Все южные города похожи друг на друга. Жаркой сухой пылью, застывшей ажурной  тенью, загорелыми девчонками, галдящими пацанами, утренней прохладой, полуденным безмолвием, внезапным порывом ветра и ослепительной ночной  молнией. Все южные города похожи друг на друга, и не важно в каком полушарии земного шара они находятся.

Нелли Львовна хотела продать мне все. Ну, а если не все, то хоть что-нибудь. Нелли Львовна желала  продать  бабушкину люстру , мамину спальню, детскую кроватку  сына,  свадебный сервиз невестки,  прищепки соседки тети Фани, кепку Катаева, аквариум Багрицкого и лодку Паустовского в придачу.

Я не соглашалась. Я мужественно  держала удар и ни за что не соглашалась покупать столь нужные в хозяйстве, безумно полезные и без сомнения раритетные  вещи.

- Нет, Вы только посмотрите на эту Лэю! – Восклицала,  похожая на блондинистого Дункан  Маклауда,    мадам Соколова. - Ей, видите ли, не нужна бабушкина люстра! Мой сын в Бухаресте  спит и видит во сне эту люстру , а ей она не нужна! А машинка?! Стиральная машинка моей племянницы? Она же почти новая, она поломалась всего год назад! Отдайте ее хорошему мастеру, и она будет  стирать Вам  как прОклятая.  Ой, вэй! Она ей не нужна! Что же ей тогда надо?! А стол? Вы заметили, что  этот стол не круглый? Он  - элипсообразный! В нашей семье не любят круглых столов, И Буня тоже  не любил круглых столов. Да, с кем я  разговариваю?! Она даже не знает кто такой Буня!  Сам привередливый  Иван Алексеевич Бунин обедал за этим столом.

Я не сдавалась и ни за что не соглашалась принять участие в распродаже семейных ценностей. Я понимала, что стоит мне уступить напору мадам и приобрести хоть что-нибудь из нераспроданного на Староконном рынке  хлама, как наша сделка не состоится никогда.

Мудрые одесские риэлторы отрешенно изучали рисунок потертого паркета,  нотариус  терпеливо перечитывал условия договора, за окном хлестал дождь со снегом,  и заливалась слезами  старая брусчатка тротуара на  Маразлиевской.

Нелли Львовна применила тяжелую артиллерию и поведала мне  историю интимных взаимоотношений ее прабабки Адель Николаевны,  сладострастного  Александра Сергеевича и спального гарнитура под  чарующим названием «Роза».

В способностях классика я не сомневалась, но представить себе  дамского  угодника и стилягу Пушкина  в замызганных стенах квартиры мадам  Соколовой  оказалось выше моих сил,  и я сдалась.

- Нелли Львовна, я не буду покупать Ваши чудесные  дорогостоящие вещи, но, я помогу Вам быстро и бесплатно перевезти все Ваши сокровища по любому указанному Вами адресу. В  Одессе, разумеется, а не в Бухаресте, – быстро исправила  я непростительную оплошность.

Нелли Львовна замерла. Стянула с шеи цветастую косынку,  выпятила вперед  огромную  грудь с  надписью  «Босс» и белые  виниловые буквы толстовки напряглись и презрительно треснули  мне в лицо.

- Да, что с нее  взять? С ней  же  скучно, как с иностранкой!-  Хлестнула Нелли Львовна  обидной во всех отношениях фразой  и подписала договор купли-продажи.

«Сделка века» состоялась. В разгар зимы 15-го года, когда доллар прибавлял в весе как послушный еврейский ребенок. В дни, когда телевизионные эксперты ежечасно предвещали дефолт, а муж категорически заявлял, что пора возвращаться жить в Азию. Я сняла со счета все заработанные по контракту  в Камбодже  деньги и купила маленькую, истрепанную, требующую срочного  ремонта квартиру в центре Одессы. Мне не нужны были вещи Нелли Львовны. Мне нужны были четыре древних  выложенных  желтым  ракушечным  камнем стены, маленький балкон с видом в старый одесский двор и адрес. Мне нужен был адрес Нелли Львовны Соколовой: город  Одесса, улица Пушкинская,  дом по соседству с дискотекой «Вечерняя Одесса»,  Этот адрес  был  моей единственной  надеждой  на то, что дома меня поймут,  простят и не сошлют в Бухарест следом  за романтичным  сыном Нелли Львовны.

Улица Пушкинская. Старый двор рядом с культовой когда-то  «Вечеркой».  Я никогда не была на этой дискотеке, никогда не сидела на деревянных лавочках  этого двора и никогда не пила воду из местной  дворовой колонки. Но,  я прекрасно  знала, что именно в этот двор на Пушкинской,  мой муж убегал от ремней своих многочисленных отчимов.  Знала, что здесь  он  выкурил свою первую сигарету, выпил  первую бутылку пива, поцеловал свою  первую девочку. Он рассказывал мне,  что именно в этом дворе,  он  смывал  кровь после своей первой дискотечной драки.  И еще  я знала, что  здесь  на Пушкинской,  мой муж ощутил  восторг своего  первого в жизни орального секса.  Я все это знала,  и  покупала в Одессе не недвижимость, я покупала кусочек счастливой бандитской юности моего мужа.  И очень надеялась, что за это  он простит мне самовольно принятое решение.

В Румынию  меня не сослали, от семьи не отлучили,  общаться не перестали. Более того, мне даже дали денег на ремонт, но смотреть на новое капиталовложение муж  отказался категорически  и продолжил мечтать о возвращении в  Камбоджу. 

Впервые он переступил порог нашей одесской квартиры , когда ремонт был почти окончен. Я - сияла. Сверкала как новенькие  белоснежные наличники нашей огромной распашной двери. Я готова была допрыгнуть до высоченного четырехметрового свода потолка,  топала ногами по замшево-шероховатому новенькому паркету и самоуверенно  ждала похвал. Муж переступил порог, быстро окинул взглядом квартиру, развернулся  и вышел.

- Пойду к морю. Побегаю, - обронил он уже за дверью.

Я порыдала. Одинокая, непонятая , брошенная в никому не нужной, свежеотремонтированной  квартире, я поплакала и поняла, что место юношеской силы  моего супруга не сработало, чуда не случилось и, что  пора собирать вещи и готовиться к отъезду  в Пномпень.

Муж позвонил вечером.

- Я не могу в это поверить,- прозвучал в трубке его  растерянный мягкий  голос. Я никак не могу поверить в то, что ты оказалась права.  Знаешь, - голос мужа стал строже. - Ты  у меня, конечно,  дура, но сегодня я понял другое. Сегодня я понял, , что  Одесса – это…  почти что Камбоджа. Он помолчал и добавил. - Одесса -  это  лучше чем Камбоджа.