Створки шлюза с выдохом закрылись.
- Нет, - сказал Батарейкин и устало откинул фотонный фильтр с лица.
- Что – нет? – спросила Татьяна, будто не понимая. Хотя всё понимала.
Батарейкин грузно прошел в скафандре к скамейке, присел, отдышался. Отстегнул гермошлем и уже обычным голосом, без динамиков, сказал:
- Ничего нет. Связи нет. Корабля нет. Ничего нет. Ничего.
Татьяна махнула рукой, повернулась к плите, помешала в кастрюле ложкой.
- А я… борщ варю. Думала – к празднику.
Батарейкин наклонился, обхватил лоб ладонями.
- Прости. Я же понимаю. Я пытался…

Звёздопад был красив. Они чётко прошли сквозь поток метеоров, засняли спектры, измерили лучевые скорости и дисперсию водорода. Для того и сидели тут второй месяц. Но один метеорит – маленький, незаметный – пробил купол. Воздух уходил в пространство, в вакуум. Маленькая трещина, незаметный пробой. Разгерметизация. Через неделю прилетит смена, однако уже завтра… уже завтра воздух кончится.
Рация работала, но другой метеорит сбил настройку по панораме. Батарейкин уже пятый раз вылезал на купол, пытаясь вручную совместить альфу и дельту, да где там.
- Прости, - снова сказал он. – Я не смог.
- Перестань, - сказала Татьяна. – Никто бы не смог. Даже Биндюгаев.
Ммммм, Биндюгаев… Словно бластером по сердцу резануло. Его все однокурсницы обожали. Красивый, успешный, из богатой семьи… Ненавижу, - подумал Батарейкин привычно. Биндюгаев уж точно бы – смог. Он всегда – мог. Может, и я смогу?

- Вот, ешь, - Татьяна поставила перед ним тарелку борща. – Не думай ни о чём, пожалуйста. – и села напротив, как-то по-бабьи сложив ладони перед лицом.
Батарейкин стал есть, виновато пряча глаза. Потом вытер рукавом скафандра усы и сказал:
- Спасибо. Очень вкусно. Даже на Земле я такого не едал.
На Земле… на Земле… на Земле… - прозвучало слишком печально. Зря он это сказал.
Кашлянул неловко, встал, отошёл к иллюминатору. Упёрся лбом в триплекс.
- Ты что? – неуставным голосом спросила Татьяна. – Ты что?!
- Ни…чего… - всхлипнул Батарейкин. – Нормально. Звёзды… красивые.

Они написали прощальные письма, доработали отчёты наблюдений.
- Последний вечер… - тихо сказала Татьяна.
- Даже не думай, - сказал Батарейкин. – Прилетят. Я уверен.
- Верю, - горько улыбнулась Татьяна. – А знаешь…

- Не надо, - сказал Батарейкин.
- У меня ведь это было только три раза, - не слушая, говорила Татьяна. – Хотя мне уже двадцать пять лет…
- Не надо! – сказал Батарейкин.
- На выпускном после школы, ну по глупости. И потом на вступительных в отряд космонавтов. И потом…
- Не надо… - прошептал Батарейкин. – Только не…
- Да. С профессором Сермягиным по термодинамике. Иначе не сдать зачёт.
- За что тебе… всё это…
- Иди сюда.
- Нет.
- Ты не хочешь?
- Я мечтал о тебе с первого курса, Таня… Танечка…
- Иди, - она расстегнула застёжку на передней нижней части скафандра.
- Ты… правда… хочешь? – невнятно пробормотал Батарейкин.
Она ответила жгучим испепеляющим взглядом.

Немного погодя Татьяна уже улыбалась и играла губами рта с пенисом Батарейкина.
- Смотри! Он тоже в скафандрике! Какой хорошенький… ой, смотри, опять… опять растёт! А мне вот Люська из отдела внеземных цивилизаций говорила… Эй, Батарейкин! Ты спишь?
Батарейкин блаженно улыбнулся.
- Ну вопщем… мне неудобно доставать… сам расстегни там сзади. Ну быстрей уже давай!
Батарейкин был космонавтом первой категории, то есть по рангу Татьяна не имела права ему приказывать. Но он послушался.

- Мммммм… последнее утро… и похуй… - в полусне бормотала Татьяна.
Батарейкин осторожно снял с груди её руку в тяжёлой оболочке скафандра, встал, захлопнул гермошлем, опустил фотонный щиток, миновал шлюз и полез на крышу – подправить антенну, чтобы через полчаса прилетел катер МЧС.
«От так ота, Биндюгаев! – спокойно думал он. – Ибали мы вас, хайлайфистов, и будем ибать!»
Потом он присел на конёк, вспомнил Татьяну, прижмурился – и заспешил вниз, чтобы впендюрить в наивное тело ещё пару раз, до прихода катера.