Вы знаете, что такое Джердапское ущелье? Вы когда нибудь там бывали? Если да, то просто уйдите и не читайте моих тусклых замысловатых «букофф». Джердапское ущелье это там, где Дунай разливается на восемь тысяч метров, а затем сужается до ста шестидесяти. Там, где река распахивается круглой каменистой чашей и дает возможность оглядеться и, пропускает через узкое зыбкое ушко пролива и, дает возможность маневра, ииии… разворачивает, ставит лицом к гранитной стенке ииии…еще раз и еще!!! Трижды пароход ныряет в котлы ущелья. Четырежды осторожно вползает в узкие ворота Большого и Малого Казанов и тут же совершает стремительные развороты. Котлы кипят бурунами растревоженой двигателями пены, судно едва вписывается во врата следующей котловины! Сто километров извилистого непредсказуемого русла. Сто километров отвесных трехсотметровых гранитных скал. Сто километров вспыхивающего между горных вершин солнца, вцепившихся в камень деревьев, глыб сверкающего серого гранита и отсутствия признаков цивилизации. Сто километров стометровых омутов и стремительно-бурлящих мелей. Сто километров страха, восторга и… всё. Ты в долине. В долгом, неторопливом русле, в общем, можно сказать в Западной Европе.

Я вставала в шесть утра, бежала на верхнюю палубу и, вцепившись пальцами в леера, не могла поверить, что я все это вижу!

У меня получилось! У нас! Отец не спрашивал, что со мной случилось, привез домой и запретил маме задавать вопросы. На следующий день он пошел к начальнику пароходства и попросил ускорить оформление моей визы. Через неделю я ушла в свой первый рейс по Дунаю. Мне удалось удрать, скрыться, свалить из созданной мною же липкой мерзкой действительности. Отец никогда никого ни о чем не просил для себя лично или для членов семьи. Не мог. Считал это унизительным и постыдным. А в тот раз попросил. Наверное, по-другому было нельзя.

Мой папа не был большим начальником или влиятельным человеком, он был директором того самого Клуба моряков в ансамбле которого я оттанцевала шесть лет. Администратор из папы был неважный! Его совершенно не интересовали хозяйственные проблемы, починка крыши, ремонты унитазов и козни клубных методистов. Мой отец был мультимузыкантом, поэтом, дирижером, композитором, хормейстером и, не побоюсь этого слова, пассионарием!

Вы можете себе представить самодеятельный хор из двухсот пятидесяти человек? Повторяю. Двести пятьдесят человек!!! Это как забитый до отказа пассажирский лайнер, на котором я работала. Добавьте к этому оркестр народных инструментов и танцевальный коллектив! Еще около сотни молотящих на ксилофонах, трубящих в трубы, растягивающих меха гармоней, вращающихся и подпрыгивающих людей. Зрелище, скажу я вам, сродни Джердабскому ущелью!

А оперу в деревенском клубе можете устроить? «Запорожец за Дунаем» или там « Свадьбу в Малиновке»? Можете?! Не сценку, не стилизованный перформанс, а полноценное представление. С костюмами, декорациями, ариями, актерскими ремарками и плясками. Увлечь трактористов, доярок, учителей, звеньевых и прочих рядовых колхозников, настолько, что они бросали детей, хозяйство и целый год ходили в клуб на репетиции? Сможете организовать? Да, вы вообще, можете в такое поверить?

А петь арии Ленского на тракторных станах в составе агитбригад? А «Средь шумного бала» для докеров? А играть на народных инструментах перед пэтэушниками? А уговорить цыганского барона не пропускать репетиций. А научится играть на саксофоне по самоучителю?! Слабо?! Мне слабо…

Моего отца знали не только в пароходстве, его знал весь город и все окрестные села. Он врывался в кабинеты руководителей порта, строительных организаций, школ, детских садов, ремонтных баз и сельских советов и требовал, просил, уговаривал, если надо умолял, чтобы его хористов, танцовщиков, музыкантов отпускали с работы на репетиции. Он организовывал транспорт для доставки их в клуб. Он устраивал их детей в садики, впихивал в институты талантливых выпускников. Он, выбивал квартиры и путевки в санатории. Он отпрашивал на праздничные концерты жен у мужей и мужей у жен. Он просто не мог иначе. Это была его работа, его жизнь.

Мой отец не был членом партии и был при этом орденоносцем. Думаю, что даже зашоренным партийным секретарям было ясно, какое большое дело он вершит для людей и, в общем-то, для страны.

Папа не был каким-то совершенным, правильным или идеальным. Он любил выпить, воровал на колхозном поле помидоры, удирал от ГАИшников, терял портфели с важными документами. Однажды он забыл в ресторане маму и пошел провожать домой заезжую поэтессу.

Некоторым людям он казался странным, непредприимчивым и простецким. Просто многих условностей для него вообще не существовало.

Он заходил в местный собор, становился в центре пустынного храма, задирал голову, смотрел на порхающих, гадящих на иконостас голубей, и пел всякую пришедшую на ум тарабарщину.

- Шёёёл поооп, чееерез мооост, - затягивал он на манер псалма. – А за ниим попааа-дьяяяя!- тестировал он акустику храма.

- Господи помилуй, господи, помилуй. Господииии! - Вторили с клироса певчие

- Шел поп, а за нииим. Его сопливые дееЕ-тии, - брал следующую октаву.

- Господи помилуй, господиии!- Подвывали церковные приживалки.

Под высокие своды возносились только бархатные, глубокие, протяжные гласные. С балкона текста было не разобрать и хористы богобоязненно подпевали.

Из-за аналоя выбегал диакон, размахивал кадилом, что анархист шашкой, и изгонял хулигана из храма.

Папа мог целый час выбирать соответствующий костюму галстук и явиться на работу в шляпе и зеленых домашних тапках.

Он полночи читал стихи моим школьным подружкам. А вторую половину, ошалевшие от культурной программы девчонки, спали в креслах, прижав к груди сборники с папиными творениями.

Наша строгая, домашняя мама терпеть не могла папиных творческих посиделок с приятелями, Называла компанию Литробъединением и, когда она злилась, мы с папой отправлялись в гаражи местных поэтов. Маринист дядя Лёня, певец производства дядя Вася и лирик и гражданский бунтарь папа. Они наперебой читали мне свои стихи. На полном серьезе интересовались моим мнением ну и, само-собой, выпивали-закусывали. Часто отец приносил меня домой уже спящую, пахнущую луком, чесноком, замурзанную колбасой и конфетами. Мама шипела, дулась, закрывала на защелку дверь спальни. А на следующий день папа садил меня в коляску премиального мотоцикла и мы неслись на деревенскую репетицию, или на рыбалку, или собирали для мамы букеты полевых цветов, или разжигали в посадке костер и коптили над пламенем маленькие шматочки сала и ломтики черного хлеба. Ничего вкуснее папиных бутербродов я в жизни не ела.

Однажды, на Восьмое марта он купил огромную коробку разноцветных газовых платков и мы с ним целый день ездили и дарили женщинам платки. Я не могу сказать точно, скольких дам мы поздравили. Сколько рук папа перецеловал в тот праздничный весенний день. Скольких хористок, танщовщиц, техничек, музыкантов, библиотекарей, поэтесс и заскорузлых чиновниц он растрогал и довел до слез своим вниманием. Не знаю, сколько их было, помню ,что мама была очень недовольна нашим многочасовым отсутствием.

Отец жил нараспашку. Не таился, делился ,помогал, творил, любил, отдавал и ему воздавалось. Отец дал мне много. Всё, что у него было. Джердапское ущелье тоже подарил мне папа.

Из первого своего рейса я привезла маме розовые часики, купила себе джинсы, а папе ничего не выбрала. Пяти часов на венскую отоварку было невозможно мало, чтобы найти подарок достойный моего отца. Расстроенная до слез я поддалась на уговоры бывалых моряков и приобрела ковер. На продажу. Как говорили моряки, «на школу». Я собиралась сдать его в комиссионку, реализовать и купить папе подарок.

Господи! Вы бы видели, какой восторг вызвал у папы этот дешевый, гербастый кусок синтетического полотна. Вместе с дядей Лёней и дядей Васей он молотил по центральной стене гостиной молотком, приколачивал планку для ковра и на всю парадную громыхал его концертный баритон.

- Ого-го!!! Да вы таких ковров в жизни не видали! Красотища!!! Да вы только посмотрите, как наша Аленка дом одела! Пусть все слышат!- возражал призывающей к тишине маме. – Ого-го!!! Дочка с рейса пришла!

Он мной гордился. Всегда. Хоть и не чем.

А я горжусь им. Имею право и огромные основания. Люблю и горжусь. Всегда.



ПС. Девчонки! Думайте обо мне что хотите. Но это мое праздничное поздравление мужчинам ко Дню Восьмого Марта. Будьте счастливы!