Турок смотрел на меня и улыбался. Улыбка прочно фиксировалась усилием лицевых мышц, в глазах турка читались пренебрежение и злость. Не ненависть, скорее досада, как на назойливую муху, портящую прекрасный дачный вечер с интересной книгой. Это мое сравнение, вряд ли у него были подобные аналогии, и общего у нас с ним – ассоциации с мухой. Хотя, скорее он посчитал меня клопом – из-за моего роста и усов.
Я появился не вовремя. Меня вообще не должно было быть здесь, в этой – их - реальности, в этой жизни.
В этой жизни и в этом ресторане, где ужин стоил как моя зарплата, где роскошные женщины были на порядок роскошнее тех, что считал роскошными я, Нил Даймонд пел о девочке, что скоро станет женщиной.
Я чувствовал его запах, густо замешанный на специях, амбре и мускусе. Турок продолжал поглаживать ее ладонь большим пальцем, словно перебирая четки. Она заметно напряглась, сменив расслабленную позу размякшей, захмелевшей и на все готовой девушки на ту, какой в ее понимании должна выглядеть сильная независимая женщина при внезапном появлении бывшего. Позу готовой к прыжку кобры.
О том, что она мне изменяет с турецким боссом, я узнал случайно. Босс не сильно парился по поводу её репутации, и с гордостью выложил пару сочных селфи с ее участием в Инстаграм. На одном из них она распласталась на нем с задранной юбкой, облизывая ему – ведя языком – шею. Отличное фото, собрало много лайков. Кто-то из общих знакомых узнал и между делом, мимоходом, дал знать.
Никаких скандалов, молча собрал вещи и ушел. Не хотел выслушивать объяснений, оправданий, но еще больше просто боялся, что не будет никаких оправданий.
Дня три я пил беспробудно, потом – только вечерами, нельзя было потерять работу. К наступившим выходным я все-таки решил поговорить с ней. Она не отвечала на звонки и сообщения. Почти отчаявшись, я подписался во всех соцсетях на ее босса и маниакально обновлял страницы в надежде на подсказку, где я могу их – её – найти. С его аватарки на меня смотрел красавец-мачо, уверенный, богатый, влиятельный. Идеально высчитанная небритость, открытая улыбка. Я проигрывал ему по всем показателям, даже по количеству френдов в соцсетях. Он умнее, красивее, успешнее, намного богаче. У меня нет шансов.
Но я сильно пьян, а от того – куражист, во мне взыграла гордость. На моей земле какой-то заезжий чурка увел у меня женщину. Правда на моей стороне. А сила в правде, говорил Данила.
Наконец, турок спалился, - зачекинился с моей бывшей. Я залпом допил коньяк и поехал портить им вечер. В подсознании вилась мысль избить (громко сказано, хотя бы дать в морду) турка, чтобы показать ей, какой он трус и слабак, не способный защитить себя и свою женщину.
Турок молчал и продолжал улыбаться, словно поощряя меня. Глядя на него, заулыбалась и Наташа. Я посмотрел на себя их глазами: в помятом дешевом костюме с распущенным галстуком, в облепленных грязью и бог знает чем туфлях и потертом пальтишке, пьяный, вонючий, покачивающийся.
- Что ты хотел? - гортанно спросил он меня.
- Мне… надо… поговорить с Натальей, - язык заплетался, и мне было неловко от того, что я утратил контроль над своим даром речи, и от того, что от меня разит немытым телом и дешевым пойлом, и от того, что у меня не хватает духу дать в его самодовольную турецкую рожу, и от того, что я вот сейчас уйду, а они уедут трахаться, и от последней мысли мне захотелось завыть, но я и на это не решился, застыдившись, и тогда, выплевывая извинения, буквально выталкивая из непослушной глотки какие-то звуки, сделал зачем-то поклон, попытался сохранить равновесие и проблевался, уткнувшись лбом в мягкий ворс коврового покрытия.
Вокруг кто-то забегал, закричал. Каким-то периферийным зрением я увидел – понял – что они ушли. Турок увел её из ресторана и из моей жизни.
Я же чувствовал во рту кислотно-коньячный вкус полупереваренных клопов.