* * *
Раннее пробуждение, это всё равно, что поздняя осень, размышляла Кристина.
Глянешь по сторонам – нет! Не припасает жизнь ни цветов, ни ягод.
А мой мудила снова сияет… чему тут радоваться – что жива? И на х…я мне такая жизнь?!
Кристине тридцать семь, и она умирает от рака крови.
Всё криво! Чёрт подери твой вечный творог с добавками! Чего-чего – водки с перцем!
Не надо мне в туалет – дай салфетку! Кресло подвинь к окну. И не трогай радио.
Боже мой, какой идиот…
Момент, когда жизнь Кристины перешла к умиранию, давно прошёл, изгладился из памяти.
Запомнился только сельский врач, без конца протиравший платком сияющие стёкла очков.
Врач был неумолим и сбивчив: вашей жене… лекарства, уход… перемена климата!
Так они стали беженцами, с Карелии на Псковщину. Нет-нет, Кристина вовсе не капризничает, она теперь так живёт.
Сидеть подолгу невозможно, да просто некогда!
Надо дать поросёнку, проверить, не течёт ли шифер над гаражом – мысли в голове ворочались, как булыжники.
Иван вышел из-за стола, налил жене чаю с шиповником и поставил чашку на подлокотник.
Почитай мне вслух, сказала Кристина.
И уронила локтем чашку с шиповником.
Она это сделала ненарочно, сказал себе Иван, машинально шипя от боли в обожжённой босой ноге.
Она так развлекается, тут же возразил он себе. Донцову не надо… брось ты, наконец, эту дрянь, сказала жена хриплым, отчаявшимся голосом. Словно приказывая: да брось уже меня, идиот!
Не стой столбом! Ты можешь хотя бы изредка шевелиться?!
Иван, стиснув зубы, выдернул из плотных детективных рядов новое Кристинино увлечение – индийский трактат о духовных практиках.
Нашим душам впору вместе переселяться… ну, что я заведу без неё?!
Газету прочти, сказала Кристина.
Муж сосчитал про себя до восьми, терпеливо вернул на место трактат и взял с подоконника «Космополитен».
Развернул приятно пахнущую пробниками статью, сел в ногах у жены.
Пять причин не выходить из себя, гласил заголовок.
Очень вовремя, подумал Иван. У меня-то всего одна! Мне некуда выйти.
Да и зачем мне выходить из себя, если всё, что нужно – здесь! У меня внутри.
Когда живёшь лишь памятью о лучших временах, настоящее только отталкивает.
Иван читал медленно, словно пережёвывал каждую строчку. Искоса поглядывал на Кристину, замечая растущую натянутость каждой чёрточки, каждой строчки её лица. Смуглое и худое, столь привлекательное когда-то жгучими балканскими красками, оно теперь словно усохло. Пышные чёрные волосы свернулись пепельными клочьями. Лишь в глубине утонувших глаз жила отчаянная работа мысли.
О чём она только думает, в бессчетный раз спросил у себя Иван.
Она о себе нисколько не думает!
Он только и думает, как бы ему свалить побыстрее!
Читает монотонно и старательно – ждёт, пока вырублюсь?
Господи, что я нашла в нём такого, ведь было рядом столько парней?!
Разве что… меня никто больше так не любил, вдруг осознала Кристина. Вот потому и выбрала!
Пять причин не выходить из себя? Ха! Осталась только одна: стоит только выйти, и меня здесь больше не будет.
Не он, не Ванька – я сама всё делала глупо, вкривь и вкось.
Влюблена была в себя, а он мне только мешал… соперничек, ха!
Кристина сжала мужу предплечье, заставив смолкнуть на полуслове.
Подымись, сказала она. Он послушно поднялся, разогнувшись над ней, маленькой и усохшей, всем своим внушительным ростом.
Кристина деловито развернула мужа лицом к себе, жикнула зиппером и сдёрнула Ивановы джинсы.
Вместе с трусами.
Вздрогнув, Иван слегка отклонился, прикрываясь рукой.
В супружеских отношениях муж не играл вторую скрипку – это был, скорее, голос за сценой!
Кристина дозволяла Ивану лишь то, что ей казалось приличным или достаточным. Разрядка часто достигалась вручную, и это выглядело нормальным. Муж подчинялся, покорно восторгаясь всем, что видел и ощущал… таково оно, притворство любви.
Протянув руку, Кристина обхватила Иванову плоть и мягко затеребила её, неотрывно глядя ему в глаза.
Лицо Ивана похорошело, взошло румянцем, словно сменив цвет лакмусовой бумажки давно позабытой страсти.
Кристина чуть улыбалась, глядя на привычно восстававшую плоть.
Затем она дёрнула мужа за пояс джинсов, поближе к себе - и вжалась в него лицом.
Признаться, Ивану всё было внове.
Деревенские нравы не слишком-то поощряли срамной разврат.
То, что пресыщенным горожанам было известно, как мягкий петтинг (с частичным уходом в жёсткий), являлось пределом добрачной страсти. Но Кристина рано уехала из деревни и много больше Ивана вдохнула городского, ненатурально-приторного ухаживания, имитации страсти и терпеливого её обуздания. То, что она сейчас вытворяла, явилось откровением для них обоих. Иван, признаться, давно уже тайком подглядывал в монитор, забавляясь тем, как рыдают порно-красотки от купленной кем-то страсти… Кристина некий опыт имела, но скорее, теоретический – ранние пробы с оральным сексом ничего в ней, кроме отвращения, по себе не оставили.
Всё наконец закончилось, супруги глянули друг на друга.
Я очень благодарна, одной лишь дрогнувшей улыбкой сказала Кристина.
Я тоже благодарен, ответил муж одними глазами. Теперь они снова вместе.
Но вряд ли ясен был им до конца тот внутренний диалог.
Маленьким женским потворством Кристина благодарила за прошлое, в котором было место для счастья.
А Иван благодарил умиравшую супругу за будущее, которое не раз отзовётся эхом сладостного вспоминания.
Лишь окружавшие их мелкие заботы казались признаками настоящего.
Признаками жизни.