мой поезд ушел. неприветлив пустынный перрон.
ещё неприветливей выглядит грузный носильщик.
ну что - говорит - и тебе отправляться на фронт.
угрюмо подходит, таращит пустые глазищи...

тебе в мясорубку, служивый, кому же ещё...
и мнётся, картуз зажимая в огромных ладонях.
здесь вход посторонним уже сотню лет воспрещен.
уж ты не сердись, проходи, здесь нельзя посторонним,

нет, вижу, из этих, которым война - не война.
ну, где твой багаж? подвезу... не возьму ни копейки...
что маешься? думаешь - где задержалась она?
она не придёт. вот бутылка, солдатик, налей-ка.

давай по одной... не придёт, я таких повидал.
пока ты живой, не появится, ты ей не нужен.
они не приходят сюдa провожать поезда,
а смотрят снаружи, как голуби пО небу кружат,

как розы цветут... вот такая житуха, браток...
плесни-ка ещё, мало толку в порожнем стакане.
не холодно? ты б запахнул поплотнее пальто...
вот если б, допустим, контужен ты был, или ранен,

примчалась бы сразу. ревела бы тут в три ручья...
а если б убили... поверишь, вот если б убили,
уже бы встречала. положено мёртвых встречать,
и плакать на этой железнодорожной могиле.

безглазый носильщик, знаток человеческих душ,
ошибся во мне. и, в цивильном увидев солдата,
шутя заказал для меня отходную. и туш
для всех поездов уходящих навечно куда-то...