Ровно в 13:31 по Москве, сидя за рабочим столом, я обнаружил у себя смертную тоску.
- Эка невидаль, - воскликнете вы – в понедельник на рабочем месте только тунеядцы не тоскуют, ввиду их отсутствия на этом самом месте; чего же тут удивительного?
А удивительного тут и впрямь может быть ничего бы и не было. Да только вот не пошел я, в расположенное этажом ниже кафе, и не выпил там полтинничек коньяку, как сделал бы любой, затосковавший на рабочем месте гражданин. А избрал наиболее непопулярный метод  борьбы с душевным запустением – вынул из штанов хуй.
- Вот это номер! Ну а зачем же ты его достал-то, эксгибиционист херов? Что за удовольствие собственный хуй разглядывать?
Да в том и дело то, что не знаю. Как-то все само собой получилось, спонтанно. Сижу, понимаете ли, размышляю о тщетности бытия. Тут что-то зачесалось в интимном месте. Вот я, не предавая никакой моральной оценке свои действия, руку-то в трусы и запустил через ремень. А неудобно, знаете ли, так чесаться. Тогда я встал, расстегнул ремень и, немного приспустив штаны, унял-таки зуд скребущими движениями пальцев.
Тоска же не покидала меня во время всех этих действий ни на секунду. Это вам не зуд в мудях, ее так просто не вычешешь. Она уже вовсю заполняла мой ум конкретной «достоевщиной», выводя мои мысли за границы таких мелочных проблем как приведение своего внешнего вида в порядок. Что через несколько секунд и сыграло со мной злую шутку.
-Можно? – услышал я робкий вопрос с последовавшим за ним звуком падающего на пол тела.
-Можно за хуй подержаться! – ответил я сквозь зубы старой армейской поговоркой, глядя на распростертого перед моим кабинетом мужичка.
Мдаа… могу себе представить как бы я охуел, открыв дверь кабинета директора юридической фирмы и увидев перед собой человека с полными безысходности глазами и хуем в руке. Так можно и рассудком тронуться невзначай, не только в обморок упасть – подумал я.
Сам же как ни в чем не бывало убрал хуй обратно в штаны и буднично застегнул ремень. Затем затащил тело в кабинет и, усадив на стул, стал пытаться вернуть в него столь стремительно съебавшееся сознание. Через какое-то время мне это удалось, и посетитель открыл глаза.
- Жарко… - сказал я
- Что простите? – вяло приходя в себя, спросил мужчина
- Жарко говорю на улице! 35 градусов – страшное дело. Вот люди в обморок и падают. Но вы еще ничего, удачно приземлились. Голова не болит?
- Н-нет…вроде бы, но это ведь Вы…
- Что я? Я вот на вас водичкой побрызгал, к жизни, понимаете ли, вернул, не остался, так сказать, безучастным.
- Да, но это же вы тут с ху…т.е. членом… - промямлил тот, постепенно приходя в себя и не убирая взгляда с моей промежности.
- Каким таким членом? Членом чего? Я беспартийный, в кабинете кроме нас с вами никого больше нет. Не понимаю о ком это вы?
- Да нет же, я помню, это вы тут только что ано…она…дрочили-да!!! 
Свои последние слова мужик практически взвизгнул, нервно заерзав на стуле, чем окончательно убедил меня в том, что от резкого соприкосновения с полом памяти он явно не утратил.
- Эээ, батенька да Вы, похоже, все-таки головой-то крепко приложились. Ну, ничего, современная медицина творит чудеса, главное вовремя обратиться. Леночка! – последнее слово уже было обращено к секретарше по громкой связи – Пусть ко мне поднимется кто-нибудь из охраны, и скорую вызовите сразу, тут посетителю от жары дурно стало.
Я проводил взглядом утаскиваемого охраной человека и, подперев кулаком подбородок на манер Ивана Грозного в роли Ивана Васильевича, снова предался размышлениям.
О, извечная русская тоска, будь она проклята. Что ж она с нами делает, на какие только поступки не толкает и к чему в итоге все это приведет? Эх... Видно, одному Богу только и ведомо…