Я уже прошёл полпути со станции, когда накрыло дождём. Потом ливнем. Потом... просто - водой с неба.
Глина под ногами расползалась, я бессильно матерился, два раза поскользнулся и упал в грязь. Ещё и сигареты размокли, мать их... До лагеря оставалось очень далеко, недаром наш колхоз назывался - "Путь к коммунизму".
Наконец справа показался в сумерках хутор Лахновых, кулаков и захребетников. Я вздохнул - и заметил под ёлкой Свету, нашу стройотрядную комиссаршу. Она сидела и мрачно смотрела перед собой, обняв руками круглые колени, словно кого-то отчитывая на собрании.
- П...привет... - я как-то сразу не нашёлся, что и сказать.
- Здравствуй, Петров, - ответила она, бегло скользнув по мне взглядом. - Как съездил?
- Да... нормально. Проведал мать. Всё неплохо, выздоравливает. Спасибо... - зачем было это "спасибо"? От раболепия перед начальством? Не, какое раболепие, да и какое особое начальство. От неё даже распределение бабла особо не зависело, ну разве что комсомольская характеристика с места работ. Но если честно - она мне нравилась. Точнее - я мечтал ей вдуть. Однако - боялся, уж очень строга и красива. Даже в телогрейке и сапогах. Очень своенравна и непокорна. И невероятно, убийственно женственна.
- Аааа... ты как тут? - спросил, маскируя неловкость. Ну я же всё-таки мужик, хотя пока студент, и перебивает дыхание от такой красоты. Даже сам испугался своей смелости.
- Наряды ходила закрывать. В правление. Дозакрывалась. Жду - может, затихнет.
Эх, щас бы сесть рядом под ёлку, а она скажет - я замёрзла, а я приобниму - чисто для обогрева, конечно, а потом... Ну она сама подскажет, неизбежным "комиссарским телом".
Сломал свою трусость - сел. Почти рядом. Демонстративно вытащил сырую пачку сигарет, стал расковыривать табачную кашу. Ну не хуй же доставать. Хотя - почему?
Усмехнулась: - Ну и чо сидим?
- А чо?
- Дождь до утра, не замечаешь?
- Ддда... похоже.
- Ну пошли на хутор, не здесь же спать.
"Ыыыыыы! - заныла душа. - Обогрев телом отменяется... ыыыыы..."
...
- Дык оно ведь как... - басил хозяин, матёрый кулак Игнат. - Мне ж не жалко, но вы поймите, ребята - дом небольшой, и детишки, и ещё родичи с Сызрани поднаехали - вон, даже на полу спят, на тулупах. Если вам не мерзко, тогда давайте на старый сеновал. Там прохладно, это да, и крышу надо бы перебрать... крышу, чёрт её... - Игнат задумался, закатив глаза под лоб.
- Да! - сказал я и гордо покосился на Свету. Типа проявил себя, взял ответственность - ну просто могучий мужик, а не троечник с соседней парты. Света молчала.
- Чо? А, да. Покрывало дам. Вдвоём-то поместитесь? Не разругаетесь?
Света молчала.
- Нет, - сказал я. Света что-то прошептала, вроде "мой герой" или "штоп ты здох", но я не разобрал.
- Ну и хорошо. Ну и молодцы… - бормотал мужик, доставая из-под лавки литровую бутыль синюшного цвета. – А вот давайте-ка за здоровье! Понемножку. Для себя берёг, чай не на праздник, а супротив болезни. Да не молчи ты так, мать! – хозяйка укоризненно пожала плечами и осуждающе подставила свой стакан.
...
Света (Светочка!) как комиссар конечно имела право выгнать меня спать под навесом, около с детства бешеной собаки по имени Рвач. Но как опять же комиссар - должна была заботиться о вверенном контингенте. Обо мне тоже, значит. Это было приятно – ничего не выбирать, а действовать по инструкции. Мы были не просто парень и девушка, мы были – бойцы стройотряда «Вихрь» краснознамённого института и т.д. Уж какие тут сантименты.
- Я – с краю, - сразу сказала она. – Ты давай выжимай одёжу и ложись лицом к стенке. Даю три минуты, - вышла за скрипучую дверь. Словно прикладом стукнула о порог.
Выжал, повесил на верёвку в тусклом луче умирающего фонарика. Трусы оставил. Сам не знаю, почему.
Она вернулась. Молча. Нет бы сказать: «Молодец» - это был бы некий ободряющий признак. Крюком дверь не заперла. А я надеялся! Это был бы тоже признак. Очень приятный.
Сноровисто разоблачилась, я с замиранием сердца до хруста в ушах слышал обнажающиеся плечи, ноги… Ну почему я не такой брутальный, как Васька? Он спортсмен, кумир всех девчонок… Ну почему я полное чмо, господи?!
Вот ведь ситуация. Лежу рядом с голой девчонкой – и только потею нервно. Ну за что мне эта рефлексия?! Пацаны в курилке сколько раз обсуждали, как «она не хотела, а я пару анекдотов, потом пивка – и отсосала прямо на лекции!» Я понимал, что много врут, а всё равно завидовал и даже пытался сам придумывать порнографические истории. Мне тоже особо не верили, но ни разу на предъяву не тянули, больше выспрашивали подробности. А тут… Настоящая реальность, не история. Только бы пацаны не узнали.
От огорчения разозлился, от злости расслабился и задремал. Ненадолго. Очнулся – тишина. Поёрзал. Тишина. Не спит? Если б спала – тогда дыхание было бы слышно. Человек когда спит – дышит довольно громко. А если не спит – таится. А может, ждёт?! Ну ей же, наверное, тоже не всё человеческое чуждо. Но она – девчонка, женщина, ей не положено самой предлагаться…
А если правда – ждёт? А я – не рискну.
- Гандон ты, Петров. – лениво и однозначно скажет поутру. – Или пидарас. Или импотент. Или на крайний случай – дурак.
И это будет неоспоримо.
Я мееееедленно повернулся на другой бок. Тишина. Может, стала улыбаться, хотя мне не видно. Может, нервничает – ну давай, Петров! Ну, рискни, если ты не мудак! Только герои рвут золотые яблоки, а чахликам – сухофрукты.
Я зажмурился и осторожно дотронулся… до её бедра. Во рту пересохло, в голове сшибались вертолёты…
Тишина. Я переждал, пока электрические разряды в пальцах успокоились, и уже более уверенно продвинул ладонь по бедру выше, в сторону лона наслаждений.
- Долго… - грудным голосом сказала она.
- Что? Что – долго? Долго не решался? Ну извини, я же, сама знаешь… Я же не знал, что ты сама, что ты - тоже!..
- Долго ты меня будешь за яица теребить, пидар городской? – мрачно повернулся Игнат.
Блять. Как кувалдой по башке – вернулась память. Дааа, это был ядрёный первач. Мы же с вечера для сугрева и ради здоровья приняли по стакану, а потом хозяин уступил Свете своё место в избе, а сам пошёл на сеновал вместе со мной.
- Ладно, хорош, - Игнат прервал мои объяснения про любовь и запутки, про вертолёты в башке и рефлексию в трусах. – Спи давай, Ромэо сраное. – он отвернулся, но я даже через сено чуял, как его тело содрогается от могучево сдержанного хохота.
Господи, ну почему я такой мечтатель и бухать не умею? Зато безусловно – не импотент. Не дурак. И даже гомосеком не стал, спасибо честному Игнату.
…
На обратном пути сияло солнышко. Когда показались лагерные палатки, флагшток, и потянуло перловкой – Света внезапно рассмеялась, обняла меня за плечи, посмотрела в глаза, поцеловала в щёку (это всё почти одновременно) и сказала:
- А знаешь, Петров! Я ведь всю ночь о тебе думала. Ты ведь хороший, добрый, чуткий. Не то что этот – кулацкий сынок… Всю промежность мне раздолбил, теперь неделю ходить враскорячку…
И отстранилась, снова замкнулась внутри.
Я изумлённо почесал затылок, потом неторопливо сплюнул в канаву. И пошёл следом.
…
«О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух!
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг»
Александр Сергеевич Пушкин, слоган передачи «Очевидное – невероятное».