Мне никогда не скучно одному. Я никогда не мог понять этого слова… О-ДИ-НО-ЧЕСТ-ВО. Катал его на языке, вглядывался в отдельные слоги во всех сторон. Изучал, поднеся вплотную. Пытался посмотреть издалека – вдруг на расстоянии всё встанет на свои места, придёт какой-то инсайд. Ничего. Ничего не получалось…
Сначала, конечно, я этого не замечал. Того, что мне никогда не скучно. Того, что я не бегу за кем-то, чтобы не оставаться наедине с собой. Когда в детском саду мне, глядя на других, тоже хотелось поиграть, я просто звал ближайшего мальчика, и он со мной играл. В школе, когда всем полагалось иметь подругу, я подходил к девочке, которую называли самой красивой в классе и говорил, что она теперь будет со мной. Она, естественно, соглашалась.
Наверное, мне было этого не надо. Всё делалось, чтобы родители не задавали лишних вопросов, чтобы толпа на смотрела на меня косо своим многоликой мордой с разными глазами. Наверное, меня считают странным. Я начинаю слушать людей, только когда среди их пустой болтовни мелькает мой маячок  - «одиночество». Они с непонятной мне грустью в глазах начинают блеять о какой-то «пустоте», «грусти», «желаниях»… Они нелепо расчленяют его на «одиночество в толпе», «одиночество в сети», «хочется побыть одному» и прочие огрызки невнятных эмоций.
Когда я вслушиваюсь в эти слова, говорящий человек почему-то начинает зажигать в своих мутных глазенках надежду, что это ОН мне интересен. Чаще, конечно, она. Мнит, что я её пожалел. Бывает, такое заблуждение я использую для удовлетворения своих физиологических потребностей. Только, конечно, если она живет одна. Мне не нравится, когда они оставляют свои волосы на моем белье.
Я не могу понять, почему люди так боятся остаться наедине с собой. Что за грехи всплывают в их перевернутых обществом мозгах? За какой поступок грызет их смышлёный зверёк – совесть? Это единственное, что мне интересно и не даёт покоя.
Мне никогда не скучно одному. Голос, который всегда над левым плечом, чуть выше лопатки, всегда что-то говорит. Он похож на черный бархат, который я когда-то видел в музее, только он безразмерный и горячий. И он говорит, что мой час близок: тьма достигла густоты свернувшейся крови… Последнее, что я у него попрошу: это хоть на миг, на время вспышки звезды перед падением, почувствовать одиночество. Но, боюсь, это единственное в вечности, что мне не дано – мир просто не доживет до этого. Время людей уже почти кончилось. Они еще совсем немного могут наслаждаться своим одиночеством. Но не умеют…