Наш город встретил лето 1981 года привычно. Обыденно отметили майские праздники,  шустрой толпой в несколько семей отсадили картошку. Неожиданно весело было в День Пионерии - сломалось колесо обозрения и мы, толпа почти пятиклашек, возбужденно орали и свистели из кабинки, когда одна отчаянная девчонка слезла по решетчатой ферме, а смущенные восьмиклассники неуклюже отлаивались от ржущих наблюдателей.
  И начались каникулы!
  И я убежал к бабуле. Именно убежал, так как шахтерский поселок, где она жила, был в часе ходьбы по обширному  пойменному лугу, по гулкому ж.д. мосту через узкую речушку с неожиданным названием Малый Кулдос и девственно непролазной согрой.
Поселок по паспорту именовался Зайчаты, видимо, за прошлые охотничьи заслуги, но после закрытия местной истощившейся шахты он плавно и вполне справедливо был окрещен Зэчатами. Неведомо почему, но именно здесь какими-то сложными зигзагами судьбы скучковалась целая коммуна зэков - откинувшихся, скрывающихся или привычно готовящихся к отсидке. Наверное, Советской власти было удобнее держать под надзором эту классово-недоверчивую толпу в одном месте, и их прописывали в постепенно освобождающихся рабочих бараках и покинутых избах. Бывшие зэки обзаводились подружками, детишками, неторопливо устраиваясь на работу, или улетали одинокими птицами в дом родной, к маме-Зоне.
  В общем, поселок, где жила моя бабуля, был местом специфическим. К счастью, Советская власть хоть и была тогда в глубоком зап…э-э…застое, но на ногах еще держалась крепко. Участковый в Зэчатах был главным авторитетом. Невысокий, крепенький боровичок с усами «á la Anisskin», он часто заходил к нам, тщательно вытирал подошвы форменных ботинок о старенький половичок и вопрошал грассирующим баском: «Ффух, жаррища, УльянИванна, а не рразодолжите ли кваском, помру ведь с этими оглоедами…».
  Ах, какой квас ставила моя бабушка УльянИванна! На отваре из сахарной свеклы и моркови, упоительно кисло-сладкий, отрезвляюще резкий! Впрочем, самогон она гнала не хуже, поэтому зэки её отчаянно любили. Меня они тоже привечали, ибо я, добрая и доверчивая душа, тайком таскал в помятой алюминиевой кружке «писярик на опохмел, Илюха-братуха!». Потом сидельцы пели свои жалостливые песни, цыганя искуренную до пальцев, разлохмаченную «Приму». Меня тогда сильно удивляло, как необычно они курили «Беломор»…
  Короче, жилось мне в Зайчатах привольно. Разновозрастных ребятишек было много. Мы свободно собирали две полноценные футбольные команды и бегали до судорог, затаптывая в лохматые блины латанные-перелатанные мячи. В жару целыми днями пропадали на речке или на неглубокой старице, прогреваемой насквозь неистовым летним солнцем. Мы ловили рыбу и раков, бредешком из марли легко выуживали по  ведру мелких  гольянов, за что нас очень любили местные кошаки. А еще мы успешно выливали из нор сусликов, растаскивая чихающих и кашляющих бедолаг по домам. Но потом я увидел, как старшие ребята свежевали этих сусликов и жарили на костре, меня стошнило,  и я охладел к этой забаве.
  В нашей пацанской компании было пятеро постоянных членов плюс некоторое количество транзитных пассажиров. И вот в число этих непостоянных участников входил Чолик – тихий худой белёсый пацаненок. Он жил с матерью-алкоголичкой, которая периодически уходила в запой, его отдавали в интернат, а он оттуда неизменно сбегал, ибо пиздили его там жестоко и всегда. Трудно сказать, за что его так не любили интернатовские звереныши, пацан был неглупый и совсем нетрусливый,  не какое-то ёбнутое на всю голову «лямо», но вот поди ж ты…Так вот, в конце концов опеку над Чоликом взяли его бабка и дед, жившие в большом, ухоженном доме на самой окраине Зайчат.
  О-о, этот дом был объектом тайных вожделений всей детворы поселка, а также мучимых жаждой деятельности уркаганов. Ибо это был не дом, это был Эльдорадо! Ходили смутные слухи о богатстве в самом доме, но вот я лично видел те несметные сокровища, которые хранились в двух огромных сараях на участке.
  Хоссподии! чего там только не было!
Целые стеллажи с садово-хозяйственным, столярным и шанцевым инструментом. Многочисленные вешалки с тулупами, дождевиками, старыми пОльтами, куртками и взаправдашней армейской ПЛАЩ-ПАЛАТКОЙ! Большущий слесарный верстак с яркой лампой на гибком пружинном подвесе, тисками, тисочками, с самодельными заточным, полировочным  и сверлильным станками! В выдвижных ящичках прятались россыпи сверкающих благородной ржавчиной болтиков и гаечек, гвоздиков и шурупчиков, мотки великолепной проволоки, свинцовые слитки, пригоршни шайб и шаёбочек. А во втором сарае хранились: а) 1 рабочий мотоцикл, б) 1 разобранный мотоцикл, в) 2 целых «взрослых» велосипеда, г) несколько лисапедов разной степени готовности, а также куча шин, покрышек, запчастей и цельная банка резинового клея! Представьте эту пещеру Алладина и оцените водопад слюней, которыми я изгваздал свою майчонку…
  Царем Кащеем всего этого богатства был дед Чолика, которого все называли дядя Лёша, а за глаза - Лешай, нечто среднее между лешим и лишаём. Этот высокий, сухощавый, замкнутый и фантастически сильный мужик получал хорошие регрессные деньги  за исковерканную в шахте ногу, и, будучи отличным стекольщиком,  хромая, вставлял все выбитые в пьяных гудежах окна в поселке. По тем временам Лешай был очень зажиточным гражданином. И остался одним из самых страшных воспоминаний в моей жизни.

  Пятница 31 июля 1981 года началась  в СССР и Зайчатах под знаком  Солнечного Затмения. С самого утра ребятишки носились с осколками стекол, спичками и кусками резиновых шлангов и галош. Взрослых было мало - рабочий день все-таки, похмелённые с утра урки проявляли умеренный интерес к предстоящей астрономической феерии, в общем, особенно оживленного ажиотажа не наблюдалось.
Вопрос, где взять ровное  и аккуратное стекло перед нами не стоял. Ибо, ясен пень, у стекольщика! И вот мы втроем - я, мой дружбан  Саня и Чолик – тихонько прокрались в сарай, где у Лешая хранилось стекло, начали копаться в ведерке с кучей обрезков, которые чистоплотный дед не успел выкинуть. И тут Санька узрел сварочный щиток, висевший на гвоздике: глаза его загорелись. Перехвативший Санькин взгляд Чолик отчаянно замотал головой: «Дед  увидит (а он  увидит!) – убьет». «Может, просто стекла от маски есть?» - предположил я. И, на беду, мы начали искать…
  Кто и как зацепил ту вешалку с рухлядью – не помню. Но именно я увидел, что за оторвавшимся листом  старого крагиса имеется пустое темное пространство, куда можно свободно залезть. «Чо там?» - ткнул я локтем метавшегося в панике Чолика.  Тот мельком заглянул в дыру, обложил меня нехорошо словами и мы втроем с трудом водрузили вешалку на место.
  Само затмение у меня в памяти отложилось смутно. Ветерок, странного оттенка сумрак, лай собак, недоуменный ор бабулиного петуха, вот, в принципе, и всё. Потом  мы всей оравой усвистели на речку, взрослые подвыпившие пацаны катали нас на «Урале» с коляской, кто-то с кем-то подрался, потом пекли молодую картошку в костре…Вполне обычный вечер моего обычного советского детства…
  На следующий день меня увезли  в город на день рождения к школьному другу. Там мы обтрескались  заказного торта за 4 р68коп, успешно собрали и тут же сломали электрическую железную дорогу. Затем мы всей толпой с родителями пошли  в Центральный парк, где как раз открылся чешский «Луна-Парк». Ах, на каких шикарных автомобилях приехали эти чехи! Там были совершенно потрясные «Шкоды», «Татры» и даже крепко покоцаный, но взаправдашний «Фольксваген Т1»! Я до одури накатался в «Автодроме», затем мы с другом очень удачно обменяли олимпийский рубль на целую пачку жвачки «Pedro» с потешным muchachos в сомбреро. Мы были счастливы.
  А в воскресенье мы несколькими семьями  пошли в кино на умопомрачительные «Через тернии к звездам». По малолетству меня никак не возбудила астеничная красота Нии, но вот агрессивная биомасса, пожирающая Сикки Туранчокса, запомнилась крепко. Не утерпев, я упросил отвезти меня к бабуле, и вечером  в лицах, взахлёб, пересказывал замершей толпе пацанов и девчонок этот восхитительный фильм.

  А в понедельник нашли Чолика. К несчастью, нашедшим оказался наш приятель с соседней улицы. Он попёрся рыбачить утречком  на Кулдос, в сторонку от моста, и на излучине увидел бесформенный куль. Вытащил на отмель, развернул, любопытствуя…И с воплем побежал в посёлок. И мы, пятеро, были первыми, которые прибежали к телу Чолика до того, как нас отогнали взрослые и приехала милиция.
  Он был не то чтобы отвратительно страшен или ужасно изуродован. Совершенно белое, обескровленное лицо покрывали редкие оспины от уколов острым ножом. Набухшие веки оставляли открытыми узкие полоски белка, замутненного в уголках глаз налипшим песком. И красная тряпица во рту…Тело Чолика было замотано в сероватую ткань и сплошь обвязано толстой медной проволокой. Как потом выяснилось, его привязали к куску рельса, но почему-то проволока соскочила, и труп всплыл. А так его быстро сожрали бы раки, раков с аппетитом сожрали мы сами, и только кости несчастного мальчишки похоронил бы речной ил, его единственная могила.
  Зачем кто-то из нас вытащил кровавую тряпицу изо рта мертвого Чолика – хрен знает. Словно он мог прохрипеть последнее свое слово: мольбу ли о пощаде, имя ли убийцы – Бог весть. Но мы  увидели то, что, я уверен, будет преследовать всех нас до конца дней – у мертвого были вырваны зубы. Жестоко, с разорванными дёснами, некоторые обломанные,  - они были вырваны все!
  Блядь, у меня и сейчас выступает липкая испарина, когда перед глазами встает эта запредельная картина…
  Только тут прибежали взрослые парни и отогнали нас, онемевших от ужаса.
  Последующие события были для меня словно в тумане. В Зэчатах начался грандиозный шмон и кипишь. Трясли всех, выискивая малейшие следы, и за любую найденную капелюшечку крови прессовали незамедлительно и жестко. Эпидемия зубовного скрежета и хриплых матерных заклинаний поразила всех обитателей поселка: от пока невинно, но обильно  запятнавших себя младенцев  до прожженных урок, украшенных куполами почище всякого там собора Василия Блаженного. По  обычаю тогдашнего СССР, об этой истории знали поголовно все, но никто публично это не обсуждал.
  А развязка этого жуткого дела, как водится, наступила быстро и неожиданно. Спустя примерно неделю в том самом сарае, где мы случайно обнаружили проём в стене, нашли повесившеюся бабку Чолика. Нашли не случайно: бабка сама загодя позвала соседок в этот сарай, вроде как подарить им что-то ценное. Соседки, естессно, пришли за халявой и обнаружили то, что до сих пор хранится в особых папках МВД и закрытых судебно-психиатрических архивах.
За тем самым, с мясом оторванным бабкой листом крагиса находилось узкое пространство, куда аккуратно, но мог протиснуться взрослый мужик. И там же нашли открытой плотную основательную крышку, которая вела в полуосыпавшуюся  шахтную штольню. Лешай обнаружил эту штольню при постройке своих фундаментальных сараев. Аккуратно почистил, провел свет и соорудил тот самый стенд. Правоохранительные органы, насколько я знаю, так и не смогли докопаться, когда этот упырь начал собирать свою коллекцию. Экспонаты он никак не маркировал, но сортировал по только ему одному понятному алгоритму: один отдельно, те два чуть выше, эти пять в стороне…
  Догадались, нет?
  Лешай собирал зубы. Обычные человеческие зубы.
  Так как в этой жуткой коллекции находились зубы пораженные кариесом, полусгнившие, следствие предположило, что он имел доступ к утилизируемому хирургическому материалу. А по простому – в основном пиздил вырванные моляры и премоляры  в стоматологической поликлинике, но ведь в штольне нашли и вполне себе здоровые наборы явно из одной челюсти. Центральное же место на этом стенде занимали зубы несчастного Чолика – маленькие, безжалостно обломанные и со следами плоскогубцев.
  Следствие, насколько я знаю, так и не дало ответ: кто на самом деле был этот Лешай, кто были эти несчастные, чьи куски плоти были влеплены в стенд заброшенной штольни. И, самое главное, почему он так запредельно жестоко расправился со своим внуком.
  Лешай исчез бесследно.
  Какие-то далекие родственники быстро распродали имущество, что-то просто вывезли на  свалку, а сам дом заколотили, сараи развалили, штольню закопали… Врать не буду, большое и крепкое строение быстро превратилось в популярный аттракцион. Там бухали , ночевали, трахались особо отмороженные граждане и безбашенная молодежь.  Дом держался долго, и только в самом конце прошлого века частично обрушился от постоянных весенних паводков.
  Окончательно его раскатали по бревнам аккурат в Миллениум…

  Послесловие

  Послесловие  этого кошмара я узнал уже в новом, XXI веке. Мы тогда бухали на очередной встрече выпускников, куда я с трудом вырвался из областной столицы, вспомнил о моем первом настоящем детском ужасе, и мой одноклассник, замначальника ОУР города, поведал вот какую историю:
«Общались мы тогда с Черой, ну, Вовкой Черных, ты ж его помнишь по Зэчатам? Взяли чисто, без претензий, разговаривали мирно, курили, чай пили. Бабку Ульяну твою вспоминал, тебя…Так вот, рассказал он мне про этого Лешая. Сам он не участвовал, но божился, что не звон это, а чистая правда…
Короче, спрятался Лешай в заброшенной заимке на мелкой речушке Бунгарап, быстром и студеном притоке реки Иня. Прятался недолго, выщщемили его урки в конце сентября 1981 г. Придушили, прижгли, вопросы всякие задавали… Не вынесли урки ответов, голову, руки-ноги отрубили. А перед казнью вырвали ему все зубы. Живому, плоскогубцами…Останки выкинули в речушку. .. Хариус падаль не жрет, раки в Бунгарапе не водятся, уплыли останки этого демона в Иню, там и растворились».
  Так и закончился для меня тот давний кошмар. Время – прекрасный целитель, но вот память наша оставляет те самые  шрамы, из которых мы и состоим во веки веков. Полностью доверяя Всевышнему, я все же так и не могу найти правильный ответ на вопрос: неужели, чтобы изгнать из нашего мира  единственного демона требуется так много -