Наталья Валерьевна – учительница начальных классов сельской школы, когда её супруга, сварщика Серёженьку с не смертельным исходом переехало поездом два года назад, стала набожней и более почтительней к божьему проведению.
Наталья стояла, в тусклом помещении местной церкви, перед иконкой о здравии, лучи летнего солнца облизывая рамы стёкол снаружи, процеживались во внутрь и проникая в обитель томили обитателей своей теплотой и жаркой лаской.  “Всё не так уж и плохо”- успокаивая,  делилась мыслями с собою об искалеченном Серёженьке .-“Ну и что, что культи остались от ног по самые колени, а локти рук теперь не чета бывшим ампутированным  крепким ладоням. Выживем. Как же ты милый потерял-то так нелепо свои руки.. ноги. Дёрнуло тебя через пути эти железнодорожные пойти пьяным, упал, да так и уснул на гильотине рельс, и даже дрожь шпал от приближающегося состава не растолкала тебя, чтобы уберечься. Положил ручки ноженьки на холодную сталь, а тело словно яблочко в лукошко спрятал между внутренностей рельсов на сырых деревяшках шпал. Отнял, оторвал бог ноженьки с ручками, как куклу искалечил, но жизни не выдул основательно, наоборот вдохнул, компенсируя телесные утери внутренними  плюсами, которые я доселе случившегося несчастья не наблюдала в тебе Серёженька. Как же нам вчера было приятно друг с другом. Ты хоть и не в силах как раньше укрепить на моих плечах жар крепости своих ладоней, но своим взглядом ты сковываешь меня по рукам и ногам, я словно становлюсь деревом, которое чувствует своими ветвями невидимую силу ветреного порыва на себе, куда ты посмотришь туда и я наклонюсь, что ты мне скажешь то я для тебя и исполню. Ни кто мне не нежен кроме тебя, а баба я сильная, огород подо мной будто постель , возьму собью или укрою как надо, разровняю, поленья топориком мои ручки наколют, закалило ручки солнышко, обогрело, загрубели, как мужские по силе стали. Водка вас мужиков губит, пить не умеете, а первого своего Гельку из-за отравы этой зелёной я потеряла.  Ехал тёмной ноченькой на мотороллере , да  въехал на всём ходу в частокол брёвен забора соседских. Услышала смерть его громкую, выбежала в сорочке одной, да так и не увидела больше его головушку кудрявую, разлетелась буйная об камни деревянные.
Вчера Генка, физрук наш, руками мне под подол лез, думает раз тебя Серёженька изувечило, так ты и бабе удовольствие дать ощутить не сможешь… хотя можно было и согрешить с Генкой.
Генка не пьющий, ни разу не видела и не ощущала от него заразы этой спиртовой. А значит стоит хорошо.. по стойке смирно, как солдатик молодой. Может попробовать с Генкой? Да нет, в нашей деревне слухи как вода в решете, всё вытечет и разольётся по садам да по огородам на потеху сельчанам, бабкам беззубым да тёткам недотраханным. Уж лучше милый мой Серёженька трахай меня ты один”
Обнажённость света в церкви укрыли тёмные тучи штор , под которыми нет ни чего кроме спящего, голого тела неба. Наталья долго простояла перед иконками с мыслями грустными и мыслями успокаивающими, найдя равновесие и успокоение и решив, что больше не чем поделиться с всевышним, отправилась домой к любимому Серёженьке. А на улице хоть глаз коли, темный сгусток мрака обуял всё вокруг, спрятав все тени и морочил каждого попавшего в его кругозор, своей слепотой.
***
Жутко болела голова и чувствовалась бороздка горячей крови на щеке -- ммм, как болит голова.. ударили… насильники.. несколько, боже зачем ты так, я не хочу..
-Давай поднимем её мужики – обратился одни к своим двум товарищам -  ага, очухалась сука, сейчас орать начнёт.
-Да не начнёт, хорошо ёбнули, или дурой останется или ни чего помнить не будет.
-Да хорош пиздеть уже, держи её, я сейчас поле для пашни у ней сзади освобожу.
-Да невидно ни чё, фонарь поярче включи, а потом рвать начнём трусы ей.
-Увидит паскуда, узнает, сдаст.
-Ну тогда грохнем здесь.
-А труп куда, в сарай к тебе или к Петровичу в сени?
-Да заткнись ты сука, может паспорт ей покажем ещё?
-Встаааавай пизда – подоночно протянул один из насильников, рванул вниз подол юбки и оставил Наталью Валерьевну в нижнем белье – держи её мужики, сейчас панталоны с неё сорву и в бой попру.
-Да держим мы, хули, давай еби быстрей.
Ткань оков трусиков Натальи резко впилась в кожу и треснув звуком рвущейся наволочки, улетела куда-то во мрак прочь от яркого периметра света, рядом валявшегося аккумуляторного, мощного фонаря. Наталья не могла поверить, что это случилось с ней:
-Ну пожалуйста… отпустите, меня дома муж ждёт..
-Да пошёл он на хуй твой муж, твой муж у тебя сзади сейчас дыру найти не может. Ну ты ей долго залупой жопу чесать будешь?
-Да нашёл я дырку, сжала она сука её, не проебёшь.
-Давай я испробую, съеби!
Наталья упала на землю животом близ жёсткого и переливчатого света от фонаря, перемешавшимся с волчками пакостных насекомых, и не было понятно в сознании она или претворилась.
-Уебалась что ли, сейчас на земле окучу, где там у неё сиськи? – темень съела и швырнутый в неё испорченный бюстгальтер.
Наталья не в силах в себе больше сдерживать преграду из мягкой и тёплой плоти, и разорвав её как напор реки ломает препятствие плотин, почувствовала что  ворвалось твёрдоё - цепляющееся за внутренность стен, словно окурок утопая в унитазе под давлением сливного бачка, кружится и бьётся об стенки лунки унитаза, чтобы углубиться, утонуть, так и член насильника позабыв об аккуратности, царапая проникал глубже и глубже в Наталью.
Ощутив себя пассивной стороной, женщина чувствовала в себе, как уголь начинает раздуваться и подогревать её снизу вверх, по организму начала расти шкала удовольствия, как жила раствора в колбе подвешенная штативом над горящей горелкой, бегущая к вышине чтобы выплеснуться из сосуда или набухнув в пузырчатаю жидкость, лопнуть забрызгав всё вокруг.
Жаркая нега заполняла организм Натальи, словно в холодный стакан наливают горячий кипяток и стекло начинает покрываться паутинками трещин выдавливая наружу влагу, так и она начала смешивать нецензурную брань поддонков, тьму сжимающую всё что рядом в своих сумеречных тисках, стоном который судя по издаваемым нотам, говорил о получаемой благостности её обладательницы.
*** 
Ноги Натальи плели колею по утоптанной тропинке травы к дому, утренний закат потихоньку раздвигал шторки рассвета над деревенским туманным утром, а сельские петухи горланили через одного разгоняя сонную пелену сна у односельчан.