"Вот на какой хрен сдалась мне эта корова, стерва рогатая? Ответь, а! Мне, горожанке до мозга костей, дышащей духами и туманами, которая корову видела только на картинках, да еще на трамвайных путях, уходящих трущобы Московских новостроек, расползающимся по полусонным деревням?

Нет, вру, слушай. Ведь было! Вот откуда она – эта память, этот теплый аромат коровьего навоза и парного молока, всосавшийся в кровь, пропитавший кожу и возвращающий меня назад, в легкое радостное, светлое детство".

У моей прабабушки была корова! Она производила на меня, маленькую горожанку, потрясающее впечатление. Я была изумлена, даже подавлена коровьим величием, этими огромными, округлыми бархатными боками, облепленными слепнями и мухами, толстым кривоватым хвостом, который нервно вздрагивал и вальяжно помахивал грязноватой пушистой кистью. Но главное! Я не могла отвести глаз от длинных, толстых сисек, торчащих в разные стороны, надутых и упругих, как пальцы гигантской раздутой резиновой перчатки, которую бабка надевала на бутыль с бродящим вином.

Корову звали Дашка. Помимо перечисленных красот, она была обладательницей необыкновенно красивых, томных глаз, влажных и порочных, как у блудницы, уставшей после тяжелой ночи. И еще у нее были длинные пушистые ресницы – предмет моей дикой девичьей зависти и плотоядных мечтаний.

Вечером, когда стадо устало брело по пыльной деревенской улице, я бросала все дела и бежала открывать ворота. Побаиваясь крепких, изогнутых лирой рогов, я быстро взбиралась на перекладину и висела, как макака, наблюдая сверху за своей конкуренткой в девичьей красоте. Дашка медленно, тяжело перебирая ногами и глухо стуча копытами, вальяжно входила во двор, печальные глаза смотрели куда-то внутрь, в район тяжелого, раздутого живота, мерно раскачивались налитые сиськи, описывая округлую амплитуду. Я же, свесившись с перекладины, украдкой норовила погладить по гладкой, вздрагивающей спине.

Дашка парно и тепло дышала, раздувала выразительные ноздри, а длинные пушистые ресницы трепетали…
Из дома выходила бабушка, деловито вытирала руки белоснежным полотенцем, и я сладко замирала, в ожидании своего долгожданного ежевечернего действа.

Бабушка приносила идеально чистое эмалированное ведро, гулкое и белое внутри, проглаженные тряпки и кружку со сливочным маслом. Она начисто протирала Дашкины сиськи, при этом корова стояла, тяжело расставив ноги, отдувалась и периодически ласково посматривала на меня, чуть скосив прекрасные глаза. Я сидела, не сводя глаз под широким дедовым верстаком и вбирала, втягивала в себя запахи, шорохи и тихий вечерний свет.

Потом, бабка смазывала сливочным маслом длинные сосиски –пальцы под коровьим животом, они прямо под ее руками набухали и почти лопались от полноты и натуги.
Подставив ведро, она делала какое-то четкое и мастерское движение, уже тогда мне, девчонке, казавшееся слегка неприличным, и тугая, желтовато-белая струя со звоном била, стекая по стенкам и струясь.
Наполнив почти полностью ведро, бабка процеживала в кружку через чистейшую марлю густое, маслянистое и казавшееся мне жутко противным, молоко, ждала когда я, давясь, выпью, и давала мне за этот подвиг прекрасный, тяжелый, полновесный рубль… В сарае чисто пахло свежей древесной стружкой и теплым нежным запахом парного молока. А сквозь щели проникали веселые вечерние солнечные лучи, в которых плясали тонкие пылинки.

Прошло …. дцать лет….

С ловким, сильным и стройным, загорелым мачо, обладавшим нежной, изысканной душой, писавшем стихи и певшим старинные романсы, подыгрывая себе на семиструнной гитаре, который вдруг неожиданно вскружил мою шальную голову, мы собрались поехать на пару неделек в отпуск.

"Слушай, птица"- сказал он мне – "Мы проведем с тобой этот отпуск так потрясно, как ты никогда не отдыхала. Вот представь – в деревне всего десять домов. Вокруг лес, озеро, такое, что видно дно до последней песчинки, по берегу гуляют кони, ты сможешь утром ездить верхом. Мы будем жить в огромном доме у деда, у него пасека, свежий мед. Все свое, свежак! Я рыбу буду ловить, она там идет прямо в руки. Цветов – по пояс, запах –чудесный! Купаться будем в озере – голыми, там никого нет, одни русалки плавают"

Все это меня не сильно впечатлило, я до визга хотела на море и скуксилась.

"И у него корова, представляешь? Молоко парное будем пить и ягоды со сливками кушать на вечерней заре! С шампанским!"
Я прислушалась. В мой мозг, отравленный мечтами о дорогом курорте и куче нарядов, которые я приготовила еще с зимы, проникло забытое слово.

Корова! Время повернуло вспять, ниоткуда возник теплый, парной аромат и подняла голову генетическая память.

…Чемодан был набит разноцветными тряпками до упора, полупрозрачные сабо на тонком каблучке цвели огромными маками, оттенка осатанелового пламени, точно в тон полупрозрачному расклешенному сарафану с лямками почти незаметными, как соломинки для коктейлей, заняли самое почетное место. Мы с трудом захреначили чемодан в багажник и весело рванули навстречу прошлому и будущему. К корове.

К деревне вела дорога, почти незаметная, теряющаяся среди огромных почти черных елей и высокой мохнатой травы, источающей одуряющий медовый запах. Темные покосившиеся крыши маленьких домов, сгрудившихся как овцы, на одной узкой улочке, игривые тропинки, разбегающинся по холмам, которые обступали деревню с трёх сторон, тесно сжимая её разомкнутым обручем и Озеро! Огромное, сияющее, необъятное и величественное... Это был рай!

На порог самого большого, любовно обихоженного дома, сверкающего белизной аккуратной побелки, вышел дед. Дед был из сказки, он был пасечник. . А может - Дед мороз на отдыхе. Рубаха навыпуск с пуговичкой на вороте, холщовые штаны и седоватая, окладистая борода. Его натруженные, узловатые руки, слегка сутулая спина и широченные плечи говорили о постоянной тяжелой работе, а тоненькие лучики морщинок у светлых, не по возрасту ясных глаз, о добром и веселом нраве. Он приветливо помахал нам рукой и мы вошли в дом.

В огромных бревенчатых сенях пахло сухой травой, цветами, медом и чем-то еще таким знакомым-знакомым! Тонкий, почти неуловимый запах. "Это пахнут сушеные яблоки" - поняла я, вспомнив вкуснющие компоты со странным названием "узвары", которые варила моя прабабушка на праздники.

В светлой комнате с начисто выбеленными стенами, выходящей окнами прямо на озеро мы швырнули вещи подальше в угол и упали на кровать. Блаженно зажмурив глаза, я представляла, я практически ощущала всей кожей прохладную, как будто газированную воду озера, и уже плыла, мягко качаясь на ласковых волнах. Я буду плыть пока не скроюсь из глаз и никто уже не вернет меня в суматоху никчемной жизни, вечную суету и сутолоку моего огромного города...Я буду тонуть в переливчатом сиянии, похожем на чешую сказочной рыбы и только дельфины....

И тут, резко выдернув меня из дремотного кайфа, в комнату ворвался запах! . Нет! Теплый, плотный аромат не ворвался, он мягко пролился, прокрался а сонную комнату, шекоча ноздри и нервы знакомыми нотами.

Я вскочила, как подорванная и сделала стойку. Я вдруг почувствовала, что до моего радостного, светлого, такого замечательного детства, мне нужно сделать только один шаг.... Только шаг!
"Ой, чего же я валяюсь! Пойду посмотрю, как дед корову доит", опомнилась я. Сквозь слегка запыленное стекло огромного окна проникали желтые, струящиеся лучи вечернего солнца.

И тут в дверь влетел мой нежный и страстный мачо, веселым козлом ускакавший в неизвестном направлении, который уже часа три где-то шастал, полностью забыв про свои мачовские обязанности.
Мачо напялил старые кирзовые сапоги, драную клеенчатую куртку, наперевес держал здоровенную кривую удочку и морда у него была хитрая и абсолютно счастливая. Я с интересом наблюдала за резкой мимикрией моего изысканного, капризного мужчины и его точной маскировкой под пейзаж.

"Слушай" - с невесть откуда взявшимся рязанским "А", прокричал мне мой идальго, нетерпеливо перетаптываясь и прядая ушами - " Дед свалил к сыну, в другую деревню, на лисапете. И он сказал, что моя хозяйка, то есть ты, корову сама подоит! Хозяйка, подоишь?"

"А как же!"- не очень уверенно проблеяла хозяйка, честно глядя в мужественные глаза своему добытчику- " Он сказал где у него ведро и полотенца?"

Не буду описывать ту предхирургическую подготовку, которую часа полтора проводила хозяйка, по всем правилам асептики подготовив ведро, руки и полотенца. Это пусть останется за кадром. В том ведре спокойно можно было бы культивировать генетический материал, не опасаясь его заражения и мутаций.

Одев длинное белое платье, которое я специально купила для воскресных поездок в церковь и завязав кружевной шарф с вышитыми кружевными ромашками на манер деревенской красавицы, я встала в задумчивости над нехилым рядком обуви, которую я приперла на всякий разный случай. Я понимала, что надо одеть галошки, симпотные резиновенькие, специально для дождика припасенные, но сабо! Прозрачные сабо с огромными маками манили к себе магнитом... И я напялила их!
Ошарашенный таким видоном хозяин раззявил был рот, но тут же благоразумно его захлопнул, понимая, что эту бодягу надо закончить как можно быстрее, потому что уже вечереет и в озере стынет рыба!

Торжественной процессией, держа на вытянутых руках стерильное ведро, обмотанное стерильными тряпками мы двинулись к сараю. Платье слегка путалось под ногами, сабо соскакивало с травянистых скользких кочек, но я терпела, стараясь не упасть. Я несла в хрустальном, привезенном из дома фужере для коньяка, прокипяченое сливочное масло, накрытое проглаженным носовым платком.

Перед моим внутренним взором плыли, двоились и множились, расходясь и сливаясь вновь, чудные картины моего детства... Милая добрая корова с томным взглядом, улыбающаяся мне из -под ресниц и приветливо помахивающая пушистой кисточкой на хвосте, белоснежное молоко, тихо плескавшееся в ведре и высокие глиняные кувшинчики, полные сливок, плотными рядами выставленные на специальной полке на погребице... "Ишь! Глянь ко!" - говорила моя бабушка, глядя как дед выходит из сарая, украдкой вытирая белые усы...

Мы открыли дверь сарая,.. Поджарая, маленькая как коза, сухощавая корова со спиленными рогами, недобро посмотрела на меня через злобный прищур черных глаз, и мне показалось, сплюнула на подстилку. Она изо всех сил ебошила себя хвостом по бокам, озверело отгоняя слепней.

Вокруг нее, геометрически ровными кругами лежало дерьмо, которое дед, видимо не успел убрать. Корова, увидев дурное белое существо с ведром, нарисовавшееся в дверях, нервно взмукнула, лягнула ногой и обосралась.

"Ее зовут Песда!" - от двери, свистящим шопотом, явно не стремясь проходить внутрь, просвистел мой господин.

"Каааак?" - Каркнула я от неожиданности, свалившись левой ступней со шпильки набок- "Что -ж ты раньше то не сказал?" . Нога предательски взмокла и на подоле проступили противные желтые пятна.

Песда мерно кивала безрогой башкой в такт нашему разговору. Частота взбрыкивания и амплитуда удара заднего копыта явно усиливались. Тут я вдруг подумала, что рога этому исчадью спилили явно не зря. Вот только ноги не оторвали почему-то. Хотя бы вот эту-заднюю. Дед, похоже не Мороз, а тореадор.

" Коровка моя хорошая, миленькая, солнышко мое ясное, кисанька, рыбанька"- залебезила я, подползая исподтишка к правому коровьему боку.
Песда изумленно глянула в мою сторону, такой белой идиотки она еще не видела, хрипло взмукнула, и неожиданно подпустила меня к себе.

Вся мокрая до нитки, чувствуя как пот струистыми ручьями сбегает по спине и стекает в трусы, а идиотский синтетический шарф перекосило, и он перекрыл мне пол-лица вместе с дыхалкой, я дрожащими руками развязала ведро, подвинула табуретку и тяжело плюхнулась рядом с Песдинским поджарым животом. В моей голове стали появляться и довольно громко звучать в мозгах малознакомые, но явно где-то слышанные слова - "А ну бы на куй эту песду. Хуле мне молоко это припиздилось, ебаны в рот". Я мало понимала свой внутренний голос, он говорил на иностранном языке, но что интересно, я была с ним полностью согласна!

Мачо стоял в дверях и взглядом промерял расстояние до места моей посадки, продумывая, видимо путь моего отступления между лепешек коровьего дерьма.