У Витьки Соколова, двоюродного брата Менеджера была свадьба. Менеджер позвонил мне в полночь и сказал, что ушел со свадьбы и прихватил бутылку водки. Я быстро оделся и пришел к Менеджеру домой. Было лето, август и его родители уехали в деревню. Квартира была пустая. Менеджер уже напиздякался на свадьбе. Он угостил меня спизженной водкой и сам тоже выпил. Но я выпил больше. Потом мы заснули.
С утра мы пошли на рынок и купили три литра разливного портвейна. Потом пришли к Дому Культуры, забрались в кусты и дерябнули по стаканчику. Закуски у нас не было. Я глядел на стоявшую в траве банку с портвейном и чувствовал необыкновенной творческий подъем. Последний раз такое было со мной в 10-ом классе. Тогда я впервые взял в руки гитару и попытался подобрать песни "Ласкового мая".
Мы выпили еще и покурили. Нам было хорошо.
- Пойдем на карьер, - предложил Менеджер, – искупаемся и портвейна попьем.
- Пойдем, – сказал я.
По горловине банки ползала оса. Я ее не заметил. Стал закрывать банку и крышкой раздавил осу пополам. Осиная голова упала в траву, а жопа - в наш портвейн.
- Ну и хуй с ней, - сказал я.
Мы встали и через весь город пошли на карьер. Пока мы шли по солнцепеку, меня развезло. Наконец мы пришли на карьер, искупались и я чуточку протрезвел, а потом мы нахуячились портвейна и уснули в какой-то ложбинке, подставляя наши тощие задницы под палящее солнце.
Часам к пяти я очухался. Я встал, искупался и поглазел на бабские полуголые жопы на пляже. А Менеджер в то время плескался в воде, как охуевший ребенок. И вдруг из чьего-то пляжного приемника я услышал знакомую мелодию. Эта была песня “Led Zeppelin” – “Going to California” . Я постоял, покурил, послушал. Охуевший Менеджер вылез из карьера и стрельнул у меня сигаретку. Он тоже закурил и стал слушать. Потом песня кончилась.
Тогда мы похмелились противным горячим портвейном и пошли к Менеджеру домой. Дома у Менеджера стоял большой катушечный магнитофон. После школы и в первый год, как я пришел из армии, мы записывали на этот магнитофон мои песни. Тогда мы с Менеджером думали, что мы рок-энд-рольная команда. Менеджер говорил, что я гений только мне надо немного получше научится играть на гитаре и петь. Сейчас мы так уже не думали.
Пока менеджер искал в холодильнике закуску, я позвонил третьему мудаку.
- Джимми, - сказал я в телефонную трубку, - бери свою ебанную дудку, купи разливного портвейна и приходи к менеджеру на репетицию. Джимми! Дудку ты можешь забыть дома, но портвейн купи обязательно.
Джимми радостно захрюкал, купил портвейна и пришел к нам. Я сказал ему прямо:
- Джимми, сейчас мы будем записывать мои новые рок-энд-рольные песни.
Джимми радостно захрюкал и достал из коробочки свою блестящую дудку.
- Джимми, - сказал я ему прямо, - на флейте ты играешь значительно слабее чем Андерсон из “Jethro Tull”.
Я отобрал у него флейту, и попросил менеджера:
– Менеджер, принеси ему какую-нибудь банку. Пускай, сука, гремит.
Менеджер принес с кухни банку с рисом и сунул Джимми в руки. Потом мы ебанули еще по стаканчику.
К тому времени я уже не мог играть на гитаре и отдал ее своему другу Менеджеру. Я лег на пол, обнял подушку и сунул себе в ебало микрофон. Джимми с так называемой перкуссией уселся рядом. Солнце хуярило прямо в окно. Оно было большое и красное. Менеджер задернул шторы и включил магнитофон. Я прокашлялся и решил спеть что-нибудь. Я листал свою записную книжку, где у меня были записаны мои разные стихи. Если мне что-нибудь нравилось, я с чувством декламировал эти стихи в микрофон или импровизировал. Солнце хуярило через шторы. Было жарко. Мы разделись до плавок, сидели и лежали на полу и пили портвейн.
Потом кто-то неожиданно позвонил в дверь. Я стал ругаться матом, потому что эта сука испортила мне песню. А Менеджер пошел посмотреть в дверной глазок.
- Это Ёлка пришла, - заорал он из коридора.
Так звали его знакомую, одну полуебнутую особу. Эта баба прошла в комнату и села в кресло, расставив свои мясистые ляжки. А как я уже упоминал ранее, погода разгулялась, было жарко, и мы валялись на полу в одних плавках. Я решил исполнить что-нибудь попроще, отобрал у Менеджера гитару и стал петь “I ve just seen a face” - “Beatles”. Тут я заметил, что у менеджера и Джимми, у двух этих мудаков, опьяненных портвейном, встали члены и оттопырили плавки. Потом я внимательно посмотрел на себя и увидел, что у меня член тоже стоит. Потом наши вздыбленные плавки заметила эта сука и быстро съебалась на улицу.
Тогда я отдал менеджеру гитару, лег на пол, обняв свою любимую подушку, и мы продолжили. Как сейчас помню текст одной незатейливой песенки, которую мы тогда записали:
Я помню наши вечера,
я знаю точно – ты сейчас ни хуя ни одна!
И надо мною смеется луна.
Луна смеется надо мной…
Ой-ой-ой, с колбасой под луной…
Или вот другая песня, которую я сочинил, когда лежал в армейской психушке, в городе Сарапуле. Там были такие душераздирающие строки:
Я один без билета,
и где мое место?
Я и лето - мы оба раздеты.
Петь не стану, буду пить,
в этом городе С. мне не хочется жить…
Когда на бобине кончилась пленка, мы встали с забрызганного портвейном пола и вышли покурить на лоджию. Нам казалось, что мы сделали что-то ВЕЛИКОЕ. Но это, потому что мы пили уже второй день.
Потом кончился портвейн и сигареты. Мы вышли на улицу, подошли к ближайшими ларьку и выгребли из карманов всю мелочь. Мелочи набралось 17 копеек. Менеджер вошел в палатку и сказал бабе за прилавком:
- У меня трех копеек на «Приму» не хватает. Есть еще жетон на метро, может, возьмете?
Продавщица сжалилась над ним, взяла деньги и жетон и дала пачку «Примы». Мы сели в скверике, покурили под звездным небом и разошлись по домам.