую цыпу с пропиской выбрал в девушки.
А мне даже на аборт денег не дал...
Водка – не выход. А что же выход, скажите...
Ну чё вы интеллигентненько плечами-то шевелите?..
Провинциальная крестьянская девка,
Только сегодня убившая своего ребёнка, небось, отвращение у вас вызывает?
Ступайте. Вас ждут. Жена, дети...
Не опоздайте к ужину. Они вам про школьные успехи расскажут,
В общем, будет всё у вас замечательно.
Негоже порядочному мужчине задерживаться после работы допоздна,
Негоже с пьяными девками разговаривать...
Что? Работа-квартира? Ага, я ж говорю,
За аборт недёшево заплатила. Мне его вообще отказывались делать,
Ибо я после этого могу вообще более не забеременеть.
Так говорят, как будто это горе. Благо это, а им жалко!
Сегодня переночую на вокзале,
Завтра куплю газету, буду работу искать и квартиру...
А на водку деньги откуда? Дык угостили. Мой паренёк бывший
И его городская девочка с прописочкой...
Сегодня я пьяная... Мне всегда говорили девчата, что я сильная;
Никогда чаще двух дней по мальчикам не страдала,
Несмотря на издёвки одноклассников и финансовые проблемы,
Училась хорошо, читаю много...
Но иногда нужно и слабой побыть,
Чтоб не сбрендить окончательно.
Но – только иногда. А потом опять в путь...
И что, собственно, случилось? Ничего серьёзного.
Люди вон слепнут, без рук, без ног остаются...
А я – в институт не поступила... Ах-ах-ах...
Я – молодая, башка на плечах есть... Здоровая...
И вообще...
Мужчина, что вам надо, что вы на меня так смотрите?
Всё у меня... нормально. Да. Идите-идите!

И он пошёл. Что с неё возьмёшь. С таких брать нечего. Впрочем, здесь, в суровой России они все такие. Дуры, одним словом. А может, не они, не бабы виноваты, что такая у них жизнь беспросветная, может, это мужчины говорящие «Большое вам спасибо» и «всего доброго» виноваты, кто его знает. А может, мальчики-Вити, выбрасывающие на помойку свои романы. Ведь почему одни живут, любовь да богатство к себе всё привлекают и привлекают, как Наташенька Правдина, респект ей найогромнейший, а другие всё страдают и водку жрут... Грех будет их слабостями не воспользоваться, ведь даже если их пожалеть-пригреть, так они всё равно найдут по чём слёзы лить. Пусть их! Пусть льют, а он будет ведро подставлять, а потом по бутылкам разливать, да под маркой «Ессентуки» продавать. И смеяться, а не плакать. Потому, что дураки они, и всё тут. Ду-ра-ки.

Неточка пришла в школу, как всегда, голодная. Все выходные она не могла дождаться понедельника. Дома её никогда не кормили досыта, а в школе после третьего урока учительница их строила парами и направляла в столовую. Когда она вошла в класс, то услышала, что однокашки шепчутся по поводу прихода новенькой: что зовут эту новенькую Фригида, что она латиноамериканка наполовину, что у неё брови срослись, как у Брежнева, и что она несколько раз на второй год учиться оставалась. Фригида действительно была старше других детей. Была она не ребёнком, а уже вполне сформировавшейся девушкой. Но некрасивой. Ужасно некрасивой. Фригиду посадили на заднюю парту рядом с Неточкой, к которой на протяжении трёх уроков она уж как-то больно интимно жалась. Неточка терпела и пыталась отвлечься мыслями о вожделенном бесплатном обеде. И  – наконец-то!!! Большая перемена!!! Все берутся за руки по двое. Неточка делает глубокий вдох, отводит взгляд и мужественно принимает в свою ладонь грязную бородавчатую, с чёрными ногтями руку Фригиды. Если ты сидишь одна на задней парте, то всегда будь готова к тому, что тебя во время похода в столовую «спарят» или с ручкой Ромы Захарова, которая до этого ковырялась в носу, а может, даже и в штанах, или с потной вездесущей дланью вот такой вот Фригиды. Пока шли по коридору, Неточка решила поболтать с девушкой, а то неудобно как-то, идут за руку  – и молчат.

– Фригида... Ведь так тебя зовут, да-а?
– Ага, – обрадовалась девица мексиканских кровей.—  Но ты не подумай... Я – не фриги-и-идная. Не-е-ет...
– Здорово. А правда, что там, у вас в... Мексике растёт такая штука... Агава... Из неё ещё мескаль, текилу и пульке делают?
– Пульки?
– Интересное растение. Шишки там... их трижды, так сказать, доят, добывают из них сахаристый такой сок и...
– Со-ок? Да... со-ок...

Неточка не врубалась, толи девица дура, толи просто косноязычно излагает свои мысли. Выражение смуглого, блестящего от пота лица, вроде всепонимающее, как будто Фригидка рубит фишку и, более того, даже порывается что-то добавить. Неточке очень хотелось узнать про текилу, потому что она обожала ковбойские фильмы и хотела быть в курсе, что за алкоголь пьют эти горячие красавцы в шляпах. Посему, когда они пришли в столовую, она села рядом с новой одноклассницей и принялась за водянистое пюре с сосиской. Когда она ела свою порцию, её классная «стояла над душой» и всё причитала:

– Неточка, ну зачем ты ешь эту гадость! Это же БЕСПЛАТНЫЙ обед!!! Бес-плат-ный, а следовательно  – НЕ-ВКУ-СНЫЙ!

Когда Неточка набросилась на порцию Светочки, которая сидела напротив и, естественно, ничего не ела, училка вроде замолкла и пошла успокаивать двух мальчишек, устроивших бои сосисками. Причём у боя было одно очень важное правило. Во время поединка «фехтовальщики» должны одну ногу подогнуть, а другой стоять на куске хлеба и желательно с него не сходить. Кто сойдёт, тот лох.
Так что Неточка, почистив краюшкой тарелочку Светочки до блеска, придвинула к себе тарелку Риточки. Тоже, естественно, нетронутую. Риточка мало того, что ничего не стала есть, но ещё в знак своей «крутости», в знак протеста против водянисто-картофельного казённого гуманизма, достала из рюкзачка заботливо приготовленные мамой тосты с ветчиной и кинула их, как они и были в целлофане, сверху на порцию бесплатной пищи. И посмотрела на тарелку так, будто это не жрачка, которая рано или поздно превратится в то, о чём за столом говорить не принято, а незавершённое произведение искусства, и решила добавить завершающий штрих. Достала из сумки упаковочку томатного сока «Добрый» и утвердительно вставила её в картошку, воткнув рядом соломку. Неточка, ошалев от такого обилия пищи, схватила всё это и, уже забыв про Фригиду, жевала и глотала лишь с одной мыслью  – уложиться по времени в перемену. А Фригида,  между тем,  не спускала с неё чёрных глаз и всё елозила на своём стуле.

– Сок!  – прочитала она на упаковке, откуда Неточка жадно высасывала томатную жидкость. И, будто, что-то вспомнив (наверное, про текилу, как решила Неточка),  поднялась с места, поставив одну ногу не стул.
– Смотри!  – прошептала Фригида довольно.

И Неточка посмотрела. После чего пища застряла в горле. Потому, что Фригида задрала свою короткую юбочку, а в колготках была дырка, через которую она демонстрировала Неточке своё кудрявое влагалище. Неточка отвернулась, понимая, что сейчас её задача есть и ещё раз есть, несмотря ни на что... И Неточка продолжила есть. Тогда Фригида схватила её свободную руку и сунула в сырую черноту между ног.

– Вот сок... Чувствуешь??? Я вся влажная...

И тут Неточка ничего с собой не смогла поделать. Рвотные спазмы были сильнее трезвого расчёта. Сильнее её желания есть и есть, чтобы выжить... Неточку долго рвало. В конце концов всё ею съеденное оказалось в слегка хаотичном виде на стоящей перед ней тарелке. И было оно разбавлено «Добрым» томатным соком.

– Вот видишь,  – услышала Неточка голос классухи у себя за плечом,  – я же говорила, что еда невкусная. Бесплатная.

Ричард Бах сидел под мостом и грязными, трясущимися от предвкушения грядущей славы ручонками, разворачивал смятые тетрадные листочки Витиной рукописи «Чайка по имени Иван Живчиков». «Иллюзии» он, кстати, тоже прихватил. Риччи очень обломался, когда из содержания кое-как дошёл до вывода, что  находящееся в его руках писалово  – НЕ ПОРНУХА. Слёзы потекли по его небритым щекам...

– Черти-и-и, черти-и-и,  – подвывал он. Неужели зря съездил...  Сунул обратно за пазуху тетрадки и закурил беломорину, решив пока на родину не возвращаться, а перекантоваться в этом тупом российском городе ещё пару деньков, вдруг придурок Витя ещё что выбросит...